«Елизавета Бам». Д. Хармс.
Мобильный Художественный Театр.
Режиссеры Михаил Зыгарь и Алексей Киселев, композитор Леонид Андрулайтис.

До карантина Мобильный Художественный Театр успешно осваивал формат спектакля-прогулки. На карантине, потеряв мобильность, «МХТ» стал создавать в общем-то классические аудиоспектакли. Но вместе с жанровыми и вполне традиционными «Академией смеха» по пьесе Коки Митани и «Отравленным поясом» по повести Артура Конан Дойла (подробней об этом спектакле — в тексте Таты Боевой «Соцсети и апокалипсис. Викторианская версия») команда «МХТ» выпустила экспериментальную «Елизавету Бам». Неудивительно, что театр обратился к тексту Хармса: директор «МХТ» Алексей Киселев — один из исследователей и популяризаторов знания об обэриутах. В его статье в «ПТЖ» подробно описан театрализованный вечер 1928 года «Три левых часа», где впервые был показан спектакль по специально созданной для этого пьесе. «Елизавета Бам» была своеобразной иллюстрацией к декларации «Театра ОБЭРИУ».

Доме печати на Фонтанке, где состоялся поэтический вечер «Три левых часа».

Текст Хармса наверное можно отнести к разряду «трудного» театрального текста, который требует выхода за границы форм, жанров, традиционных театральных помещений. Но создатели спектакля «Елизавета Бам», ограниченные в своей «мобильности», придумывают маршрут и географию этого обэриутского текста с помощью аудиопартитуры.

Хотя, если пренебречь самоизоляцией, можно прийти послушать «Елизавету Бам» к бывшему Дому Печати, на Фонтанку, 21, где 24 января 1928 года и проходил театрализованный вечер «Три левых часа», обойти здание и находящуюся рядом Манежную площадь и представить себе, как Хармс сочинял этот невообразимый, но полный ассоциаций и цитат театральный текст.

Важно, что пьеса была в первую очередь партитурой сценического действа. Вне этого действа на сцене «Елизавета Бам» — набор мини- и микросюжетов в одно-два предложения или даже целый абзац, не имеющих продолжения или начала. Читая пьесу, вы все время оказываетесь в середине какого-то происшествия, не зная, что случилось до или произойдет после. Наши ожидания от текста все время обманываются, и приходится следить за словами, не сосредотачиваясь на сюжете. Нежнейшая Елизавета Бам успеет сменить возраст от девушки к ребенку и только потом к замужней даме, а в какой-то момент станет корнем и ее будут выкапывать. Ее преследователи Иван Иванович и Петр Николаевич переквалифицируются в жертв, а потом в богатырей, ведущих сражение за жизнь героини. Появятся еще Папаша и Мамаша. Герои перейдут с прозы на поэзию и красивым набором слогов или выдуманных слов будут воспевать Елизавету Бам и свой подвиг. Сновидческий кошмар и нестабильность персонажей, кафкианский мир невиновных, но приговоренных, мир страхов и неожиданного веселого куража в духе средневековых баллад, боязнь ареста или убийства неизвестно кого — все в тексте сменяется молниеносно. Он распадается на звуки, слоги, разлагая только что появившийся смысл. Ваше воображение не успевает «нарисовать» картинку или дополнить реальность.

Афиша спектакля.

Спектакль «МХТ», лишенный сцены и движения в пространстве, предполагает передвижение по литературным направлениям и стилям, по отголоскам дадаизма, сюрреализма, формализма, футуристической зауми и так далее. Даже не передвижение, а временные скачки туда и обратно.

Начинается представление, как вполне респектабельный детективный радиоспектакль, с большим количеством закадровых стуков, шорохов и таким таинственным голосом Елизаветы (Юлия Пересильд), запертой в комнате, но вдруг оборачивается «произведением и комментарием», современным концептуальным текстом. Пьеса произвольно разбита на главы, каждая из которых оканчивается небольшим рассказом об обэриутах, о Хармсе, о новом понимании театра в 20-х годах ХХ века, и даже о том, что можно назвать театром, а что нет. Этот комментарий иногда ироничен, особенно там, где сказано «что» такое театр; иногда — печален, когда сообщают про умершего от истощения Хармса; иногда дает надежду, что «рукописи не горят» и найдется такой Яков Друскин, который будет ходить по разгромленным квартирам своих друзей и собирать в чемодан их произведения. Но эти комментарии не дают полного контекста для восприятия «Елизаветы Бам», а только намекают на то, что вы слышите нечто больше, чем просто заумь.

