В Каменске-Уральском прошла лаборатория Театра Наций по современной драматургии при поддержке Министерства культуры РФ

Оказавшись впервые на лаборатории по современной драматургии Театра Наций, я ощутила, какая это бомба. Каменск-Уральский театр «Драма номер три», в котором проходила лаборатория, хорошо мне, живущей от Каменска в двух часах езды на автобусе, знаком. Вполне хороший театр с чудным художественным руководителем, энтузиастом Людмилой Матис, с достойным репертуаром, с неплохой труппой… Взорвалось! После пяти дней мастер-классов — Батраза Засеева (сцендвижение), Егора Архипова (сценречь) — и работы над традиционными для лаборатории тремя показами современных пьес с режиссерами Кириллом Сбитневым, Дмитрием Зиминым и Алексеем Логачевым я увидела потрясающую труппу, живой, полный молодой энергии театр, удивительную атмосферу счастливого товарищества-единения.

В смысле опыта прочтения самым неожиданным оказался показ «Сережа очень тупой» Кирилла Сбитнева по пьесе Дмитрия Данилова. Сережа всегда представлялся героем, следующим за Человеком из Подольска. В том смысле, что с ним случалась по сути такая же кафкианская история: когда в обыденную жизнь вдруг внедряется совершенно немыслимая, абсурдная, но интуитивно очень узнаваемая сила и творит все, что ей заблагорассудится. Каменский театр увидел другой сюжет.

«Сережа очень тупой».
Фото — А. Фадеев.

Самыми крутыми в показе были первый и последний эпизоды. Начинается все с того, что в глубине сцены мы — долго, минут пять — наблюдаем качественный секс, меняются положения красивых обнаженных тел, позы, дыхание. Получив и отдав все, что требуется, изящная Маша (Татьяна Петракова) — жена главного героя — деловито, не тратя времени на слова, собирается на работу, не забыв при этом, скорее машинально, правильно расставить дизайнерские стулья в квартире. Сережа (Олег Меньшенин), коренастый парень в толстых очках, так и не успевший еще одеться, остается один. Спиной к зрителю смотрит на постель, где он только что пытался прижаться к животу жены, молчит — то ли спит, то ли просто задумался. И тут являются они — три курьера (Максим Цыганков, Николай Усов, Иван Середкин). Являются не через дверь, и когда раздастся телефонный звонок об их приходе — они уже стоят вокруг Сережи, с закатанными брюками, босиком, перед тонкой полоской земли, которая полукругом отделяет их от него. Дальше все идет по сюжету пьесы — с их абсурдными вопросами и рассказами про «нештатные» случаи доставки посылок. Текст при этом структурируется в набор отдельных историй — кодов, как сейчас принято это называть, русской культуры: поезд, баня, пиво, народная игра «в города»…

Актеры существуют точно, текст смешной, паузы, возникающие «вдруг», замечательные — все вроде бы хорошо. Но «мешает» первая сцена — как там насчет живота жены, от которого она Сережу — «после этого» — оттолкнула? Режиссер, чувствуя, видимо, этот диссонанс, в тех местах, где звучит текст про одиночество, или про то, что «человеку нужно поговорить», или «надо, чтобы каждому было куда пойти», включает маленькие софиты, обращенные в зал, — типа: мы не забыли, ждите. И ждешь. Это не особенно помогает восприятию, но, слава Богу, дожидаешься. Все случается, конечно, по возвращении с работы Маши, когда явившаяся троица как бы затихает и особенно внимательно всматривается в нее.

Вопрос — что в посылке? (И на зрительском обсуждении — непременном пункте лабораторной программы — он задавался, конечно, неоднократно.) Когда Сережа, предупредив Машин окрик «не трогай!», успевает разрезать упаковку этой маленькой, размером с тельце новорожденного младенца, посылки, на ней проступает свежая кровь, которой мгновенно оказываются запачканы руки Сережи и больше всего Маши. И вот тут что-то случается. Все вроде бы идет по тексту — Сережа выбрасывает посылку куда-то подальше, «минимум за 200 метров от дома», но их с Машей как будто «пробивает». За финальным ужином, со свечой и кагором, где они кормят друг друга выпадающими из ртов макаронами, — перед нами совсем другие люди. Полные жизни, близости, веселой любви. Театр всей своей эстетикой убеждает, что все здесь небуквально, что счастье не от «выброшенности» живого свертка. Который не больше, чем символ, кровоточащий знак, жизненный императив. Случилось Посещение. И они восприняли. И все теперь точно изменится.

«Горка».
Фото — А. Фадеев.

