«Клоун».
Цирк Чинизелли.
Автор, режиссер, сценограф и хореограф Руслан Ганеев, художник по костюмам Наталия Чистова.

Стремление компании «Росгосцирк» отметить 100-летие Юрия Никулина — порыв отрадный и знаковый не только для циркового сообщества, но и для страны. Беспроигрышный юбилейный повод и сам беспроигрышный герой обрекают представление если не на успех, то как минимум на внимание публики. Кажется, никто из цирковых артистов не удостаивался прежде отдельного юбилейного представления такого размаха, и в этом смысле Росгосцирк ступает на целину. Юрий Никулин — фигура особенная в силу масштаба — личности, творчества, заслуг. Его влияние на отечественную культуру не ограничивается пространством манежа, и это отчетливо понимают, этим во многом руководствуются создатели представления. Вряд ли найдется еще персонаж от «циркового цеха», память о котором в массовой культуре пережила бы его самого уже почти на четверть века. Причина тому в многогранности наследия Юрия Никулина, оставившего значительный след не только и не столько на манеже. Его выпивоха Балбес в оранжевой шапочке давно уже превратился в мем, а «анекдоты от Никулина» — в расхожее клише всевозможных баек.

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Однако для цирковых Никулин — личность выдающаяся по другим причинам. Лишенный всякого династийного «пропуска», он начинал простым ассистентом у Карандаша, постепенно обретая мастерство и опыт, и дошел до должности всемогущего директора цирка. Вместе со своими многочисленными коллегами по клоунскому жанру он — продукт программного для Советского Союза в ту пору формирования нового направления — «советской» клоунады. Образ советского клоуна создавался фактически в пику чуждым зарубежным отщепенцам вроде куртуазного Пьеро или пошловатого Августа. Выращенная после 1950-х годов плеяда замечательных отечественных клоунов — продукт планомерной и коллективной работы костюмеров, создававших реквизит инженеров и, главное, писавших репризы авторов. И если по манере Никулин неотделим от Карандаша, то в технической части — от поистине кулибинских талантов Шуйдина. Строго говоря, после распада дуэта Никулин оставил попытки остаться клоуном в манеже и реализовывал свой комический потенциал уже на телевидении. Значение Никулина для отечественного цирка невозможно недооценить еще по одной, чуть ли не более значимой причине. Ему удалось почти невозможное: в лихие 90-е Цирк на Цветном бульваре, исторически самый первый государственный цирк Советского Союза, превратился в акционерное общество, фактически частное предприятие, и был выведен из государственного циркового конвейера. Этот судьбоносный финт мог провернуть только Никулин, обладавший директорской хваткой под стать своему давнему предшественнику Саламонскому, имевший чутье как на талантливых артистов, которых он без числа стремился привлечь в свой цирк, так и на коммерческий успех. Всемогущество Никулина в последние годы его жизни стало легендарным — по его звонку цирковые получали квартиры, устраивались на лечение, решали свои самые замысловатые проблемы.

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Обращение Росгосцирка к образу своего самого титулованного артиста — еще один опыт ретроспективного осмысления истории в пространстве циркового манежа. После пафосного «Салюта Победы» и фееричного празднования 100-летия государственности российского цирка программа «Клоун» вроде бы претендует на индивидуальную интонацию, но так же неминуемо сваливается в пафос, как и прежние росгосцирковские опыты. Несмотря на название, от Никулина-клоуна в программе нет ничего. Это не попытка создания байопика, не оммаж великому артисту и, увы, даже не разговор о клоунаде. Скорее это попытка создать монументальное пышное надгробие, и она удалась.

