22 февраля на Новой сцене Александринского театра состоялась презентация книги Ханса-Тиса Лемана «Постдраматический театр» и ее последующее обсуждение.
Книга Лемана «Постдраматический театр», изданная в 1999 году и переведенная едва ли не на все европейские языки, наконец, дошла до России, благодаря режиссеру Анатолию Васильеву, выступившему ее издателем, и историку философии Наталье Исаевой, сделавшей замечательный перевод.
За столом на Новой сцене Александринского театра собралась вполне выразительная группа лиц: сам автор Ханс-Тис Леман, его жена, греческий театральный деятель Элени Варопулу, Анатолий Васильев и Наталья Исаева. Модерировал встречу Николай Песочинский.
Фото — А. Исаев.
Зал состоял из студентов, магистрантов и аспирантов СПбГАТИ и из петербургских театроведов и преподавателей Академии: были Ю. Барбой, М. Дмитревская, В. Максимов, Н. Скороход, Н. Таршис, Е. Тропп, С. Цимбалова, М. Горбатенко, Ю. Клейман, А. Ким (из тех, кого видела).
Некоторые пришли поглядеть на священное чудовище — Лемана (культовая на западе книжка!), но большинство — поговорить и послушать о смыслах, которых в книге немало.
Однако…
Презентация вышла странной и у большинства вызвала недоумение. Между аудиторией и выступившим перед ней автором книги случился внятный дисконнект.
То ли Леман ориентировался на молодую студенческую аудиторию (по давней привычке преподавания), то ли приберегал серьезный разговор для двух лекций, запланированных в последующие дни, и никакой академического диалога вовсе не планировал, но дискуссии, о которой мечталось, — не получилось.
Как ни старались Вадим Максимов, Юрий Барбой и Наталья Скороход, воспринявшие книгу всерьез и делившиеся по поводу нее своими соображениями.
Леман вроде бы подробно комментировал их выступления, но оставался сухо монологичен. Ни разу автор книги не ответил на то, о чем ему говорилось. Что странно: насколько я могу судить, перевод Натальи Исаевой был подробен и, кажется, точен.
В общем, возникали вопросы.
Например, почему идея, что театр — это не литература, оказалась в итоге выдвинута на первый план? (В книге вроде бы не то)
Почему аргументом тому, что граница между искусством и не искусством должна быть снята, из раза в раз служило напоминание о том, Россия — авторитарная страна, и критерии академической школы без особого стеснения соединялись с узколобой политикой министерств?
Все это не могло не удивлять, потому что книга, написанная Леманом, умнее и лучше того представления о ней, которое могло сложиться по итогам его самопрезентации. Да, она не выглядит столь революционной, как представляется самому автору, но содержит весьма глубокий анализ современного театрального европейского процесса (нам тем более ценный, что во многом не доступный) и внятную научную точку зрения, высказанную и доказанную.
Словом, русское и западное театроведение наконец встретились, но не узнали друг друга.
О чем этот текст? О трудностях перевода?
В тексте драматургия вечера, и даже жанр обозначен. Драматургия специфическая, взаимодействие не предполагается программно, и, пожалуй, жестоко было бы требовать.
ЕЛЕНА МАМЧУР: «Почему аргументом тому, что граница между искусством и не искусством должна быть снята, из раза в раз служило напоминание о том, Россия — авторитарная страна, и критерии академической школы без особого стеснения соединялись с узколобой политикой министерств?»
Потому что таков сегодня уровень мышления среднестатистического европейского интеллектуала, обслуживающего интересы гибнущей (и УСТРЕМЛЕННОЙ к своей гибели) цивилизации. Об этом очень едко, но метко сказал Илья Смирнов в рамках обсуждения книги Лемана на страницах «Вопросов театра» (2011, № 1-2, с. 108 – 109).
По прочтении же очередной модной «дериды» под названием «Постдраматический театр» лишь убедился в правоте А. В. Бартошевича:
“Я прочитал книгу Лемана, и она показалась мне блестящим примером виртуозного жонглирования ученейшими словами. Поэт Тимур Кибиров точно сформулировал конечный смысл этого странного культа новейшей постмодернистской терминологии:
Даешь деконструкцию! Дали.
А дальше-то что? А ничто.
Над грудой ненужных деталей
Сидим в мирозданье пустом.
Занятная игра в терминологические бирюльки, ставшая чем-то вроде отдельного вида искусства, с живым искусством не слишком связанного, и, главное, не очень в этой связи нуждающегося, характерна для многих современных театроведческих «трендов» в Европе, а теперь и у нас.
С теоретической точки зрения особой новизны в книге Лемана нет. Часто автор всего лишь находит новые обозначения для хорошо известных или очень спорных истин. Это касается даже ключевого для книги понятия «постдраматический».
Леман, например, пишет о конце традиции, требующей логической последовательности эпизодов в спектакле. Понятие сюжета им отвергается. Вместо него предложено «постдраматическое» чередование моментов, «квантов», содержательно не связанных друг с другом. Но, во-первых, это уже было у нас в России 1920-х. А во-вторых, на самом-то деле, театр, каким бы он ни был, не может существовать без задачи рассказать некую историю. А уж как, в каком порядке располагаются ее эпизоды, – другой вопрос”.
