О Международном биеннале циркового искусства. Часть вторая

«Петербургский театральный журнал» продолжает публикации о Международном биеннале циркового искусства в Марселе (первую часть можно найти по ссылке: Цирк = игра).

«La bete noire», «Petite Reine», «Ombres portes». Компания L’Oublie, режиссер Рафаэль Буатель

В программе биеннале 2025 года Рафаэль Буатель стала одной из ключевых фигур. Ей и ее компании L’Oublie была предоставлена возможность представить сразу четыре спектакля на разных фестивальных площадках: две сольные получасовые короткометражки — «La bete noire» и «Petite reine», объединенные в один спектакль, и две полноценные многофигурные постановки — «Ombres Portes» и «La chute des anges». Режиссер, хореограф и артистка в одном лице, Буатель известна в цирковом мире как обладательница одной из самых знаковых биографий: еще ребенком она, выступая на улице, вместе со своими братьями и сестрами собирала средства на обучение в Академии Фрателлини. Затем последовало сотрудничество с Джеймсом Тьери и рядом известных европейских режиссеров, а впоследствии — основание в 2012 году собственной компании.

Сцена из представления «Petit Reine».
Фото — Pierre Planchenault.

Режиссерский почерк Буатель отличает трансформация внутренних драматических коллизий персонажей в физическое экспрессивное проживание. Ее герои переосмысляют травматичный психологический опыт через физическую боль и страдание. В явленной режиссером картине мира жизнь протекает в мрачном подземелье человеческих чувств без единой надежды на залитое солнцем пространство. Световая партитура оказывается в этой концепции мира ключевой, и Буатель в тесном соавторстве с Тристаном Бодуаном буквально революционирует сценические возможности цирка, проявленные через игру света и тени.

В «La bete noire» («Черная бестия») андрогинный персонаж, едва различимый в узком луче света, оказывается обладателем мускулистого, предельно вышколенного тела. Лицо скрыто завесой волос, а паучья пластика — дар и проклятие этого существа. Классическая цирковая конторсия (жанр, в котором начинала карьеру сама Буатель) в исполнении Василики Росильон оказывается инструментом выражения всей амплитуды душевных терзаний, а умело выставленный свет — узкие световые коридоры, четко очерченные пятна, точечные вспышки — выхватывает фрагменты человеческого тела из пасти кромешной тьмы. Аллегория поступательного движения вверх и к свету явлена в виде конструкции гигантского металлического скелета, который подставляет, словно ступеньки, плоскости своих позвонков обретающей себя женщине.

«Petit Reine» («Маленькая королева») — метафора обратного пути от ясного, прозрачного мира «в розовом свете» рядом с любимым, точно в соответствии с сюжетом известной песни Эдит Пиаф, к состоянию полнейшей опустошенности, ненужности, отчаяния брошенной женщины. Свет создает декорацию: стволы деревьев в парке, где вначале беззаботно катается на велосипеде счастливая девушка в белом платье, со временем оказываются непреодолимым лабиринтом; стробоскоп и вовсе дробит картину мира на осколки движений, фрагментов тела и предметов.

Сцена из представления «Petit Reine».
Фото — Pierre Planchenault.

Велоэквилибристка Флериан Корне — образец синтетического артиста, совмещающего собственно цирковые навыки с недюжинным драматическим талантом. Проговариваемый сценический текст и созданный пластический рисунок роли вкупе с эквилибристикой придают недоступную театру объемность режиссерской мысли.

«Ombres Portes» («Теневые двери») идет еще дальше — в сумрачном спектакле о непростых семейных коллизиях и невыговоренных обидах исполнители одномоментно существуют как танцовщики, актеры и цирковые артисты. Режиссерское вдохновение, почерпнутое в фильмах Хичкока, Линча и Ланга, впрямую влияет на кинематографичность мизансцен. В спектакле много долгих замирающих планов, внезапных смен кадра, признаков рваного монтажа. В постоянных соавторах у Буатель композитор Артюр Безон, и он создает для каждого ее спектакля оригинальную звуковую кулису. В гулком и нередко мучительном электронном саунде «Ombres portes» обнаруживаются собственные сочинения композитора, а также символические заимствования, например, из «Саймона и Гарфанкела». Цирковые вкрапления — способ передать состояние персонажей. Дочь, спасаясь от отца, крутит задние фляки, женская истерика передана средствами конторсии, колебания молодой женщины визуализированы раскачиванием и трюками на кор-де-парели.

