«Самодуры». К. Гольдони.
Пятый театр (Омск).
Режиссер Людмила Исмайлова, художник Альберт Нестеров.

Отправляясь на «Самодуров», я, честно скажу, вовсе не ожидала потрясения. Искренне каюсь: не предвидела, не догадывалась, не предвкушала! Недооценивала внятность режиссерских намерений Людмилы Исмайловой, у которой не бывает пустой театральной породы, все осмысленно, все по делу. Что ж, и на старуху (меня) бывает проруха, хотя в сегодняшней интерпретации гольдониевской пьесы речь как раз идет о крепкой, даже нерушимой власти стариков: нет на них прорухи, вот в чем беда. «Самодуры» — очень смешной спектакль с весьма серьезным месседжем. Беспощадно разоблачающий то, против чего он направлен. Зло потешающийся и ядовито высмеивающий. Талантливо издевающийся. И после двух часов хохота — в финале становится так грустно и горько, что хоть плачь.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Действие у Гольдони происходит в солнечной Венеции в последний день Карнавала. Бушует праздничное веселье, но радостные звуки с улиц и площадей почти не долетают в дома, где взаперти томятся от скуки жены и дочери тех самых самодуров (перевод названия вызывал дискуссии), домашних тиранов (в театре «Сатирикон» пьеса в постановке Константина Райкина идет под названием «Четыре тирана»), угрюмых деспотов Лунардо, Симоно и Маурицио (есть еще и Канчиано, но у него в семье все немного по-другому). Мужчины-грубияны, пользуясь своей неограниченной властью над домочадцами, не разрешают своим женщинам даже на балкон выходить, тем более — на карнавал, в оперу или в гости. И детей своих они готовы женить только по собственному выбору, да еще и таким образом, что будущие молодые супруги должны увидеть друг друга лишь в церкви во время венчания. В день сговора и происходят события, в результате которых юные Лучетта (дочь Лунардо) и Филипетто (сын Маурицио) все-таки знакомятся, и свадьба, несмотря ни на что, венчает череду скандалов и интриг с переодеваниями.

В «Пятом театре» история противостояния хамоватых мужей, угрюмых адептов домостроя, и хитроумных свободолюбивых женщин претерпевает изменения, незаметные с первого взгляда, но существенные, и развеселая кутерьма просвечивает печальными смыслами.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Художник спектакля Альберт Нестеров выстроил на площадке искусственный мир: стенки с арочными проемами дверей огораживают бассейн, в котором вместо чаши — арена, заполненная мягкими кубиками. Воды нет. Даже если покрутить массивную рукоятку крана, струя из душа не польется, только трубы громко просипят в ответ на отчаянный порыв Лучетты (именно она попробует во втором акте пустить воду, но тщетно). Море на заднем плане, путь к которому условно преграждает висящая барьерная веревка, — очевидные фотообои. В этом ненастоящем мирке под сменяющими друг друга вывесками «La Villa Crozolla» и «La Villa Morolle» обитают смешные, нелепые, дурацкие на вид персонажи-маски. Источник каждого образа, может, со стопроцентной точностью и не назовешь, но понятно, что типажи взяты из различных медиа — телеэфира, нельзяграма, ТикТока и etc. Подход отчасти напоминает спектакль БДТ «Zholdak Dreams: похитители чувств», тоже, кстати, по Карло Гольдони, где велась интересная работа по осовремениванию традиционных театральных масок. У Андрия Жолдака условность подчеркивалась еще и тем, что практически всех героев виртуозно озвучивали сидящие между сценой и зрительным залом «актеры дубляжа» — говорили в микрофон мультяшными голосами, растягивая звуки, мурлыкая или рыча. В спектакле «Пятого театра» партитура речи тоже важна необычайно, над ней с артистами работал педагог Дмитрий Кошмин. Каждый актер создает выразительную речевую маску своего персонажа: героини пищат или визжат, герои шепелявят или гундосят. Поначалу даже кажется, что невозможно понять ни слова! В первой сцене разговора Лучетты и ее мачехи, синьоры Маргариты, скорость речи просто зашкаливает — как будто включили ускоренную перемотку. На самом деле, Инга Кулик (Маргарита) все четко артикулирует, но темп берет настолько высокий, что смысл не долетает. Это производит комический эффект, но слегка пугает зрителя, который привык ориентироваться на слова. Неоднократно персонажи — в моменты гнева или эмоционального возбуждения — и вовсе переходят на итальянский (пожалуй, псевдоитальянский: канеллонне, пепероне e tutto il resto), и тут уж публика понимает, что дело не в словах, а в действии. После этого тараторить с сумасшедшей скоростью уже не нужно, и речь, продолжая быть быстрой, все-таки воспринимаема как осмысленная.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В этом спектакле очень важна высокая актерская техника — речевая, пластическая, драматическая. И живое, органическое чувство смешного — на сцене торжествует остросатирическая комедия, и комические краски здесь весьма разнообразны. Каждый образ буквально вылепливается, важно все: костюм, очертания фигуры (множество всяких толщинок, накладные бюсты и попы), сложный грим — тут и силиконовые маски, и парики. В итоге получается целая галерея масок, изощренно исполненных артистами, не теряющими на протяжении спектакля игрового куража.