(Бартошевич А. В. О тех, кто приходит нам на смену // Вопросы театра. 2012. № 3-4. С. 7).
Так что не было особого смысла принимать участие в этом действительно комическом сюжете – презентации еще одного «сантехнического агрегата» (для пояснения: http://ptj.spb.ru/blog/stanislavskij-moguchemu-bravo/ – комментарий внизу потока: Андрей Юрьев (3.02.2014 в 2:46) ).
Этот торопливый отзыв не имеет смысла хотя бы потому, что после сорокаминутной презентации книги с десятиминутными ремарками наших читателей-специалистов были ещё две двухчасовые лекции, на которых Леман подробно говорил о принципах театра, которые он изучает.
Конечно, Леман пытался говорить очень упрощенно, ожидая сопротивления самой сути театра, который существует не ради “содержания”, не ради изображения жизни, не строится на принципе “актёры играют роли определенных людей”, не рассказывает истории, не посылает мессиджи. Он совершенно определенно подчеркивал много раз, что в таком театре есть и текст (откуда взялось такое понимание, что говорилось о театре без текста – непостижимо уму). В целом, это было ПРЕДИСЛОВИЕ к чтению книги, в которой приводится огромное количество разнообразных примеров такого театра. Эта сорокаминутная речь не заменяет книгу.
Заголовок «Сюжет чуть ли не комический» я готов отнести к полной неготовности части наших слушателей подумать о теории театра с другой стороны, чем у нас учат.
Леман довольно широко и аккуратно понимает соединение разных тканей в театре – драматических и постдраматических. Он очень убедительно приводил примеры недраматических (до- и пост-) фактур. Действительно, та модель, которую мы считаем драматическим театром (с системой действующих лиц и действенной структурой) — это реальность только среднеевропейской культуры трёх веков. Остальное (греки, средневековье, восток, север, юг) — основано не неперсонифицированном и нерепрезентативном (немиметическом) эффекте перформативности.
Мы не видели спектаклей, которые он приводит в примеры в книге, но для историка театра его концепция, как мне кажется, вполне убедительна. Он понимает ПРИРОДУ театра богато и чутко. Он видит резервы воздействия (решусь сказать “драматического”) в очень многих формах, которые у нас мало развиты и нам незаметны. Он, вообще, блестяще знает историю театра. И он понимает, например, что социальность и энергия влияния театра заключена в форме, а не в идеологии, иллюстрированной сюжетом или характеристиками действующих лиц. Это все было в теории, от футуристов и ЛЕФа к Крэгу, Арто и дальше. С Леманом всерьёз полемизировать сможет только очень сильный историк театра.
Это неправда, что он не отвечал тем, кто выступил на презентации. Вовсе не значит, что он «сухо монологичен», если у него, действительно принципиально другая позиция. Ю.М.Барбой иначе определяет границы театра, чем он. (Кстати, в этом вопросе Леман оказывается ближе к А.А.Гвоздеву и В.Н.Всеволодскому-Гернгроссу, заложившим основы ленинградской историографии театра, чем Барбой, так что тема эта имеет перспективы обсуждения).
По преподаваемой у нас теории (задолго до книги Лемана) мы считаем НЕ-ТЕАТРОМ. “недотеатром” и ритуалы, и греков, и авангард (способ жизни, а не искусство) и восточные оперы, и Гротовского, и хэппенинги. Леман же считает, что это ТЕАТР, разве что не драматический. То есть налицо разное базовое понимание, что есть театр. Бывает, по Леману, не драматический театр, и он тоже театр. И он не отдаёт из пространства театра очень многое, что реально в нём есть, не отказывается от многих языковых комплексов, которые дали столько прекрасного театру. Например, с нашей теорией приходится не поверить А.Арто, который в качестве идеала театра называл балийские танцы с их способом метаморфозы. И отказаться от Гротовского и его “бедного театра”, с его ритуальностью, религиозностью метафорики, типом перформера, пониманием субъекта и открытой коммуникации со зрителем-участником. И древних греков можно считать недотеатром, а можно, как Леман «преддраматическим театром». Я не понимаю, зачем от этого всего отрекаться?? Понятно, почему это делалось раньше, в советское время: потому что объявлялось лучшим искусство реалистическое, жизнеподобное, идейное, основанное на пьесах. Выступая после Лемана, Анатолий Васильев ядовито вспомнил, как в его молодости педагоги требовали от режиссёров сформулировать, «какую телеграмму Вы посылаете зрителям сегодня?». Ну, сейчас, вроде, пора на это взглянуть шире. Все, кто присутствовал на этой презентации, наверняка запомнят ремарку Лемана по этому поводу: нет такой организации, которая уполномочена определять, что является театром, а что — нет. То же с критерием «художественности», никто таких лицензий не выдаёт.