Сумрачный, отчасти сновидческий мир фантазий и глубокие размышления об антигуманности бытия формируют неповторимый и мгновенно узнаваемый режиссерский стиль и философский концепт творчества Буатель — жизнь в ее транскрипции выглядит непрерывной борьбой за луч света.

«nEither Either botH and». Компания Gandini Juggling, режиссура коллектива компании, хореограф Джил Кларк
«Heka». Компания Gandini Juggling, режиссура Шона Гандини и Кати Ила-Хоккалы при участии консультантов по «новой магии» Янна Фриша и Калле Нио

Основатели компании Шон Гандини и Кати Ила-Хоккала взорвали мир жонглирования в 1992 году своим первым спектаклем «nEither Either botH and» и заявили революционный на тот момент синкретизм хореографически отточенной пластики и жонглирования. Источниками вдохновения служили опыты первопроходцев танца «постмодерн» «Judson Church» и тексты Джона Кейджа. В 2025 году компания возродила первый спектакль в обновленном составе и с оглядкой на почти тридцатилетний опыт размышлений о том, чем жонглирование может быть еще кроме жонглирования.

Сцена из представления «nEither Either botH and».
Фото — Dave Pickens.

А оно, как видно на примере «nEither Either botH and», может быть математикой, физикой или даже философией. Спектакль играют на сцене в границах квадрата из выложенных по его периметру булав и мячей. Частокол ограждения редеет по ходу спектакля, пространство становится более хаотичным. Движение артистов предельно геометрично — четкие линии, ясные углы, повороты. Нефронтальность жонглирования сегодня уже не выглядит новшеством, к жонглированию одной булавой (кольцом, мячом), «перекатом» или даже просто передачей тоже уже все привыкли. Четыре артиста, среди которых и оба основателя компании, двигаются, словно на тренинге — сосредоточенно, без эмоций и энергично, иногда считают в такт, иногда говорят. Шлепки падающих в ладони булав, гулкие звуки босых ног по сцене постепенно тонут в электронном гуле, в который проникают обрывки фраз на финском, французском, английском языках: «Каждый день — прекрасен… Что такое коммуникация?.. Как воздействует музыка?.. Это ясно мне, а ясно ли тебе?.. Тишина — это такая штука… Куда мы идем?» Спектакль набирает обороты, вопросы сыплются, а мячи и булавы взлетают все чаще. Все вопросы сущностные, в полной мере отвечающие кредо Gandini Juggling об искусстве как катализаторе позитивных изменений в мире. В финальной сцене мячи падают и разбиваются на сотни глиняных осколков, как разбивается жизнь, если ее вовремя не взять в руки.

Второй фестивальный спектакль Gandini Juggling — «Heka» — сделан в соавторстве со знаменитым жонглером-фокусником Янном Фришем, и в этой коллаборации проступает не столько постмодернистское цитирование, сколько прямое заимствование техники и приемов: предметы левитируют, мгновенно появляются из воздуха и исчезают неизвестно куда, меняют цвет, фактуру на скоростях, доступных очень умелым фокусникам-манипуляторам. Знаменитый номер Фриша с кружкой и мячами, ставший одним из провозвестников направления «новой магии», развит и разложен на семерых артистов.

Сцена из представления «Heka».
Фото — Camilla Greenwell.

Теория «новой магии» предполагает самостоятельную жизнь предметов и человеческого тела, и в «Heka» (а название восходит к египетскому богу магии) c особенной яркостью проявлена их своенравность, капризность, нежелание подчиняться. В начальной мизансцене за длинным и затянутым тканью до пола столом руки артистки вдруг «размножаются», и каждая новая кисть хочет схватить свой мячик, ноги артистки отделяются от тела и вновь пристыковываются к нему. Внезапный звук взрыва маркирует появление еще шестерых артистов, и за магией коллективной манипуляции становится трудно следить — хореография жестов, взаимодействий с партнерами и предметам рассчитана на симультанность эффектов разной природы и отточена до секунд. Странной отрешенной жути добавляет звукоряд из какофонии струнных, бормотания, хохота и оперного пения.

