Театральных педагогов не знает театральный зритель.

Но их знаем мы.

И более 50 лет театроведческий факультет на Моховой знал четырех прекрасных историков-однокурсниц Майю Михайловну Молодцову, Наталью Борисовну Владимирову, Ларису Георгиевну Пригожину, Галину Владимировну Титову. Три дня назад, блестяще проведя к защите дипломницу Серафиму Пантыкину, защищавшуюся по Мережковскому (не самый легкий был диплом), Лариса Георгиевна Пригожина сидела, в свои 80, за общим столом со студентами, ела пирог, выпивала рюмочку и укоризненно качала головой: что же вы так недооценили в плане истории театра такого-то и такого-то студента… А они с Титовой, вот, толк в подготовке дипломников знают…

Кто бы сомневался!

Лариса Георгиевна Келдыш (в студенчестве мы понимали: из академиков, нынешние студенты фамилию вряд ли помнят) была удивительно хороша, изящна — Красавица!

Сферой ее научных интересов когда-то был Евгений Шварц, которому она вполне подходила стилистически: то ли Принцесса, то ли Аннунциата… Любила музыку, любила застолья. На последнем факультетском мы и видели ее в последний раз…

Собирая несколько лет назад книгу «Учителя», мы с Е. Тропп попросили написать о Пригожиной Андрея Кириллова. Его текстом и попрощаемся с Ларисой Георгиевной.

Светлая ей память и легкий путь…

Из архива РГИСИ. Л. Пригожина крайняя справа в первом ряду.

ЛАРА

Имя Лариса в переводе с латинского означает «чайка». Впрочем, если миниатюрная, хрупкая и изящная Лара и ассоциируется у меня с птицей, то, конечно, меньшего размера. Птицей сладкоголосой, несмотря на хрипотцу и тембр ее голоса. Ведь по-гречески Лариса означает «приятная» и «сладкая». «Сладкоголосой» в плане созвучной ей мелодии, вернее, моего восприятия ее «музыкальной темы». В имя Лара я буквально влюбился после прочтения «Доктора Живаго» Б. Л. Пастернака. И живая Лара, живущая и работающая рядом, не разочаровала меня в этом «чувстве» к ее красивому имени.

Я давно уже не преподаю на Моховой, а с недавнего времени не работаю и на Исаакиевской. Моховая все неотвратимее становится для меня моим прошлым. Ее «настоящее» мне не всегда известно. «Прошлым» для Моховой становлюсь и я сам. А потому впечатления мои от пережитого в ЛГИТМиКе / Академии — скорее, воспоминания, звучащие, как им и подобает, в прошедшем времени.

На театроведческом факультете все всегда знали, что Галина, Майя и Лара[1] — однокурсницы. Так называли они друг друга. Так за глаза называли их между собой их аспиранты, реже — студенты. По именам чаще, чем по фамилиям. В этой поименной идентификации не было фамильярности, но была нежность и гордость от сознания собственной близости, приобщенности. Отсутствие отчеств являлось своего рода признанием непроходящей юности именуемых, сказывавшейся в первую очередь в прогрессивности их профессиональных взглядов и предпочтений.

Из архива РГИСИ. Л. Пригожина четвертая слева.

«Юность» не только не исключала зрелость, но, напротив, гарантировала самые дерзкие и сложные задачи. В истории русского театра их главной «привязанностью» всегда оставался В. Э. Мейерхольд. А в многоцветье поисков театральности — commedia dell’arte, авангард, Ю. П. Любимов, А. В. Эфрос… Гротеск, синтез, символ, метафора, категория художественного метода были предметом их театроведческих размышлений на лекциях и семинарах. И во времена моего ученичества им порой доставалось от начальства за предпочтение эксперимента незыблемым канонам системы К. С. Станиславского и мхатовского реализма.

Характерно, что другую их однокурсницу, Наталью Борисовну Владимирову, уважаемого преподавателя истории театра XIX века, называть только по имени никому из студентов и аспирантов и в голову не приходило. В то же время от Майи, Галины и Лары мы знали, что в НИО[2] на Исаакиевской трудится их однокурсница Марина (Марина Леонидовна Жежеленко, исследователь творчества Н. П. Акимова и специалист по истории кино), а в далеком Израиле — их однокурсник Эдик (Эдуард Самуилович Капитайкин, еще в начале 1970-х опубликовавший капитальную статью о режиссуре МХАТ Второго)[3].