Прошло лет тридцать с тех пор, как, после “разомкнутой структуры” многие формы появились, и 15 лет с выхода книги Лемана. Не в чистом виде, но много интересного есть. Скажем, без этого расширительного понимания поля театра “Алису” Могучего не понять… Опираясь на идеи Лемана, можно анализировать пограничное и “межтекстуальное” (драматическое и недраматическое), писать про Бутусова, про “Алису” и про другие спектакли Могучего, про Жолдака, про Яжину. И проблемы с Богомоловым и Волкостреловым возникают отчасти потому, что мы это не попадает в наши ожидания, в существующие в нас структуры восприятия (позиция структуралистов о том, что мы воспринимаем то, для чего в нас заложена соответствующая “форма”). Т.е. исторчески передвижение границы театра было всегда. Что писало большинство критиков о “Лесе” Мейерхольда, который теперь исторически представляется несомненным. Там границы “театра” расширены в сторону балагана, цитат современности, цирка и т.д.
Ещё один критический тезис по отношению к самому феномену «постдраматического» заключается в том, что в модернизме всё это «постдраматическое» уже было. И этот тезис подлежит подробному доказательному обсуждению, и с моей точки зрения, — опровержению. Не было такой реальности события спектакля, не было совмещения зрительского и сюжетного времени, не было такого совпадения фигур перформера и роли. Об этом много говорится в книге Лемана.
Надо всегда обсуждать самые очень общие вопросы своей области знания, и не торопливо, и не на пальцах, иначе она засыхает…
Николай Викторович, у меня просто нет слов!
Во-первых, спасибо за Ваш комментарий.
Но хочу уточнить, раз это потребовалось, что отзыв написан исключительно по итогам презентации, которая случилась, как Вам известно, ДО лекций Лемана, и речь, таким образом, идет лишь о первой встрече. Не о книге, а о ее презентации. О самом исследовании Лемана с моей стороны не было намерения говорить в блоге (что вызвало, кстати, неудовольствие коллег: см. коммент. Елены Строгалевой) Но мне кажется, Вы совершенно правы, рецензировать ее следует обдумано, всерьез и более опытным театроведам – она того стоит БЕЗ ВСЯКИХ СОМНЕНИЙ.
Мне казалось, что не сложно понять, что заголовок «Сюжет чуть ли не комический» относится не к книге, просто не может к ней относиться, таким предположением Вы меня просто припечатываете. Комедия, и Вы еще раз подтвердили мне мои впечатления, заключается в том, что по-прежнему существует заблуждение, что теорию Лемана не хотят принимать. И именно этот пафос встречи показался мне удивительным. Ведь и В. Максимов, и Ю. Барбой, и Н. Скороход не «не приняли ее», а, как мне кажется, в своем выступлении интересно с ней соотнеслись, вступили в диалог. Вы же в комментарии трактуете теорию Лемана и защищаете ее от неизвестных мне сил прогресса. Это и есть тот серьезный дисконект, о котором я писала. Друг друга плохо слышим.
Скажите, пожалуйста, Николай Викторович, кто где и когда не относил греков к театру? Может быть, Ю. М. Барбой? Странно. Никогда не слышал от него ничего подобного, когда говорил с ним о греках. Слышал совсем другое.
И как понимать утверждаемую Вами «немиметическую» природу греков? Вы предлагаете закрыть глаза на одно из центральных понятий аристотелевской поэтики? Или предлагаете предельно суженную интерпретацию этого понятия – в рамках Вами же презираемого «соцреализма»? Конечно, это весьма удобно для такого расширения границ театра – и в целом искусства, – при котором эти границы вообще ИСЧЕЗАЮТ. А в темноте, как известно, «все кошки серы». И тогда выдавать за искусство можно что угодно. И объявлять гениальными художниками – кого угодно, даже самых жалких посредственностей. В этом-то и состоит скрытый посыл многочисленных сегодняшних «театрально-критических» и теоретико-«театроведческих» писаний. В том числе и умело «раскрученной» по всему миру книги Лемана.
Не исключаю, что установившаяся в блоге ПТЖ «неопрециозная» цензура не пропустит и этот мой пост, как не пропустила предшествующий в этом потоке. Разговор о СУТИ явлений либеральной толерантностью табуируется.
Андрей, а Вы не предполагаете, что Ваш комментрий не был одобрен потому, что мы не сидим целыми днями в админке? Комментарии попадают в блог пачками, это не автоматический и не круглосуточный процесс))
admin (25.02.2014 в 20:31):
«Андрей, а Вы не предполагаете, что Ваш комментрий не был одобрен потому, что мы не сидим целыми днями в админке? Комментарии попадают в блог пачками, это не автоматический и не круглосуточный процесс))»
Тогда не могу понять, почему, в отличие от других постов, он не был выложен Если администрация действительно против него не возражает, а я при этом не считаю его утратившим актуальность, отсылаю вновь:
ЕЛЕНА МАМЧУР: «Почему аргументом тому, что граница между искусством и не искусством должна быть снята, из раза в раз служило напоминание о том, Россия — авторитарная страна, и критерии академической школы без особого стеснения соединялись с узколобой политикой министерств?»
