Полноценная апробация возможностей новой сцены Мариинского театра состоялась: на открытии фестиваля «Звезды белых ночей» выпустили поплавать «Русалку» Даргомыжского.

«Русалка» — вторая по значению опера в русском оперном театре середины XIX века. В учебниках по истории русской музыки она идет сразу вслед за глинкинской «Жизнью за царя». Даргомыжский создал на основе неоконченного пушкинского опуса психологическую музыкальную драму, скорее в духе карамзинской «Бедной Лизы»: «любила, страдала, утопилась». Главная ценность оперы в том, что композитор сумел облагородить и возвысить жанр городского «жестокого» романса, избежав пошлости, но сохранив его наивную мелодическую и гармоническую прелесть. Мелодические красоты рассыпаны в партитуре щедрыми пригоршнями: «По камушкам, по желту песочку…» — поет Наташа-призрак на свадьбе князя с нелюбимой. «О Боже, он уехал, навек меня покинул…» — отчаянно рыдает она, узнав о предательстве любимого. Каждый песенный номер — как драгоценный камень, блистающий в зеленых днепровских волнах; он вправлен в оправу речитативов, щеголяющих характерным простонародным говором, и лукавых «пейзанских» хоров.

«Русалку» не ставили в Мариинском театре очень давно — более двадцати лет. Впрочем, и на других отечественных сценах она идет нечасто: утратила популярность в связи с «неактуальным» сюжетом. Что в корне неверно: потому что в своей опере Даргомыжский описывает драму девушки, обманутой и оставленной возлюбленным. Драму взросления, крушение веры в любовь — то, что в сущности испытывает в жизни каждый.

Именно в таком ключе поставили оперу в Мариинке режиссер Василий Бархатов и художник-сценограф Зиновий Марголин — неразлучная парочка, отлично сработавшаяся вместе, а за пультом в вечер премьеры встал Валерий Гергиев. Отлично была проведена увертюра: слитно, стремительно, на едином дыхании. Все подголоски слышны предельно отчетливо, артикуляция — выше всяких похвал. Далее оркестр звучал вполне впечатляюще: претензий к оркестровому звучанию на премьере практически нет. Чего не скажешь о солистах. Необъяснимо, но факт: опера в вокальном отношении была исполнена из рук вон плохо. Ансамбли не срастались, ритм страдал, вступали все невпопад, солисты расходились и друг с другом, и с оркестром. Создавалось ощущение, что они попросту не слышат оркестр. Или что у них вовсе не было спевок. Сольные номера пролетали незамеченными, мелодия угадывалась едва-едва, слов же и вовсе было не разобрать. Особенно в хорах. А ведь партитура Даргомыжского отнюдь не страдает избыточной сложностью: чай, не Вагнер. Так в чем же дело?

Однако же сценическое решение показалось интересным и даже интригующим. Авторы спектакля перенесли действие в начало XX века, постарались создать с помощью черно-белых слайдов атмосферу времени, некий контекст для «сцен из русской жизни». Березки, плывущие по реке баржи, лодочка, запутавшаяся в тростниках, влюбленные Князь и Наташа, самозабвенно целующиеся в весеннем лесу. Солома, набросанная в первом акте, и венские стулья; стена, разграничивающая «два мира, две судьбы»: мир крестьянский и мир барский.

Однако же исполнение портило впечатление: очень жаль, что «Русалка», которую мы не слышали так долго, была выпущена на сцену полусырой.