Преподавая историю театра, предмет «эмпирический», они никогда не обнаруживали специальных «теоретических амбиций», но неизменно вели учеников к теоретическому осмыслению и обобщению явлений и процессов. Теория как бы «подспудно» сама складывалась из практических опытов театрального искусства и высвечивала в этих «опытах» новые глубинные смыслы. Благодаря им до сих пор я верю только в такую теорию искусства, основанную на фактах и явлениях и вытекающую из них. Теорию, в которой метод осмысления учитывает природу исследуемого материала и определяется этим «материалом». Из них троих с Ларисой Георгиевной Пригожиной я познакомился позже всего, уже в аспирантуре, пройдя «твердую» школу Г. В. Титовой. При очевидной близости их профессиональных ориентиров Пригожина представлялась в каком-то смысле антиподом однокурсницы и коллеги. Свои замечания на обсуждениях историко-театрального методобъединения она высказывала уверенно, но как бы извиняясь, без всякого нажима. С тех пор образ и облик дюймовочки Лары неизменно ассоциируется у меня с чувством деликатности и доброжелательности.

Помню, в 1992 году в ЛГИТМиКе вышел сборник «БДТ им. М. Горького: Вехи истории», составленный и отредактированный Г. В. Титовой. Свою статью в этом сборнике опубликовала и Л. Г. Пригожина[4]. Поздравляя меня с публикацией работы о Ю. М. Юрьеве в БДТ, Лариса Георгиевна стала рассказывать о том, как ей понравилась статья Инны Скляревской, посвященная ленинградским постановкам Эрвина Аксера. «Лучшая статья в сборнике, изумительно написанная». А потом, с нежной улыбкой, но и не без иронии, добавила: «У Вас тоже хорошая статья, но Вы как-то чересчур пафосно, торжественно пишете». Это замечание я помню и стараюсь учитывать до сих пор. И если указанные Ларисой Георгиевной изъяны стиля все же сохраняются в моем письме, то это не ее вина. Без нее их было бы значительно больше.

Из архива РГИСИ. Л. Пригожина справа.

Пригожина вообще всегда демонстрировала прекрасный «слух» и чувство стиля. И в том, что писала сама, и в том, что редактировала, правила, рецензировала. В этом плане для нее не существовало мелочей. Помню, я не без сожаления наблюдал, как многие годы это ее замечательное чувство стиля растрачивалось ею и злоупотреблявшими им коллегами на правку бесконечных методичек, учебных программ и списков рекомендованной литературы. Помимо прочего Лариса Георгиевна долгое время была еще и ответственным редактором-методистом театроведческого факультета.

Что касается «слуха», то здесь действительно юная тогда еще Лара твердо выступила против уготованного ей поприща музыканта. Л. Г. Пригожина — урожденная Келдыш, дочь известного музыковеда Георгия Всеволодовича Келдыша, племянница президента АН СССР Мстислава Всеволодовича. Предки их, принадлежавшие к дворянскому роду Келдышей, тоже были людьми небезызвестными. Дед Ларисы Георгиевны по отцу, физик, профессор, генерал-майор инженерно-технической службы, вошел в историю как «отец русского железобетона». Его отец, выученик духовной семинарии, также дослужился до генеральского чина, но уже на медицинском поприще. Были в роду и другие славные пращуры. Такой родословной можно было бы кичиться. Между тем от самой скромницы Лары я ни разу не слышал никаких «красивых» историй о ее происхождении.

Отец, Георгий Всеволодович, заслуженный деятель искусств РСФСР, доктор искусствоведения, член-корреспондент Британской академии, родился в Петербурге, а затем учился и работал в Москве. В 1950-м служебная деятельность снова привела его в Ленинград, где он преподавал в Консерватории и работал заместителем директора, а потом директором Государственного научно-исследовательского института театра и музыки (ныне Российский институт истории искусств). Так вместе с семьей в Ленинграде оказалась и Лара.

Мать Ларисы Георгиевны, Серафима Евсеевна, тоже была музыкальным работником. Музыковедом стала старшая сестра Татьяна. Еще учась в школе, Лара параллельно прошла программу первого курса Ленинградского музыкального училища им. Н. А. Римского-Корсакова. Родителями ей был уготован прямой путь в Консерваторию. Между тем дочь проявила настойчивость и по собственному выбору поступила на театроведческий факультет Театрального института, который окончила с отличием в 1959-м (руководитель диплома В. В. Успенский), а уже в следующем году начала преподавать в том же институте, совмещая педагогику с учебой аспирантуре (руководитель Б. О. Костелянец). Кандидатскую диссертацию по теме «Советская сказка для театра. (Проблемы становления)» защитила в 1975 году. Свой вклад в музыковедение Лара все же внесла, хотя и «косвенно», выйдя замуж за композитора и преподавателя Консерватории Люциана Абрамовича Пригожина и родив и вырастив дочь Нину, ставшую музыкантом, пианисткой и музыковедом.

