«Яма». Сцены из романа А. Куприна.
Омский драматический «Пятый театр».
Режиссер Людмила Исмайлова, художник Наталья Белова, режиссер по пластике Игорь Григурко.

Старая как мир бизнес-стратегия утверждает, что для успешной работы борделя надо менять не кровати, а участниц производственного процесса. В заведении Анны Марковны в Ямской слободе (Яме) южного российского города начала прошлого века кровати не меняют, на них работают. В пространстве этого «веселого дома» не так много вещей, но каждая из них не просто функциональна, но и символична.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Шесть железных (вечных!) кроватей на колесиках — не только станки для «любви», но и орудия пыток, места для сокровенных разговоров, страшных признаний, заключения сделок, дискуссий, самоубийств… Любой из клиентов заведения (а спектакль, кажется, старается вывести на сцену во плоти все типажи, лишь перечисленные Куприным: «полуразрушенные, слюнявые старцы… бородатые отцы семейств… педагоги, офицеры, студенты… наемные патриоты… ясноглазые красавцы и уроды… геморроидальные обезьяны») неизбежно оказывается в одной из этих кроватей, что пересекают большую сцену, исчезая в альковах, забранных багровыми (разумеется) занавесами, встают на попа, образуют то круг, то клетку. Те пластические экзерсисы, что выделывают на этих «снарядах» герои и героини спектакля, заставляют вспомнить читанные когда-то рассказы о том, как в «Сне в летнюю ночь» Питера Брука персонажи летали с трапеции на трапецию. Режиссер по пластике «Ямы» Игорь Григурко заставляет ее героев буквально летать с кровати на кровать, и в этом процессе есть нечто и отвратительное, и восхитительное одновременно (как известно, Лев Толстой замечал, что в «Яме» Куприн не столько клеймит описываемое, сколько восхищается им).

Еще несколько слов о сценографии Натальи Беловой. Есть люстра, напоминающая огромный кринолин, есть старое фортепиано на возвышении в центре сцены, и где-то почти под колосниками есть несколько копий статуи Венеры Милосской (верхняя безрукая половина). Связь героинь с богиней любви (есть несколько сцен, когда они облачаются в туники) столь же естественна, сколь и карикатурна.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Первая сцена — отсылка к великой живописи. Слепой тапер (он потом сядет за фортепиано и будет на сцене практически весь спектакль) ведет, как поводырь, во мрак, буквально в яму Женьку, Тамару, Маньку, Любку, Нюрку, Зою, Верку, Генриетту (и вдруг вспомнишь из мемуаров Казановы: «Позабудешь и Генриетту…»). В отличие от персонажей «Слепых» Питера Брейгеля Старшего, героини «Ямы» зрячи, но финал их пути столь же безнадежен. Строчки Алексея Фишева, известного любителям панк-рока как Угол, создатель группы «Оргазм Нострадамуса» — «тихо и по одному исчезаем мы во мглу, страшно даже самому, у-у-у» (их цитируют не вполне точно) — в спектакле возникают позже, но создаваемое ими настроение есть в самом начале. Впрочем, для множества последующих сцен уместно вспомнить другие строчки Угла: «Лишь по блудилищам ходить нам вроде бы и остается, мести пургу и морды бить…»

Режиссер Людмила Исмайлова — мастер спектаклей большой формы, густонаселенных, подробных, внятных. Знаю об этом по ее уже довольно давнему «Макбету» в Русской драме Стерлитамака, «Стране Айгуль» в том же театре, «Лесе» в Театре драмы и комедии «Наш дом» города Озерска и еще нескольким спектаклям. Ее не пугает количество персонажей и событий романа Куприна (который сам автор, впрочем, называл повестью), она не стремится спрямить историю до какого-то одного главного события, к примеру, самоубийства заразившейся сифилисом и ставшей секс-мстительницей подлецам-мужчинам Женьки, или хождения в «честную жизнь» Любки, или продажи в секс-рабство шестнадцатилетней Сони, или самоубийства студента Рамзеса, зараженного сифилисом, возможно, той же Женькой, или… В огромном, но не скучном, спектакле всему находится место, и даже персонажи и истории на полях основного сюжета получаются выпуклыми, живыми, достоверными.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Секрет этого прост — в «Пятом театре» Омска отличная труппа. В «Яме» она занята почти вся. И интересны практически все: от главных героинь до стайки безмятежных гимназистов и гимназисток, которых в будущем, разумеется, тоже не ждет ничего хорошего. О главных. Женьку играет Алена Федорова, похожая на молодую Ксению Раппопорт, актриса ломких линий и интонаций. Роль огромная и пока не очень ровная (как, замечу, и спектакль в целом), но с несколькими очень сильными, очень подлинными взрывами ярости и молчаливого, непоказного отчаяния. Эта Женька все время старается, как в кокон, завернуться в какие-то куски ткани, спрятаться от безнадежного будущего. Последний кокон становится саваном. Тамара (Полина Романова) — горькое знание жизни и милосердие, та самая милость к падшим; Манька (Ксения Шагаевская) — вечно пляшущая Мальвина, как будто заклинающая ужас жизни; Любка (Анна Сотникова) — деревенская простушка, однажды поверившая в возможность другой участи и пережившая предательство; Зоя (Елена Заиграева) — девушка с гитарой; Генриетта (Елена Лукманова) — женщина с прошлым; Соня (Вероника Крымских) — дурочка, безумно влюбленная в того, кто продает ее в бордель, жалко ее… Есть еще компания тех, кто управляет этим живым товаром, бесконечно говорит о порядке, хороших манерах, нравственности, не забывая о кулаках и плетке. Вот уж кто сыгран остро и зло, иногда с брезгливостью, как в ролях хозяйки заведения Анны Марковны (Лариса Чичко) или экономки Эммы Эдуардовны (Олеся Шилякова), иногда со звериной пьяной удалью (богомольный швейцар Симеон Владимира Девяткова, огромный, страшный и жалкий).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