Ах, «Горка»! Ох, «Горка»! Ух, «Горка»! Алексей Логачев «прокатил» артистов со зрителями по пьесе Алексея Житковского захватывающе энергетично, весело, с крутыми виражами в переходах от одного эпизода к другому. При этом основной щемящей ноты пьесы не заглушил. «Маленький человек», воспитательница детского сада «Сибирячок» девушка Настя (Татьяна Васильева), со своей «правдой» в ситуации, которая сложилась в ее группе «Пчелки», бьется в системе человеческих отношений, и грубо ругается, и ревет, и вгоняется в ступор, в отчаяние, в кошмар. Но и у красавца-бойфренда Олега (Вячеслав Молочков), и у истеричного медработника Жанны Борисовны (Ирма Арендт), и у испуганного музработника Марины (Мария Зворыгина), и у равнодушной помощницы Оли (Эмма Никитина), не говоря об ужасающе ласковой заведующей Зульфие Фаридовне (Алена Федотова), и, конечно, у родителей «пчелок» (групповой портрет) — у всех своя логика жизни, свои приоритеты и цели. Каждая клетка всех этих пересечений, столкновений, ссор, раздражений наполнена, благодаря предельной органичности и, без преувеличения, блеску актерской игры, абсолютной повседневной узнаваемостью. От этого абсурдная природа нашего бытового существования проявляется еще отчетливее, проступает, что называется, «по живому», поскольку Насте в исполнении Татьяны Васильевой, ее искреннему отчаянию не сочувствовать, до стесненья в сердце, невозможно. Как невозможно не отозваться на историю с плохо говорящим по-русски бесконечно трогательным мальчиком Озодом (Татьяна Ишматова), которого родители два дня не забирают из садика. Жажда безусловного, абсолютного чувства к ребенку, которое охватывает вдруг, среди этого безумия, Настю, совершенно неожиданна и столь же совершенно понятна. «Озод, ну хотя бы одну ночь!» — пронзительное восклицание вслед уходящему с ворвавшимся ночью дядей 6-летнему Озоду звучит здесь как вопль женщин всех времен.

«Горка».
Фото — А. Фадеев.

По поводу этой темы — отчаянной потребности современного человека в тепле присутствия «другого», в принятии себя им и его для себя, в том, что сейчас называется чаще всего осторожным словом «эмпатия», возник мой спор с авторами третьего показа — «Класс Бенто Бончева». Дмитрий Зимин — восходящая звезда екатеринбургской сцены (хотя более не подходящее к этому тихому, скромному, даже застенчивому человеку определение придумать трудно). И последние его спектакли на малой («Вий») и на большой («Головлевы») сценах екатеринбургской Драмы убедили в этом окончательно. Однако немалый опыт моего общения со спектаклями Зимина показал, что пока он очень зависит от текстовой основы — в смысле и самого способа говорения (драматургического дискурса), и, конечно, темы. С драматургией Ирины Васьковской случилось попадание на сто процентов, поэтому так много замечательных совместных работ. А, допустим, с инсценировкой Адольфа Шапиро по «Отцам и детям» на большой сцене Драмы ситуация была другой. Такой же «другой» для него оказалась, как мне думается, и ситуация с пьесой Максима Курочкина.

Написанная больше десяти лет назад и замечательно тогда прозвучавшая, пьеса оказалась очень привязанной к своему времени. Именно тогда заговорили о наступлении эпохи постсексуальности, о поколении самодостаточных молодых людей, не нуждающихся ни в каких личных и социальных связях. И замечательный юмор сюжета о глубоких сомнениях людей будущего в существовании вплоть до ХХI века какой-то там «любви» выстрелил тогда в десятку. То, что в пьесе любовь как чувство и любовь как сексуальное влечение не разделяются совсем, не имело тогда большого значения. Но и режиссер, и подавляющее большинство актеров, занятых в показе, живут во времени, когда самодостаточность человека оказалась под вопросом. И разделение любви как самого необходимого человеку чувства, спасающего от одиночества, фрустрации, пустоты — с одной стороны, и сексуального влечения — с другой, стало столь отчетливым, что сегодня трудно найти пьесу, где в том или ином виде не говорилось бы об этом. Доказательством тому были и два описанных показа на этой лаборатории, да и все последние работы Зимина так или иначе о любви во всеобъемлющем значении этого слова.

«Класс Бенто Бончева».
Фото — А. Фадеев.

Поэтому, несмотря на то, что все было точно режиссерски разобрано, придумано интересное пространство (пьеса игралась и на балконе театрального зала, где сидели зрители, и на большой сцене, и на огромном экране) и был актерский драйв, особенно у исполнителей главных действующих лиц — Сергея Юсупова (Бенто), Инги Матис (Санди), Анны Комаровой (Чичилия), — все время оставалось не очень понятным, о чем, собственно, сыр-бор. Лишь сцена стариков Фрэнка (Владимир Сапин) и Эммы (Лариса Комаленкова) не только была потрясающе сыграна — здесь оказалась внятно представленной трагедия медийной симуляции любви, которая никак не разрешилась.

Так или иначе, главным результатом лаборатории стал, конечно, взрыв. Думаю, театр получил так много, что последствия этого благотворного потрясения он сам пока еще не может в полной мере предвидеть.