Л. Г. Пригожина.
Из архива РГИСИ.

За время работы в ЛГИТМиКе / СПбГАТИ Лариса Георгиевна преподавала историю русского дореволюционного и советского театра практически на всех факультетах института, читала историю театра кукол, историю музыкального театра. Вела историко-театральный и преддипломный семинары. Преподавала на факультете повышения квалификации. Руководила НИРС… За это время Лариса Георгиевна прошла путь от преподавателя-почасовика до профессора. Круг ее учеников, дипломников и аспирантов составляет солидную театроведческую школу.

Посвятив свою профессиональную деятельность педагогике, сама Лариса Георгиевна до обидного мало написала и опубликовала. Хотя все ею опубликованное выглядит достойно и выдерживает проверку временем. А ее монография «Проблемы поэтической драмы и советский театр рубежа 1920–1930-х годов» (Л., 1991) по своему содержанию и значению выходит далеко за рамки предписанного ей жанра «учебное пособие».

Редкое сочетание убежденности, уверенности и деликатности, доброжелательства всегда характеризовало отношение Ларисы Георгиевны не только к коллегам, но и к студентам, ученикам. Как я уже говорил, сам я в бытность студентом у нее не учился, но в период аспирантуры был приглашен ею ассистировать в ее семинаре по истории русского театра. Первый этот мой педагогический опыт прервался довольно скоро и оказался «блином», вышедшим «комом». Вероятно, я несколько злоупотребил свободой, предоставленной мне Ларисой Георгиевной в моем «ассистентстве». При обсуждении первоначального варианта курсовой работы одного амбициозного и действительно способного студента я увлекся и позволил себе, возможно, чрезмерно резкую критику, забыв, что на этот раз являюсь не частью студенческой группы, а сижу за преподавательским столом. Студент, не привыкший к таким оценкам преподавателей, устроил скандал. Лариса Георгиевна быстро, тактично и умело погасила конфликт. А после семинара, видя мою крайнюю потерянность, «взяла меня под мышку» и повела к себе домой, лечить душевную рану специально предусмотренной для этого отечественной микстурой. Так я познакомился с ее мужем Люцианом Абрамовичем и дочерью Ниной. Отпаивали они меня уже втроем, и я умудрился переусердствовать и на этот раз. Люциан Абрамович подарил мне на прощание новую пластинку с записью своих сочинений и пригласил в следующий раз приходить с женой. Между тем испытанное чувство неловкости, ощущаемое по сию пору, не позволило мне злоупотребить гостеприимством. В радушном и милом доме Пригожиных я больше не бывал. По молчаливому согласию с Ларисой Георгиевной прервалось и мое злополучное «ассистентство». Впрочем, в следующем учебном году мне уже доверили самостоятельное чтение лекций на одном из актерских курсов. Так что до известной степени учеником и крестником Пригожиной я стал и в своей преподавательской практике. За что весьма ей благодарен.

Когда к нам на Исаакиевскую приходили поступать в аспирантуру бывшие студенты Ларисы Георгиевны, я звонил ей и интересовался ее мнением о вчерашних учениках. И всегда мнение это было доброжелательным, но ясным и взвешенным. Всегда подтверждалось в дальнейшей работе практическим результатом. С течением времени видимся и общаемся мы с Ларисой Георгиевной все реже, эпизодически. Нет больше на свете Майи Михайловны Молодцовой. Нет и ближайшей Лариной подруги-однокурсницы Марины Жежеленко. Нет ни Н. Б. Владимировой, ни Э. С. Капитайкина.

Из архива РГИСИ.

Между тем Лара и Галина по-прежнему учат студентов на Моховой, по-прежнему руководят, редактируют, экзаменуют и пишут, «воспроизводят», может быть, и не самую заметную, но тоже необходимую профессию — театроведение. Крепкого им здоровья, способных студентов и благожелательного расположения звезд на нашем ненадежном и малопредсказуемом отечественном небосклоне. Кланяюсь и благодарю.

2014 год