Режиссерский почерк Руслана Ганеева узнаваем. Алый драпированный занавес кочует у него из программы в программу и уже давно выглядит повторением пройденного. Правда, скрывать в «Клоуне» есть что. За занавесом — ведь так должно быть на юбилеях — не то чтобы памятник, но статУя. Праздновавшие открытие программы высокие гости так эту конструкцию ненароком и назвали. Монументальный, метров восемь в вышину металлический каркас никулинской фигуры в клоунском костюме и характерной шляпе (к слову, на могиле такая же, только литая и сидящая фигура) разводит руками — деваться на протяжении всего представления ему некуда. Его то просто поднимают над манежем ввысь, то нежно тянут за пяточку, буквально наклоняя над манежем. Получается очень образно — монументальная статуя а ля «каменный гость» строго нависает над манежем, а в некоторых случаях прямо-таки рискует придавить массивной подошвой то «свободу лошадей», то батутистов, то даже самих тигров. О взыскательности Юрия Никулина до сих пор ходят легенды, и почему-то не приходится сомневаться в том, что после этого представления было бы «тяжело пожатье каменной его десницы».

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Руслан Ганеев не впервые стремится лишить цирк половины производственного пространства, а точнее — его подкупольной части. В его режиссерской оптике в цирке слишком много воздуха, он мешает, а оттого нуждается в сжатии. В недавней программе «Принц цирка» подкупольное пространство обрезала поднятая в воздух клетка, лишая все воздушные номера не только амплитуды, но даже элементарной зрелищности. В «Клоуне» воздух занял еще более массивный каркас. Эксперименты с цирковым пространством бьют наотмашь по зрителю, но главным образом по униформе. Впервые за постсоветскую историю в Цирке Чинизелли перекрыт центральный вход — зрители вынуждены занимать места, сперва поднявшись на галерею. В антракте доступ к манежу и вовсе закрыт — идет сложнейший монтаж следующих номеров. Но главное достижение в другом: впервые представление можно назвать триумфом униформы. Она, и только она реализовывает хитросплетения режиссерского замысла. Чего стоит одно только второе отделение, в котором — и степень подвига поймут даже дилетанты — встык идут сложнейшие перемены: от «воздушного полета» на канатоходцев, затем с канатоходцев на «клетку», а с клетки — на установку никулинского каркаса в центр манежа. Наверное поэтому во втором отделении всего три номера — к его окончанию униформа должна лежать плашмя.

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Главным заложником такого режиссерского замысла становится клоун. Но не Юрий Никулин, а Сергей Просвирнин. Для любого артиста великая честь выступать в таком юбилейном представлении, тем более — для клоуна. И Сергей Просвирнин — многогранный, музыкальный и очень чуткий к залу артист — мог бы достойно продемонстрировать современные достижения отечественной клоунады. Его репертуар хоть и давно известен, но неизменно вызывает восторги публики. Однако под сенью каркасного Никулина и в оковах режиссерского замысла ему буквально негде развернуться. С всего лишь одной полноценной репризой, он в этом представлении, главным образом, лишь фон для смен реквизита, которые по продолжительности грозятся побить дореволюционные рекорды. Правда, если в XIX веке зрители вынужденно скучали ради грядущего и заранее известного аттракциона, то в веке XXI скука припорошена попытками занять галереи и сцену над форгангом то видеопроекциями, то намеренно затянутыми клоунскими репризами. В конце концов, что такого — пусть клоун отдувается. Но в том-то и беда, что в программе «Клоун» клоун обеспечивает функционал и как индивидуальность обесценен —это ли не повод для раздумий.

Режиссер предлагает осмыслить творческий и жизненный путь Юрия Никулина через исполненные им песни, и почти весь вечер голос артиста, а потом и аранжировки пропетых им песен звучат над манежем. Эта, казалось бы, удачная идея нивелирована выбором лейтмотива — «Песня про зайцев» с рефреном «а нам все равно» словно бы заведомо призвана объяснить вот это вот всё, и она объясняет. Она звучит затактом во вступлении, продолжается рефреном далее и достигает своего апогея в «воздушном полете». Отважные воздушные гимнасты под управлением Вилена Головко летают над манежем, потому что не боятся волка и совы, и вообще им «все равно». Появляются они, однако, отчего-то в полосатых майках, клетчатых фуфайках, белых шапках-ушанках и на лыжах, но задумываться об идеях художника тут не к месту — все равно так все равно.

