Педагог умирает в своих учениках. Всю жизнь привычно «умирал» в них и легендарный профессор ЛГИТМиК, заслуженный деятель искусств РСФСР, Чувашской и Дагестанской АССР, профессор Аркадий Иосифович Кацман.

Мы много писали о Кацмане, его имя по сей день — едва ли не самое легендарное для Моховой. В середине 1990-х, едва начав «Петербургский театральный журнал», мы сделали большую публикацию об Аркадии Иосифовиче. Спустя какое-то время, дополненная, она легла в основу брошюры-сборника, выпущенного ЛГИТМиКом.

А несколько лет назад в «Библиотеке ПТЖ» вышла книга «Театральный педагог Аркадий Кацман», составленная Натальей Колотовой. Заказывайте, читайте. Со страниц к вам выйдет живой Аркадий Иосифович.

Жизнь Кацмана прошла в Ленинградском Театральном институте. Здесь он учился; с эвакуированным институтом, еще студентом перебирался с Кавказа в Сибирь; здесь начал преподавать в 1947 году, пережил горькие моменты отлучения от профессии в начале 50-х — и уже не прерывал главного дела своей жизни до конца, воспитав за четыре десятилетия сотни актеров и режиссеров.

Среди них многие воспитанники мастерской Г. А. Товстоногова, правой рукой которого был в институте А. И. Кацман. С 1965 года он — неизменный заместитель Товстоногова на кафедре режиссуры ЛГИТМиКа, и в их близком (с разницей в три месяца) уходе из жизни есть что-то мистическое. Друг без друга они не могли. Тот учебный год кончился весной 1989-го смертью Г. А. Товстоногова, следующий (сентябрь 1989) начался кончиной Кацмана.

Работая вторым педагогом на курсах, а затем став заслуженным и по-своему легендарным Мастером, А. Кацман дал профессиональную жизнь десяткам актеров. В 1972 г. он выпустил Чувашскую студию, а в 1975 — Даргинскую.

Его ученики — это знаменитые ленинградские выпуски 1979 (курс «Братьев и сестер») и 1983 (курс «Братьев Карамазовых») годов. Событиями ленинградской театральной жизни в разные годы становились созданные А. И. Кацманом ипри его участии учебные спектакли «Зримая песня», «Вестсайдская история» (1967), «Гроза» (1972), «Братья и сестры», «Бесплодные усилия любви», «Если бы, если бы…» (1979), «Братья Карамазовы», «Ах, эти звезды» (1983). С этих спектаклей началась творческая судьба многих, кто работает теперь в разных театрах и кто в большинстве своем образует нынче труппу Малого драматического.

Что такое Кацман и «кацманята»? Это самые любимые, те, с кем связано счастье молодости, искусства, начала жизни, набитый битком зал Учебного театра, весна. Это курсы «братьев и сестер», «звезд» и «трех сестер». У каждого вуза есть что-то, что объединяет, дает радость, вселяет гордость, рождает воспоминания (недаром в зале люди одновременно улыбались и хлюпали носами). Для Моховой последнего исторического периода это объединяющее слово, понятие, знак — Кацман. Его легко и весело вспоминать, в нем не было величия, он был настоящий белый клоун с рыжими крашеными волосами, верил в магическое «если бы» и мог серьезно вспоминать, как был в окопах 41-го, хотя никогда там не был. В видеовоспоминаниях Валентины Ковель, записанных к его 70-летию, она рассказывает, как к ним на актерский курс, в эвакуированный в Томск институт, пришел Аркаша Кацман. Я уже который раз торможу на этом месте. Дело в том, что в молодые годы мне пришлось заниматься разборкой институтского архива, и тогда мы очень много общались с Аркадием Иосифовичем. И он совершенно достоверно рассказывал мне, как во время войны эвакуировался с институтом на Кавказ, как они бежали из станицы Горячеводской, которую должны были занять немцы, и как закапывали по пути, устав от тяжести, институтский архив… Это было убедительно, художественно и впечатляюще. А Ковель говорит про Томск. Может быть, и Горячеводская была его «1941-м?»…