Потому что таков сегодня уровень мышления среднестатистического европейского интеллектуала, обслуживающего интересы гибнущей (и УСТРЕМЛЕННОЙ к своей гибели) цивилизации. Об этом очень едко, но метко сказал Илья Смирнов в рамках обсуждения книги Лемана на страницах «Вопросов театра» (2011, № 1-2, с. 108 – 109).
По прочтении же очередной модной «дериды» под названием «Постдраматический театр» лишь убедился в правоте А. В. Бартошевича:
“Я прочитал книгу Лемана, и она показалась мне блестящим примером виртуозного жонглирования ученейшими словами. Поэт Тимур Кибиров точно сформулировал конечный смысл этого странного культа новейшей постмодернистской терминологии:
Даешь деконструкцию! Дали.
А дальше-то что? А ничто.
Над грудой ненужных деталей
Сидим в мирозданье пустом.
Занятная игра в терминологические бирюльки, ставшая чем-то вроде отдельного вида искусства, с живым искусством не слишком связанного, и, главное, не очень в этой связи нуждающегося, характерна для многих современных театроведческих «трендов» в Европе, а теперь и у нас.
С теоретической точки зрения особой новизны в книге Лемана нет. Часто автор всего лишь находит новые обозначения для хорошо известных или очень спорных истин. Это касается даже ключевого для книги понятия «постдраматический».
Леман, например, пишет о конце традиции, требующей логической последовательности эпизодов в спектакле. Понятие сюжета им отвергается. Вместо него предложено «постдраматическое» чередование моментов, «квантов», содержательно не связанных друг с другом. Но, во-первых, это уже было у нас в России 1920-х. А во-вторых, на самом-то деле, театр, каким бы он ни был, не может существовать без задачи рассказать некую историю. А уж как, в каком порядке располагаются ее эпизоды, – другой вопрос”.
(Бартошевич А. В. О тех, кто приходит нам на смену // Вопросы театра. 2012. № 3-4. С. 7).
Так что не было особого смысла принимать участие в этом действительно комическом сюжете – презентации еще одного «сантехнического агрегата» (для пояснения: http://ptj.spb.ru/blog/stanislavskij-moguchemu-bravo/ – комментарий внизу потока: Андрей Юрьев (3.02.2014 в 2:46) ).
ЕЛЕНА МАМЧУР: “по-прежнему существует заблуждение, что теорию Лемана не хотят принимать”.
Ошибаетесь, Елена. Лемана не принимают многие – не только у нас в России, но и в мире. При чем не только процитированные мною авторы, которых кто-нибудь явно запишет в “ретрограды”. Тогда пусть запишут в “ретрограды” и Томаса Остермайера (к примеру).
“Аристотель строит в «Искусстве поэзии» однозначную, жесткую иерархию частей трагедии (нам бы сейчас хотелось, конечно, сказать «трагического спектакля», но, увы, прав Аристотель, а не мы). Сказание (в прежних переводах фабула) — вот главное. При нем все остальное, включая характеры. А актеры вместе с декорациями — едва ли не самая неважная, зрелищная часть, которая обслуживает части, принадлежащие пьесе. Поскольку мы исходим из представления о том, что театр — это тогда, когда актеры играют назначенные им роли для зрителей, — перед нами театр. Но какого-то особенного, отличающего театр от драматической поэзии, собственно театрального смысла в этом театре нет или почти нет. Если есть, он на глубокой периферии общего смысла. Смысл создал на основе мифа драматург. Это театр, но это театр драматурга в необразном, строгом понимании (а именно такого понимания мы и доискиваемся). Если Эсхил играл в своих спектаклях, автор не Эсхил-актер, а Эсхил-поэт. А Эсхил-актер, тоже в строгом смысле, — исполнитель.
Не вдаваясь в подробности истории, обратимся к следующему узловому ее пункту — к Возрождению. Именно в ту решающую для театра эпоху произошло много значащих перемен и на сцене и в зале. Во-первых, почти одновременно, но уже во многих странах родилась невиданная с античных времен «обойма» великих драматургов. Во-вторых, возникли разные театры — драматический, оперный и другие. Соответственно, впервые возник драматический, оперный и иные актеры”. (Барбой Ю.М. К теории театра. С.52). Это про момент самоопределения театра как формы, о котором идёт спор.
Елена Мамчур, видите, КАК оказалось повёрнуто отношение самой теории Лемана как к комическому сюжету здесь в блоге…
Простите, Николай Викторович, но Вы уклоняетесь от заданного мною вопроса: как понимать утверждаемую ВАМИ (а не Ю. М. Барбоем) «немиметическую» природу греков? Переформулирую: театр греков следует считать «немиметическим»? Но на каком основании? На том, что он не воспроизводил повседневную действительность? Или на том, что сформулированные Аристотелем законы распространимы на драму, но не на театр, для которого она создавалась?