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Столь же бессмысленно размышлять, отчего, по задумкам авторов постановки, проросшим травой футбольным мячикам (костюм акробатов на батуте предполагает шапочку с проросшей травкой и массивный футбольный мяч вокруг тела акробатов) всегда помогают «сахар, дрожжи и вода». То ли Юрий Никулин, болевший за «Динамо», пропускал рюмочку за любимую команду, то ли, страшно представить, еще что. Финальный, в основе своей очень динамичный и зрелищный номер Карины и Артура Багдасаровых с дрессированными тиграми под трек «Остров невезения» мог бы быть искрометной комедией в обнимку с хищниками, но решен в бессмысленных порывах и цветах не то испанской, не то цыганской драмы. Ирония, заложенная в треках, не развита в пластике, не поддержана в работе с отдельными номерами. В большинстве своем блестящие артисты — а в этой программе Росгосцирк собрал на редкость представительный и мастеровитый состав исполнителей — предоставлены сами себе. Их драматические таланты проигнорированы, трюковое наполнение номеров пущено на самотек. Блестяще летают в полотно с качелей акробаты, вот только непонятно, что видят зрители, угол зрения которых перекрыт этим самым полотном. Высоко и замысловато, без единой улыбки прыгают гимнасты на дорожке, но от частоты, высоты и виртуозности их трюков не меняется ровным счетом ничего. Сальто безупречны, спору нет, но какой смысл плодить «летающие табуретки», если режиссер не разъяснил артистам элементарное содержание: кто они и что должны транслировать? Очевидно, что режиссер предпочел не вмешиваться в номера и решал в этом представлении собственные задачи, безо всякой оглядки на исполнителей, технический персонал и даже зрителей.

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

Юрий Никулин предстает в программе «Клоун» героем больше кинематографа, нежели манежа. Из самых удачных находок — трансформация жонглеров под управлением Елены Дрогалевой в сюжет из «Кавказской пленницы». Лощеные денди, поклоняющиеся своей Марлен Дитрих, артисты столь мастерски превратились в Труса, Балбеса, Бывалого и Нину, что кажется, будто они всегда выходили на манеж в этих образах.

Однако собственно цирковой путь Никулина обозначен разве что трудно читаемым намеком на альянс с Карандашом, образ которого должны транслировать одетые цветными карандашиками акробаты с кукольными Кляксами в руках. Более чем странно неупоминание авторами постановки Михаила Шуйдина — верного партнера и соавтора всех реприз Юрия Никулина. А роль Никулина в директорском кресле сведена к известной песне «Мой старый цирк».

Несмотря на это, «Клоуну» обеспечена касса вне зависимости от географических локаций. Ее сделает имя Юрия Никулина, к которому у нашей публики пока еще стойкий интерес.

Авторы спектакля многократно объясняли свой отказ от попыток создать ремейки никулинских реприз особой клоунской индивидуальностью, личной неповторимой интонацией артиста. Но кто тогда Никулин по версии создателей этого юбилейного представления? Умозрительный дядечка, что-то там напевающий? «Каменный гость», попавший не на свой праздник? Выпивоха-Балбес в оранжевой шапочке?

Сцена из представления.
Фото — архив цирка.

В своей книге «Почти серьезно» Юрий Никулин чуть не в первых строках цитирует свою мать, которая заповедала ему не врать. Авторы представления тоже могли бы не врать и не прятать за образом клоуна пафосную фальшивку. Строго говоря, настоящий памятник Никулину — в присутствии циркового духа, в честности перед публикой и собой, в примате содержания и формы и отрицании конъюнктуры. Кто как не Никулин готов был рисковать, приглашать неизвестных артистов, продвигать неудобных режиссеров? Конечно, лучшим памятником этому выдающемуся цирковому артисту был бы современный, свежий клоунский репертуар, но нет никакой тайны в том, что выбирать практически не из чего — клоунский жанр тихо чахнет на задворках циркового конвейера, пробиваясь редкими, печально редкими сполохами. Так что авторы программы «Клоун» совершенно в мейнстриме — до клоуна им тоже дела нет.