У каждого курса связано с ним множество трагикомических эпизодов, и только ленивый не пародирует его горячую манеру говорить (вообще, стать предметом пародий — мечта любого педагога!). Он вселял в ребят не только веру — «нам каплю солнышка глотнуть, и мы опять начнем сначала» — он давал им спасительный профессионализм. Никто не умел так набирать и выпускать звезд, никто не был одновременно так наивен, смешон, элегантен и истов. Он любил людей, любил студентов, поток жизни. Может быть, поэтому часто стоял после занятий у дверей института, горячо, экзальтированно, озабоченно обсуждая то с одним, то с другим беды и радости театрального дела. Кипятился, негодовал, доказывал, восторгался. Нет, определенно и странно, но он и сейчас не покинул наших пределов, «Кацмана на вас не хватает», — до сих пор говорят мастера студентам.

Марина Дмитревская

В день 100-летия А. И. Кацмана публикуем воспоминания Елены Викторовны Назаровой — многолетнего сотрудника нашего института. Ей во многим принадлежала инициатива создания сборника «Театральный педагог Аркадий Кацман». А помог в этом Владимир Бурмистров. Об этом и история, рассказанная Назаровой.

ВМЕСТО ПАМЯТНИКА ЛЕНИНУ

А. И. Кацман и Л. А. Додин. 1979. 51 аудитория.

В этот вечер я думала, что ухожу из Академии последней, так было тихо и поздно. Свет везде погашен, неважно, дорогу к выходу знала и в темноте, но когда дошла до колонного зала, удивилась: горели все лампы, и у одной из витрин спиной ко мне стоял незнакомый мужчина, и по всей позе видно было — переживает. Отдаю ключи от научной части дежурившему в тот день начальнику охраны Дмитрию Ефимовичу. Он просит задержаться ненадолго в связи с неожиданным посетителем. Человек этот, объяснил мне Дмитрий Ефимович, приходил сегодня днем, чтобы заглянуть в аудиторию, в которой учился, вспоминал 60-е, годы учебы, лучшие годы своей жизни. «Впрочем, так почти все говорят», — добавил он. «Я вопросов никому не задаю, обычно сами рассказывают, а этот человек именно не сказал, но все повторял, что учился у великого Мастера и всем ему в этой жизни обязан. Да еще расстраивался, что аудитория его давно без ремонта, и дверь парадная облупилась, и он никого из учителей не нашел».

Тут подошел сам бывший студент, и дежурный обратился к нему:

— Вот Елена Викторовна здесь очень давно работает, может быть, узнаете друг друга?

— Нет, — произнес бывший студент, — я вас не помню, уж извините, но ведь и вы меня тоже не помните, — и улыбается грустными такими карими глазами непростого человека.

Не знаю, почему и как это у меня вышло, но в ту же минуту говорю:

— А я вас не забыла, вы Володька Бурмистров с курса Кацмана.

Он руку на сердце:
— Осторожно, у меня уже один инфаркт был. Но все-таки как же вы меня узнали, когда я сам себя иногда узнать не могу!

Я ответила:
— По таланту вашему, Володя, по тому Тихону в «Грозе» в легендарном этом спектакле Аркадия Иосифовича. Сколько раз я его смотрела. Забыть такое? Я тогда просила Наташу Владимирову, с которой дружила, написать о вашем Тихоне. А она засмеялась и сказала, что сама пробовала это сделать, но не стала, потому что как-то получалось очень похоже на то, что писали более ста лет назад о великом Мартынове-Тихоне в «Грозе» Александринки (1859).

Помолчали. Потом на мой вопрос, где он сейчас, ответил, что после Чувашии работал в Москве, и у Анатолия Васильева даже, а сейчас из профессии ушел, и что очень хочется ему сделать что-нибудь в память об Аркадии Иосифовиче Кацмане: аудиторию привести в порядок, доску повесить в его честь.