И россыпь (или паноптикум) колоритных мужских персонажей, встреча с которыми не сулит героиням ничего хорошего. И те, кто наживается на них: торговец девушками Семен Горизонт (Сергей Троицкий демонстрирует, пожалуй, самый виртуозный пластический рисунок, являя настоящего мелкого беса); доктор, подобный отвратительной рептилии (Олег Чичко); мелкий взяточник и крупный негодяй жандарм Кербеш (Василий Кондрашин). И те, кто их покупает: идейный приват-доцент, не вынесший искушения пороком (Евгений Фоминцев); отвратительный старик-рамоли в поисках свеженькой девственницы (Владимир Остапов); актер, переживающий свое падение (с двумя гуриями сразу) с размахом Мамонта Дальского (Борис Косицын); юный Коля (Владимир Куражев), спасенный от несчастья последним милосердным жестом Женьки — ее пощечиной…

«Смерть — это все мужчины» — не мной открыто. Но и женщины тоже смерть. В спектакле есть чрезвычайно эффектная массовая сцена, когда обитательницы «веселого дома» выходят на вечернюю работу. Наряды, парики, каблуки… И боевая раскраска, в какие-то мгновения вдруг оборачивающаяся масками смерти. Заслуга не только гримеров, но и художника по свету Сергея Гаевого, чья работа важна и заметна в этом спектакле. Как и то, что сделал педагог по речи Дмитрий Кошмин: актеры говорят не просто правильно (иногда как раз неправильно), но точно — простонародно, с акцентом, вульгарно, жеманно.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

У этой «Ямы» два финала. Горькая до сердечной боли сцена на кладбище, когда подруги в платках прощаются с Женькой, а слепой тапер (Егор Лябакин в этой роли играет, пожалуй, ангела-хранителя «веселого дома», трогательного и бессильного) вместо молитвы поет песню «Куда летишь, кукушечка?». Встреча с компанией студентов, пришедших прощаться с другим самоубийцей, не дарит этим женскому и мужскому мирам ни примирения, ни прощения.

Второй финал — громкий, пафосный, страшноватый. Вступившая в права новой хозяйки заведения Эмма Эдуардовна строит персонал, а попутно и клиентов, объявляя, что все теперь будет по-новому: порядок, строгость, жесткий контроль, расправа за проступки (у экс-экономки вдруг куда-то пропал немецкий акцент). Публика в зрительном зале ежится и, кажется, впервые за три часа действия начинает воспринимать происходящее на сцене не только как чрезвычайно занимательную историю о событиях, имевших место сто с чем-то лет тому назад, но и как нечто, связанное с ее сегодняшней жизнью. Как именно связанное, каждый решает сам.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

«Яма» стала первым спектаклем Людмилы Исмайловой на посту главного режиссера омского «Пятого театра». Но вообще-то уже третьей ее работой на этой сцене: «Отцов и детей» Тургенева и «Валентину» Вампилова она поставила здесь как режиссер приглашенный. Можно говорить о хорошем контакте с труппой (и уже при Исмайловой сюда пришло несколько интересных актеров из разгромленного новосибирского «Первого театра» и Омского ТЮЗа), умении собирать крепкую постановочную команду и полных зрительных залах на спектаклях нового главного. На ближайшие показы «Ямы» все билеты проданы.