Персонажи одеты в серое — и этот совершенно неуместный в итальянской комедии цвет тоже подчеркивает искусственность, неестественность мирка, который тут создан. Альберт Нестеров изощрялся в сочинении разных фасонов и силуэтов, подчеркивая каждый из характеров и выделяя то или иное свойство. Например, синьор Симоно в безразмерном чиновничьем костюме — толстый человек с тяжелой одышкой, все время стирает испарину большим белым платком. Актер Василий Кондрашин, обложенный толщинками, укрупнен, по-моему, втрое относительно собственных габаритов, его герой еле-еле таскает свой вес, отдувается, пыхтит и беспрерывно бурчит и возмущается: ему претит буквально все в этой жизни, а прежде всего — незваные гости в доме, будь то племянник жены или знатные соседи. Кондрашин создал маску, максимально далекую от собственной индивидуальности. Он сам по природе — подвижный, обаятельный сангвиник, и на этом контрасте хмурый нелюдим Симоно выглядит еще смешнее. «Раньше было лучше!» — повторяет он периодически, выражая в этой формуле общее мнение здешних жителей.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Карикатурно «итальянский», преувеличенно темпераментный синьор Лунардо в исполнении Сергея Худобенко — еще вполне бодрый седовласый франт, не окончательно забывший о телесных удовольствиях (на молодую жену он, во всяком случае, пытается реагировать, да и других дам по привычке глазами провожает). На нем кокетливые брючки-дудочки, и хорошо заметно, как правая нога его нервно подергивается. Активная жестикуляция (бессмысленные всплески и верчение руками), торопливое суетливое перемещение по сцене (без всякой надобности он на дрожащих худеньких ногах курсирует туда-сюда) и захлебывающаяся речь — яркие краски, которыми пользуется артист.