Утром с этой идеей он пришел к ректору Академии Льву Геннадьевичу Сундстрему. Ректору эта идея не показалась… В связи с ремонтом дверей и лестницы надо было связываться с КУГИ (Комитет по управлению государственным имуществом), что с тех пор в 35-й аудитории работали многие мастера. Что, всем доски вешать? И вообще ему тогда было не до Бурмистрова.

Но Бурмистров не успокоился и стал искать варианты. И тут его осенила мысль: поставить памятник Кацману на том месте, где стоял памятник Ленину. Он мне позвонил из Москвы и попросил это передать ректору, а если ректор будет переживать за других педагогов, назвать эту фигуру, чтобы никого не обидеть, «Памятником театральному педагогу», но обязательно с лицом Кацмана. Все за его, Бурмистрова, счет.

Прихожу я к ректору, секретарь меня не пускает: «Очень занят». Я ей говорю, что я по делу Бурмистрова из Москвы и села, хотя никто не предлагал. Фамилия Бурмистров почему-то подействовала. Она (секретарь) открыла дверь в кабинет ректора и не без пренебрежения:

— Лев Геннадьевич, к вам Назарова по вопросу «памятника театральному педагогу».

Я подошла, не дожидаясь приглашения. Весь ректорский стол был завален бумагами, работал компьютер.

— Лев Геннадьевич, — с приятностью в голосе обратилась я к нему, прекрасно понимая, что ему сейчас только меня и не хватало, — звонил Бурмистров с курса Кацмана, мечтает поставить ему памятник на том самом месте, где стоял памятник Ленину.

Сундстрем посмотрел куда-то вдаль, подумал и спросил как бы самого себя:

— А где стоял памятник Ленину?

— Бюст стоял на мраморной лестнице, в пролете, под Малой сценой.

— А куда и когда он делся? — продолжал свой монолог Сундстрем.

— Так его же уронили по дороге из театра.

— По какой еще дороге? — ошалело спросил ректор.

— Вспомните, Лев Геннадьевич, вспомните! Бюст всегда стоял в пролете, но когда в Учебном театре проводилось что-то торжественное, его и тумбу, на которой он стоял, переносили в Учебный театр и ставили на задник за столом президиума. Вот и носили его туда и обратно, да обронили.

— А кто носил?

— Студенты, кто еще! И не самые лучшие, а те, кто провинились и в порядке исправления. Ведь тяжесть-то какая и Ленин, и тумба.

— Когда это было?

— В перестройку, разумеется. Им еще сказали, что придется стоимость бюста возместить, но они оказались непростыми ребятами и стали пытать, сколько с них возьмут за Ленина, которому нет цены. Потом еще и оказалось, что Ленина этого на балконе не было. А постамент они отнесли и поставили на место.

— Слушайте, Елена Викторовна, скажите Бурмистрову, что я подумаю. В общем, я очень занят, мечтал сегодня поработать над новыми программами хоть в конце дня, и тут вы появляетесь то с тумбой и памятником, то с тумбой без памятника, увольте!

— Нет, почему с тумбой без памятника, на нее в тот же вечер кто-то взгромоздился в образе и подходящей кепке.

— Сочиняете.

— Конечно. Бурмистрову передам, что вы очень заинтересовались его предложением.

— Нет, нет, просто скажите, что я подумаю, подумаю, — и он уткнулся в компьютер.

Разговор этот состоялся зимой 2011 года, а в июне 2014-го Владимир Николаевич приехал в наш город с дочкой и сыном, и в тот же день мы встретились у Светланы Михайловны Кудрявцевой-Сагалевской, которая была педагогом по мастерству актера на курсе Кацмана, где учился Володя. Я показала им книжку о Кацмане, выпущенную институтом вскоре после его кончины и давно ставшую уже библиографической редкостью. Володя решил ее ксерокопировать, и тут же возникла мысль ее переиздания, переиздания с позиций сегодняшнего дня. И идея эта, и средства для ее осуществления принадлежат Владимиру Николаевичу Бурмистрову, ученику Мастера.

Елена Назарова