Кроме того, Вы отмечаете: «Все, кто присутствовал на этой презентации, наверняка запомнят ремарку Лемана по этому поводу: нет такой организации, которая уполномочена определять, что является театром, а что — нет. То же с критерием «художественности», никто таких лицензий не выдаёт». Тут-то мы и подбираемся к самому существу дела. Если придерживаться позиции Лемана (которая Вам, как я понял, весьма импонирует?), то границы между различными понятиями и различными явлениями будут выглядеть предельно размытыми (это в лучшем случае). Леман, конечно, прав в том, что «ОРГАНИЗАЦИИ, которая уполномочена определять, что является театром, а что — нет» не существует. Но это не значит, что мы имеем полное право зачислять «по ведомству» театра все что угодно. То же самое и с художественностью. С приведенной Вами цитатой из книги Ю. М. Барбоя можно сколько угодно полемизировать. Но в ней античный театр именуется все-таки ТЕАТРОМ, а не НЕ-ТЕАТРОМ и не «недотеатром» (так что не передергивайте). И у Ю. М. Барбоя,, в отличие от Лемана, имеются конкретные критерии, позволяющие отличать театр от того, что театром не является. Если же автор (подобно Леману) не вкладывает в важнейшие для него понятия никакого определенного смысла, то не только полемика, но и всякая дискуссия с ним бесперспективна. Особенно в отношении театра. Признаю, однако, что понятие «художественность» с трудом поддается четкой дискурсивной вербализации и удовлетворяющий всех на свете ответ на вопрос «что такое искусство?» вряд ли когда-нибудь будет найден. Но что-то все-таки позволяет нам не зачислять, pardon, обычный унитаз по тому же «ведомству», к которому относятся, к примеру, скульптура Родена или живопись Рембрандта – даже если этот сантехнический агрегат кто-нибудь выставит в Эрмитаже и подведет под него «глубокую теоретическую базу».
Вопрос к администрации: а мой пост, отправленный 25.02.2014 в 21:32, тоже по недосмотру не выложен?
Андрей, Вы продолжаете настойчиво транслировать мысль, что Ваши комментарии цензурируются злоумышленниками – администрацией блога. При дальнейшем проявлении неуважения к администрации блога все Ваши последующие комментарии подобного содержания будут отправлены в корзину.
как и комментарий от 21.32
Вы меня конечно простите, но я совсем не по теме, просто уже тяжело сдерживаться. Андрей Алексеевич, упоминая в каждом своем выказывании некий “унитаз в Эрмитаже” вы, вероятно, имеете ввиду “Фонтан” Дюшана. Вы всерьез считаете Марселя Дюшана шарлатаном? Тогда можно просто договориться что XX века не было. Тогда и Лемана конечно не существует. «Всё это выдумка, нет никакого Рио-де-Жанейро, и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. И вообще последний город — это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана»
Алексей Платунов: “Вы всерьез считаете Марселя Дюшана шарлатаном?”
В данном случае, Алексей, имею в виду не Дюшана.
И не понимаю при чем тут Шепетовка. Что же касается Дюшана, то за него хорошо ответил в свое время Пикассо: «Я не художник. Художниками были Тициан и Рембрандт. А я всего лишь клоун, сумевший разгадать свою эпоху». Об этом признании не очень любят вспоминать поклонники Пикассо. А зря. Тем более что Пикассо был художником и о границах художественного имел, разумеется, определенные представления. Вдумайтесь.
Постоянная же оглядка «на Рио-де-Жанейро» и на многочисленных модернизированных «французиков из Бордо», рекламируемых ныне мировыми «независимыми» СМИ, – верный признак самого банального провинциализма и неспособности самостоятельно мыслить.
Умнейший и тончайший комментатор Андрей Юрьев “проявляет неуважение к администрации блога”? Он употребляет ненормативную лексику? Призывает к экстремизму в отношении этой самой администрации блога? Я давно так не смеялся. Мне казалось, что он – один из немногих, кто способен вести дискуссию на уровне, достойном петербургского журнала. У Вас нет ощущения ,что данный блог умирает? Душевная ранимость администрации блога в такой ситуации, конечно, превыше всего.
“Разговор о СУТИ явлений либеральной толерантностью табуируется”
Браво, Андрей Алексеевич!!!
Проблема лишь в том, что Пикассо никогда не говорил и не писал, что он просто клоун и все такое. Эту ставшую незаслуженно знаменитой фразу художнику приписал литератор Джованни Папини в своей «Черной книге», вышедшей в 1951 году. В 1962-м выдуманные слова Пикассо перепечатал журнал Les Lettres Françaises. В 1968-м — Life. Вскоре на страницах Life было опубликовано опровержение, согласно которому Пикассо данных слов никогда не произносил, с разъяснением о том, что они происходят из книги Папини. Извинение размещено в Life номер 2 (том 66) от 17 января 1969 года. На странице 18B. В правой колонке. Под заголовком «Apology for a False Picasso ‘Quote’».
http://art1.ru/art/523/
Поскольку Николай Викторович скопировал тут, и с полным правом, свои соображения по поводу данного сюжета из ФБ-комментов на мой пост, позволю и я себе кое-что повторить.
Ну, повстречались с Леманом.