Исходная мизансцена за столом становится только манким прологом. Во всю глубину сцены разворачивается присущее Gandini Juggling жонглерско-хореографическое действие с опорой на современные находки «новой магии». Красные и белые мячики парят в воздухе, лишь изредка попадая в руки артистов. Полет колец оказывается орнаментальным действом благодаря тому, что кольца имеют с двух сторон разный — красный и белый — цвет, а потом и разный диаметр. Эффект оптических иллюзий лежит в основе другого фрагмента: три пары артистов надевают по паре полосатых черно-белых леггинсов и, имитируя одной «полосатой» ногой шаг, жонглируют красными мячиками — получается вместо шести стоящих на сцене человек три шагающих жонглера в полосатых штанах. Словно чертик из табакерки на сцену время от времени выбегает сам отец-основатель в красном блестящем костюме с неизменным возгласом «Шон Гандини!». Черно-бело-красные цвета определяют визуальную часть спектакля от цвета реквизита до цвета шнурков.

А заканчивается все точным повторением исходной мизансцены, только стол с подъюбником развернут в обратную сторону, и зритель видит все приемы и перемещения артистов, все «магические» появления рук, мячей, платочков — строго согласно принципам «новой магии», которая никогда не скрывает никаких секретов.

«Entre chiens et louves». Цирк Le Roux, постановка Цирка Le Roux и Шарлотт Салиу

Сцена из представления «Entre chiens et louves».
Фото — Thibault Paruite.

Успех пришел к Цирку Ле Ру очень быстро. Уже первая постановка 2015 года «Слон в комнате» стала поводом говорить об оригинальности режиссерского языка компании. Затем последовала номинация на Премию Мольера в 2019 году и признание критиков. Чуть позже компания получила приглашение от известнейшего парижского универмага люксовых брендов «Le Bon Marche Rive Gauche» для создания третьего спектакля — «Entre chiens et louves». На сегодня этот спектакль — одно из самых революционных зрелищ «нового цирка», бросающее вызов театру и кино как в части сценических эффектов, так и в области исполнительства.

Известный французский фразеологизм «entre chiens et loups» (буквально «между собаками и волками) — «в сумерках» — изменился в версии Цирка Ле Ру: вместо волков на пороге сумерек стоят волчицы, и в этой игре слов есть свой смысл.

Фронтальная белая декорация в форме дома-портика выглядит стеной с едва заметными выступами лишь до поры: трюковая часть этого объекта в спектакле продумана с не меньшей тщательностью, чем акробатика и эквилибристика. В нем открываются полости, выдвигаются панели, обнаруживаются новые пространства. Свои секреты конструкция открывает постепенно, превращаясь из глухого фасада в подобие двухэтажного дома в разрезе, где в трех верхних квартирах пульсирует жизнь не самых простых обитателей. Три квартиры — три женщины (с партнерами, супругами, в одиночестве) и три разных подхода к жизни и отношениям. В описании спектакля авторы постановки отмечают, что действие происходит в 1870, 1960 и 2022 годах. Эпохи легко отличить по костюмам и меблировке комнат, но внезапно оказывается, что временные границы могут быть размыты одним лишь прыжком — в иное время, иной интерьер и тип отношений. Грандиозная трюковая сценография укрупняет фантасмагорию: центральная нижняя часть дома вдруг оказывается лифтом, который выплевывает или поглощает героев. Из верхней части фасада одна за другой опускаются три панели и раскрывают вполне конвенциональное пространство квартир с креслами, диванами, торшерами. Чуть позже центральная панель опустится полностью и превратится в островок живого поля с колосящимися травами, на котором будут в буквальном и переносном смысле искать опору два эквилибриста. Артистка сможет буквально ползти вверх по плоскому фасаду — высовывающиеся из невидимых прежде пазух руки и ноги обеспечат ей и нужную поддержку, и опору.

Сцена из представления «Entre chiens et louves».
Фото — Thibault Paruite.

Цирк предлагает свой язык для иллюстрации потока человеческих чувств. Отчаяние — это прыжок на русскую палку; мучения влюбленной души — экспрессивная конторсия; уход от реальности — двойная колонна; шикарная вечеринка — каскад прыжков, сальто и поддержек. Человек оказывается щепкой в бурном потоке обстоятельств буквально — его можно швырять, изгибать, подбрасывать. При этом «Entre chiens et louves» — вовсе не чисто пластический спектакль. Драматург Леонард Кан прописывает полноценные диалоги, которые и без физических экзерсисов образуют драматические коллизии во взаимоотношениях героев. Универсальность артистов поражает: навыки драматических артистов спаяны с цирковой вышколенностью, а в некоторых случаях и с прекрасными вокальными данными. Однако заявленный театральный драматизм уступает физическому: на сцене появляется инженерная конструкция — гибрид колеса смерти и китайской мачты, — и финал спектакля превращается в физические упражнения на сложной оригинальной установке. Что стало со страдающим Алексом или мятущейся Луизой — остается загадкой, а жаль.