Еще один старикан, Маурицио — видимо, крупный военный чин, о чем сигнализирует френч с нашитыми карманами и висящий на поясе генеральский кортик. Персонаж Дмитрия Макарова, вероятно, пострадал во время боевых действий, и теперь передвигается, согнув спину и опираясь на две трости с массивными золочеными ручками, что превращает его в подобие какого-то опасного насекомого. Синьор Канчиано — тоже безумно смешная маска, созданная Евгением Фоминцевым. Длинноносый очкарик с большой лысиной и остатками кудрявой шевелюры носит серый, но не без элегантности повязанный шарф (знак принадлежности к богеме). Пребывает в меланхолическом настроении, ворчит и сетует, но в целом смирился со своим положением — он полностью под каблуком у жены. Причем каблук этот — высотой 20 сантиметров, ведь синьора Феличе с риском для жизни ковыляет на невероятных стрипах… Мария Долганёва в этой роли доводит зрителей до смеховых колик. Не знаю точно, есть ли какой-то конкретный объект этой едкой пародии, но собирательный образ молодящейся представительницы шоу-бизнеса лет этак под девяносто удался на славу. Спортивная, гибкая актриса представляет на сцене женщину, замученную артритом, радикулитом и прочими старческими недугами: каждый раз, чтобы перешагнуть через порог или закинуть ногу на ногу, она поднимает и переставляет коленки руками. Рискованно-открытый наряд (глубокий вырез и присборенные шорты) демонстрирует ее привычку быть в центре мужского внимания. (Кстати, и молодой кавалер всегда при ней, а муж с этим уже стерпелся.) Как же она «зажигает», танцуя и отрываясь под «Белла чао»… При этом сердце у нее доброе: как и синьора Марина (в исполнении Елены Лукмановой — забавная дурында с высоко взбитой химической завивкой), она пытается устроить знакомство молодых, милого большеглазого увальня Фабрицио (Егор Лябакин) и Лучетты.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Ксения Шагаевская существует в очень остром рисунке — ее героиня от волнения, предвкушения скорой свадьбы, безумного нетерпения буквально сведена судорогой. Худющая как спичка, втянувшая голову в плечи, она какими-то странными прыжками скачет по сцене, ставя внутрь носки тонких кривоватых ножек, глядя на мир очумелыми глазищами. Хнычет, подлизывается к мачехе, тут же ее «сдает», стоит отцу припереть к стенке вопросом, откуда взялась дурацкая обновка… В отсутствие иных развлечений Лучетта играет со своим вязаньем — таскает чулок по полу, как будто игрушку на веревочке. С остервенением занимается абсолютно бессмысленным делом: лопатой для снега (да!) перекапывает кубики в чаше бассейна. В это время молодая жена ее папеньки Маргарита (потрясающе перевоплотившаяся Инга Кулик) — сексапильная блондинка а-ля Волочкова — хлопает длиннющими приклеенными ресницами, семенит на каблуках, крутит накладной попой и перестает подпиливать ногти, только чтобы помассировать накладные груди (руку мужа она подносит к этим грудям, как к розетке, для подзарядки).

Все здесь двигаются, как механические куклы (хореограф Татьяна Кафлевская). Суставы скрипят (подзвучка работает), ноги плохо сгибаются, руки трясутся… Женщины вроде бы протестуют и жалуются на утеснения, которые им чинят старики-мужья, но — по сути — они не слишком переживают. Привыкли и приспособились. Это их общий мир, озвученный попсовыми мелодиями итальянской эстрады, незаметно переходящими в советские песни вроде «Взвейтесь кострами, синие ночи», «Не кочегары мы, не плотники» и «Ленин такой молодой» (музыкальное оформление Сергея Глухих). Так же, как Ленин, «молоды» все эти не желающие отдавать власть и освобождать поляну старики.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Перед началом спектакля по фойе пробегает с музыкой веселая компания в разноцветных нарядах, она вовлекает зрителей в зажигательные танцы. Потом празднование продолжается перед сценой, но резко обрывается, и красочная ватага уходит, исчезает. Только один из весельчаков потом участвует в действии — по программке он граф Риккардо, но на самом деле это посланник радостного и свободного карнавального мира, который остается где-то там, за стенками бассейна без воды. Риккардо — Михаил Синогин единственный, кто разговаривает «нормальным», не мультяшным голосом, кто не закрыт маской и толщинками (под жилетом видно обнаженное тело). Он устраивает интригу со знакомством молодых до свадьбы: переодевшись, пробирается в дом и приводит жениха, чтобы он посмотрел на невесту. В финале он стоит и ждет — решатся ли Лучетта и Филипетто вырваться из неволи и отправиться вслед за ним туда, где нет удушающей власти «отцов».

У героя Синогина в руках диско-шар, который вертится и пускает озорных «солнечных зайчиков» на унылые стены. Молодоженам брошены большие спасательные круги… Но, увы, они не могут решиться на побег, хотя и обрели друг друга. Из-за стены доносятся звуки банкета, «Обручальное кольцо — не простое украшенье», а юная пара замерла. Переминаются с ноги на ногу, робко покачиваются, как будто уже сейчас тронутся с места. Всего-то, казалось бы, один прыжок через низко висящую веревку… Нет, остаются внутри.

Выпрыгнуть в свободу не хватает духу.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.