Ну, странновато так он нам рассказал, что театр — не пьеса… У нас, ветхих наследников формального метода ленинградской школы театроведения, если на первом курсе кто-то скажет, что текст спектакля — это пьеса, — сразу “вне закона”, отчисляем… Леман в этом смысле (сам по себе очень милый) зачет получил. Но вот дальше…
Действительно — сильно ощущались трудности перевода. В связи с этим, видимо, он не понял совсем, что говорили ему Ю. Барбой, В. Максимов и Н. Скороход. Видимо, он вообще не понял, кто тут перед ним и что. Потому что про теорию театра мы можем не сходиться с Барбоем в нюансах насчет того, из ритуала или не из ритуала он вышел (шеф пишет, что в ритуале нет составляющей театра в виде зрителя, следовательно, отсутствует родовой признак театра, а я считаю, что зритель присутствовал в виде богов), — но это нюансы, а насчет того, что взаимоотношения актера и роли есть признак театра — не спорим. Но когда Барбой стал Леману объяснять, что состав театра изначально самостиен (тоже первый курс) и не надо пафоса насчет его свободы от литератур, — тот как-то недоуменно смотрел.
И когда отвечал Максимову и Барбою насчет того, что способов определить художественность нет, и деления на художествеенное и нехудожественное тоже, и надо благодарно принимать все– это уже был какой-то политический либеральный сироп.
Лично мне близка его мысль о субъетивизме восприятия, но, по-моему, надо говорить о другом: критик анализирует продукт собственного сознания и только, ибо спектакля уже нет, а есть память о спектакле, платонова пещера…
А вообще Леман очень симпатичный и книжка у него (читаю еще…) интересная.
И ЕСЛИ “К ТЕОРИИ ТЕАТРА” БАРБОЯ ПЕРЕВЕСТИ НА 19 ЯЗЫКОВ — ОН БУДЕТ ЕЗДИТЬ НЕ ХУЖЕ ЛЕМАНА. А ДАЖЕ КРУЧЕ!
Еще добавлю, что лично мне уж как надоели объяснения, что хорош тот театр, который “не изображает жизнь”… Как в первом классе. А какой изображает?)) А вот работают ли перформативные формы и как на кого как они действуют — вопрос другой. Постдраматический и драматиический задевает разные рецепторы восприятия и понимания, и это все давно понимают. Не принимают — другое дело. Но тот же Леман настаивает на субъективном восприятии — и в этом смысле открывает ВСЕ двери. Постдраматический ничем не лучше драматического, театр типов ничуть не лучше психологического. Тут нет лучше или хуже, современного или не-современного (вот тут я категорически против: современно все, что живо во времени, а мода — дело другое) , тут не борьба партий, а приоритеты вкусов и трендов.
Леман не определяет границы театра в принципе. И это известный либеральный дискурс. НО НЕ НАДО ДЕЛАТЬ ИЗ ЛИБЕРАЛА ЛЕМАНА ДИКТАТОРА, ЭТАКОГО ЛЕНИНА и ДЕЛАТЬ ВИД, ЧТО ОН ОТКРЫЛ НАМ РАНЕЕ ЗАКРЫТЫЕ ГЛАЗА!
НЕСКОЛЬКО СЛОВ ПИТЕРСКИМ ТЕАТРОВЕДАМ, ПОСЕТИВШИМ ПРЕЗЕНТАЦИЮ КНИГИ ХАНСА-ТИСА ЛЕМАНА “ПОСТДРАМАТИЧЕСКИЙ ТЕАТР”
Думаю, что прежде, чем сетовать на легкомыслие и пренебрежение Лемана, который не удостоил знаменитых питерских театроведов сколько-нибудь развернутой дискуссии, не мешало бы оным театроведам все-таки познакомиться повнимательнее с книгой нашего немецкого друга… Да, “театр – это не литература”, тут мы сходимся. Но театр также – вовсе не обязательно – какая-то натужная и выспренняя психология, убогая нарративность, логическая связность, что просчитывается на много шагов вперед, или же верное “отображение” наличной действительности. Леман пролопатил огромный материал (он вообще – благодарный, увлекающийся и вдумчивый зритель), но все это пестрое многообразие, весь эти собранные в книге примеры нужны ему лишь для верного фокуса, для своего рода наводки на резкость. Еще Элинор Фукс (Elinor Fuchs) рассуждала о “смерти персонажа”, а Петер Шонди (Peter Szondi) писал о “кризисе драмы” и размывании сюжета, повествовательности и тому подобных элементов прежнего театра. Да, Ханс-Тис Леман с удовольствием ссылается на своих любимых французских театральных семиологов (Анну Юберсфельд, Патриса Пави, Жан-Пьера Сарразака), равно как и на Дерриду с Делёзом, – но на самом деле он вовсе не ограничивается перечислением новейших приемов и методов, он не просто дает набор знаков, раздвигая границы театрального искусства, включая в него новые жанры, новые средства выразительности… Вспомните, дорогие зрители (слушатели), пришедшие на презентацию: Леман ведь не случайно – наряду со всеми этими именами – обращается к Мерло-Понти, к Хайнеру Мюллеру, к опытам Гротовского. И дело тут не просто в именах или широте взгляда. Сам посыл, сам пафос книги тут разворачивает нас к феноменологии и герменевтике, к проблеме живого присутствия актера (или исполнителя), к новым способам установления коммуникации и взаимного доверия со зрителем. Не длинный список новых знаков, но – чтобы было понятнее – это сама живая энергия, то магическое, “алхимическое” действие Арто, которое сублимируется во всплеске страсти, это плазма вертикальной энергии Гротовского, это “игровое действие” Васильева или его же “речь, что речет” сквозь нас, посредством нас. Недаром в самом центре книги Лемана стоит образ “das sehende Sehen” – “зрящего зрения” (это термин феноменолога Макса Имдаля, который Леман позаимствовал через Бернхарда Вальденфельса). Мгновение живого присутствия, раненного, незащищенного “глядения”, живой и страстной экзистенции актера (или перформера), который вот здесь, в резонансе нашей живой жизни, отзывается эхом в сердце зрителя. Леману-то в постдраматическом опыте важно именно это! Спазм страсти, взаимопроникновение, почти растворение живого зрителя с живым исполнителем (а не каким-то картонные персонажем, пусть и искусно исполненным). Алхимическая возгонка живой плазмы опыта у Арто, вертикальная линия страсти у Гротовского, “игровое” действие Васильева и его же “речь, которая речет”, речь, которая сказывается сквозь нас.