Огромное значение в постановке «МХТ» придается своеобразному предвиденью будущего театра: создатели спектакля утверждают — и вполне правы, — что многое из того, что есть у нас сейчас в театре, уже воплотилось в «Елизавете Бам» (бессюжетность, независимость театрального представления от литературной основы, перформативность, предмет как актер). Ровный, даже безэмоциональный голос диктора Алексея Пивоварова сразу переводит нас в другое звуковое пространство, делает своеобразное отточие. Мы слышим его, как из громкоговорителя или рупора на улице, — кругом поют птицы, возможно, шаркают прохожие. В этот момент становится понятно, какой волной бинаурального звука ты был окружен. Голоса преследователей переливались у тебя из одного наушника в другой, что-то шуршало за спиной, и звук тянул тебя вглядеться «в даль перед собой», откуда слышны таинственные всхлипы. Актеры вдохновенно распевали текст, а музыка прорывалась всплесками, добавляла тончайшего драматизма.

Ю. Колокольников на записи спектакля.
Фото — Ярославна Чернова.

Композитор Леонид Андрулайтис гладко вписал узнаваемые мотивы (например «Холодную песню» Генри Пёрселла из «Короля Артура») в и без того напряженное звучание представления. Создатели спектакля пытаются работать со звуком не только как с иллюстрацией происходящего, «дорисовывающей» картинку в вашем воображении. Звук часто выступает как ремарка, заменяя текстовую фразу, например, вместо прочитанной «Колокол: Бум, бум, бум, бум, бум» мы просто слышим звук отбивающего колокола. В традиционном драматическом театре так бы и сделали: написано «говорит, входя» — актер бы на ходу произносил свою реплику. Но нашему воображению надо подсказать, что «увидеть» слухом.

Там, где герой уходит, убегает, — мы слышим слишком быстрый звук удаляющихся шагов, быстрее, чем в реальности, не так комично, как в цирковом представлении, где на каждый шаг удар в барабан, но похоже. Догадываешься, что это действенная ремарка, только в следующий момент, когда герой исчезает из диалога, а так — слышишь просто красивое звуковое оформление. Там, где Алиса Кретова (Мамаша) исполняет некогда популярный романс «Чайка» без музыкального сопровождения, мы слышим, как параллельно ее голосу звучит мелодия, отдаленно напоминающая мелодию романса, но эти звуки намеренно не синхронизированы. Музыка слегка отстает от голоса или даже не принадлежит этому романсу. Сама песня и такое исполнение провоцируют у слушателя острое чувство тоски. Режиссеры таким образом создают контекст эмоций, не совпадающий с контекстом Хармса.

Работа над спектаклем.
Фото — Ярославна Чернова.

В кульминационный момент напряженная пульсация ритма перелетает из одного наушника в другой и дополняется голосами Петра Николаевича и Ивана Ивановича. Исполненные оба Юрием Колокольниковым, эти персонажи ведут между собой бесконечный диалог, но нет повода думать, что это один человек. Раздвоение столь успешное, что в финале, когда уже все голосовые модуляции исчезли и остался только сухой протокольный голос, их соединение сбивает с толку. Спектакль заканчивается тем же, с чего начинался: приходят арестовывать Елизавету Бам. Пьесу закольцевал сам Хармс, но только в спектакле «МХТ», после всего услышанного о судьбе авангардных поэтов, финал приводит нас в другую точку, где поэтические игры уже не спасают их авторов от смерти. Все голоса и звуки умолкли, и только мелодия финала еще продолжала играть.

…И тут в мою комнату постучали. Я вздрогнула, пошла открывать. За дверями никого не было. Такой чистый и точно идущий из-за моей спины, со стороны двери, звук был в наушниках.