Дорогие мои петербуржцы – видите, книга Лемана гораздо шире, веселее и богаче, чем вам представляется. Потому мне, по правде говоря, показались начетническими и вполне схоластическими ваши рассуждения о том, что позволительно счесть театром, а что – нет, что нам допустить в храм искусства, а что оставить за его пределами. Я-то скорее соглашусь с теми заключительными фразами, которые прозвучали на последней лекции нашего немецкого коллеги. Он сказал, обращаясь к студентам, к молодым актерам: “На вас, конечно же, будут давить авторитетом. Главное – не бойтесь! Будьте храбрыми, не останавливайтесь!”
Просто человек: “У Вас нет ощущения ,что данный блог умирает?”
Есть полное ощущение, что это так.
Андрей Алексеевич не проявлял неуважения к администрации. Он просто ЗАДАЛ ВОПРОС. Уважаемая госпожа admin, повторяемая Вами угроза отправить все неугодные Вам комментарии “в корзину” отдает уже не просто “сантехническим агрегатом”, а тем самым знаменитым президентским “мочить в сортире”… уточнения, надеюсь не требуется?
“Они и меня могут как Топоркова, но напугать Жеглова – кишка тонка! ” ©
Наталье Исаевой.
Многоуважаемая Наталья! Никто из нас, выходцев из формальной школы ленинградского театроведения, от рождения не предполагает, что театр — это “обязательно – какая-то натужная и выспренняя психология, убогая нарративность, логическая связность, что просчитывается на много шагов вперед, или же верное “отображение” наличной действительности”. Город Мейерхольда воспитан так однобоко, что ему бессюжетные “мейерхольдовы арапчата” куда понятнее, чем “аффективная память” — и в этом смысле книга Лемана вызывает приятие, но не является ОТКРЫТИЕМ. Просто он мыслит в другом терминологическом аппарате, предлагает свою систему дефиниций. Может быть, поэтому и не ответил Барбою, попросившему отделить театр от не театра (по Барбою, любые взаимоотношения актера и роли составляют суть театра, он может ошибаться, но определение дает). Дело не в начетничестве, а в теоретическом понимании ПРИРОДЫ искусства, в его родовых признаках (вопрос с ритуалом тоже не так прост). Уверяю Вас, чеховскую теорию атмосфер и воздействия театра не-нарративными ходами мы внушаем студентам с первого курса. Но также пытаемся искать границы художественного/нехудожественного, которые отрицает Леман, ничего кроме субъективной свободы не предлагая взамен. Более того, его идея об этой субъективности — тоже не нова, и я не раз писала о том, что критик имеет дело лишь с продуктом своего сознания. http://ptj.spb.ru/archive/67/memory-of-profession-67/o-prirode-teatralnoj-kritiki/ И никто у наших молодых свободы не отнимает, только хочется, чтобы они не попадали в несвободу моды и тренда.
Барбой говорил на встрече, что “Театр” — это не комплимент, а природа. Живопись не хуже театра, музыка еще лучше, но они не театр. Тогда что театр? Об этом и просили поговорить Лемана — такого симпатичного и открытого. Но он затвердил то, что затвердил и не услышал вопросов. В том и печаль.
Короче, Леман попал не в лес, а в остаточные явления ленинградской школы театроведения, о которой, по естественным причинам, не имел представления. Поскольку на первой встрече диалог не состоялся, то в ближайшем номере ПТЖ (ЕБЖ) мы предпримем попытку написания тех самых предисловий, к которым (как и к скандалу) призывал Васильев. Собственно, концерт по его заявками и состоялся)))
Анне Сверд – Просто человеку.
Дамы, видимо, вы, к счастью, еще не сталкивались со смертью!))) Где ж блог умирает? Умирающие, как правило (если не в одночасье от удара) все больше помалкивают, обессиленные недугом. Тут же налицо здоровье, энергия, силы! Драйв. Не комменты – рулоны целые! Цензурирования у нас, увы, нет. Лично я уже давно выступаю, как раз таки за него, но коллеги (все без исключения) меня НЕ поддерживают.
Кстати об админах. Их у нас изрядное число. Не один и не два. Несколько членов редакции имеют право входить, одобрять, ставить. Для пущей интерактивности. Не может же один человек сидеть привязанный к стулу. Так что, ваши претензии – НЛО
Елене Вольгуст.
Отсутствие недугов, здоровье, энергия, силы, драйв -это о себе (о блоге в смысле)? Тогда ещё и свежесть ума, абсолютные слух и такт, цельность мыслей и высказываний, независимость суждений, быстрота реакций? Неземная скромность и абсолютно реалистичный взгляд на самое себя, разумеется. Мы любуемся вашей “пущей интерактивностью”!
ЕЛИЗАВЕТА МИЛЬГРАМ: Проблема лишь в том, что Пикассо никогда не говорил и не писал, что он просто клоун и все такое. http://art1.ru/art/523/
Проблема в том, Елизавета, что Ваша ссылка ничего не меняет ПО СУЩЕСТВУ ДЕЛА. Не только потому, что автор, влюбленный в соляные инсталляции и любящий разоблачать неудобные для него мифы, сам увлеченно выстраивает миф – миф о «современном искусстве», которое якобы показывает, «как рождаются мифологии», но при этом само является чисто мифическим (словно в подтверждение мысли раннего Лосева, считавшего, что разрушение одного мифа неизбежно влечет за собой сотворение мифа другого), но и потому, что блистательный протей-мистификатор (который был-таки при этом ХУДОЖНИКОМ) мог с легкостью назвать себя кем угодно – в том числе и клоуном, а потом с такой же легкостью опровергнуть эти слова (за пояснениями отсылаю к тончайшему эссе Ханса Зедльмайра «Киркегор о Пикассо»). Ведь Пикассо уже застал удивительную эпоху, позволяющую любую загогулину, которую может вывести на бумаге каждый, но которая сопровождается автографом признанного мэтра, считать великим художественным произведением и продавать за баснословные (и при этом, надо вскользь заметить, отнюдь не мифологические) деньги. Это именно к вопросу и о ГЕНЕЗИСЕ, и о «ТЕЛЕОЛОГИИ» (скажем так) «современного искусства».
НАТАЛЬЯ ИСАЕВА: «Спазм страсти, взаимопроникновение, почти растворение живого зрителя с живым исполнителем (а не каким-то картонные персонажем, пусть и искусно исполненным)».
Наконец-то прорыв живой речи, столь желанной после насыщающего книгу Лемана терминологического волапюка (или, по выражению А. В. Бартошевича – гораздо более ироничному, – «виртуозного жонглирования ученейшими словами»)! Вот только неужели Наталья Исаева считает, что все это – отличительные свойства именно «постдраматического театра» и за пределами оного нигде никогда не встречалось и встречаться не могут?
МАРИНА ДМИТРЕВСКАЯ: «Потому что про теорию театра мы можем не сходиться с Барбоем в нюансах насчет того, из ритуала или не из ритуала он вышел (шеф пишет, что в ритуале нет составляющей театра в виде зрителя, следовательно, отсутствует родовой признак театра, а я считаю, что зритель присутствовал в виде богов), — но это нюансы»
Да разве это нюансы, Марина Юрьевна?! Вы же тут подсказали Леману единственно безупречный способ уклониться от разговора о том, что считать, а что не считать театром!!! И заявить при этом, что театром можно считать абсолютно что угодно. При этом, правда, ему придется разбавить свой чересчур разбухший понятийный аппарат метафорами (например, прославленной: «Весь мир – театр!»). Но книга его от этого только выиграет. А тут еще и Гейне может вставить свое веское ироничное слово (в поддержку теории «постдраматического театра», разумеется): «Наверху, на небе, в первом ряду сидят прелестные ангелочки, смотрят в лорнеты сюда вниз, на нас, комедиантов, а милосердный Господь Бог важно сидит в своей огромной ложе и, может быть, скучает или соображает, что театр этот долго не просуществует, так как некоторые получают слишком большое жалованье, другие — слишком маленькое, и все слишком уж скверно играют».
МАРИНА ДМИТРЕВСКАЯ: “И никто у наших молодых свободы не отнимает, только хочется, чтобы они не попадали в несвободу моды и тренда”.
Целиком и полностью согласен. Вы указали на весьма распространенную в наше время и довольно-таки гнусную – как и все прочие – форму РАБСТВА.
Елене Вольгуст
Простите, почему “дамы”?
“Так этим вымыслом я вам еще обязан?”
Анна Сверд, хотелось бы избавить Вас от комментариев над телом умирающего. Идите с миром и не заботьтесь его судьбой!
“А король-то голый!” – крикнул андерсеновский мальчик.
Применительно к своей стезе поэт Николай Глазков выплеснул на бумагу ясное:
“Мне говорят, что “Окна ТАСС”
Моих стихов полезнее.
Полезентакже унитаз,
Но это не поэзия.”
Любопытно, наступят времена, когда и в театре начнут отделять живое от неживого, глядя на обе сущности незашоренным взглядом?