«Благо осени». Взгляд Андрея Пронина. «За»

Сорежиссером стала осень. Задумав пленэрный спектакль «Парки и сады» как сочинение об утрате, Дмитрий Волкострелов явно задумывал конфликт атмосфер. Безмятежность летней дачи (Шереметевский дворец, в саду которого разворачивается действие, — это первая российская дача) — и драма человеческого ухода, обставленная как дурачество и забава с игрушками.

Осень пришла раньше срока, погрузив шереметевские липы в ушаты грязи, а перекличку домовых усилив шумом назойливого холодного дождя. Режиссер сам угодил в свою ловушку, став кем-то вроде героя спектакля: второстепенный персонаж Волкострелов не появляется на игровой площадке, но на наших глазах убеждается в том, что осень, как и смерть, наступает без спросу и никого не ждет. Зато под струями дождя проявилось многое, что в солнечных лучах могло остаться незамеченным.

Иван Николаев и Алена Старостина в не по сезону чеховских летних пиджаках-платьях: дачи, дачники, разве это так пошло? Особенно если Алена начинает с долгого чтения по-французски: увы, не Мопассан, но все равно похоже на «Чайку». Палатка, в которой, содрогаясь от подступившего холода, сидят эти летние люди, похожа еще и на приемную комиссию факультета ненужных вещей. Тут какие-то допотопные советские коврики, советские роботы-игрушки, статуэтка пионера. Зрители смотрят на них, потом в расставленные прямо перед носом у каждого телевизоры: там титруется текст пьесы — и тоже на винтажный манер. Такие субтитры были в ходу на Ленинградском телевидении 1980-х. Кому не интересно смотреть «Чайку» (или, скажем, не видно, а такое в театре бывает: кому-то чего-то не видно), можно посмотреть странную телепередачу, где Старостина выступает в бенефисном образе прекрасной дикторши, а роботы хоронят пионера. Осень не интересуется, каким типом театра вы увлекаетесь, она приходит ко всем.

Волкострелов рассказывает историю безвозвратного исчезновения одного человека, некоего Петра, и вся винтажная барахолка — как навсегда потерянный багаж пропавшего путешественника. Все кажется, Петр где-то поблизости, на экране время от времени вспыхивает его субъективный взгляд, сюжет пьесы его глазами. Хотя нет — это не он, это актер Илья Дель в его роли: пытается нащупать образ, управляя видеокамерой. Актер-оператор в одном лице. Если кому-то непременно нужно от Волкострелова новаторство приемов, то вот оно новаторство, не отворачивайтесь. Еще тут, впервые едва ли не с «Запертой двери», актеры играют не текст, а роли, и Иван Николаев в роли сына Петра Сергея просто роскошен: его бытовые оценки одновременно точны и темпераментно грубы. Еще можно размышлять над семиотическим наполнением приема «экран в экране», смотреть сквозь серию тусклых, пыльных стекол и помех и искать того родного, ушедшего человека. Вот он, Петр, я нашел его, это мешковатый мужчина, который идет по бордюру дворца в глубине двора. Или этот мужик прошел там случайно? Камера в финале воспарит над крышей дворца, как отлетевшая чья-то душа. А мы, грустные дачники этой планеты, останемся под дождем слушать красивую песню Джеймса Блейка.

Вот в чем Волкострелов не просчитался, это в задумке попрощаться со спектаклем через неделю после премьеры. «Парков и садов» больше с нами не случится. Многого не случится теперь. Осень.

«Площадной театр от Дмитрия Волкострелова и немного рыжего кота». Взгляд Дарьи Макухиной. «Против»

Дмитрий Волкострелов со своей новой постановкой «Парки и сады» по пьесе Павла Пряжко, решил выйти на улицу. Буквально. Спектакль идет в саду. Правда, всего для сорока зрителей. Да и из этих сорока зрелище выдерживает примерно половина. Может, если бы давали хлеб (картошечку, как в «Трех днях в аду»), оставалось бы больше. Но дело, конечно, не в качестве зрелища. Просто злобный Питер подвел Волкострелова с погодой. Неожиданно установилcя холод с ветерком. Правда, в Питере почти всегда так в конце августа — начале сентября. Ну да ладно. Итак, продуваемые невскими безжалостными ветрами, отчаянные сорок любителей интеллектуального искусства, притопали на спектакль. Под открытым небом установлены четыре шатра, перед зрителями выставлено по два телевизора. Такие же телевизоры и в шатре у актеров.

Суть пьесы в том, что Сергей создает из своего отца, Петра, киборга, и так дарит ему вечную жизнь. Если учесть, что таких возможностей у человечества еще не было, можно предположить, что действие происходит в будущем. У Волкострелова же почему-то отдает прошлым. Сущие мелочи: ковер с истертым ворсом, застилающий землю в актерском шатре, и маленькие игрушечные роботы там же. Две детали, которые дают стойкое ощущение неухоженной советской квартиры.

И как декорация навевает воспоминания о коврах и хрустале недавней эпохи, так весь спектакль навевает воспоминания о прошлых работах Волкострелова. Три героя: Петр — киборг (Илья Дель), а дабы было понятно, что Дель — киборг, он ходит, все время держа перед собой видеокамеру и подключенный к ней телефон; девушка (Алена Старостина) и Сергей, сын Петра (Иван Николаев). Большую часть спектакля они сидят в своем шатре, почти неподвижно. Только Дель ходит с видеокамерой, снимая то природу вокруг, то лица партнеров. Текс же пьесы выводится на экраны телевизоров перед зрителями или звучит в наушниках. Актеры иногда, очень скупо, иллюстрируют его. Например, по одному экрану бежит «Петр прыгает. Прыг. Прыг», в это же время на втором экране показывается прыгающее изображение парка, как если бы зритель прыгал сам. Это Илья Дель на площадке перед зрителями резко двигает камерой вверх-вниз.

В сущности, все способы подачи текста исчерпываются за первые двадцать минут и становится абсолютно ясно, что будет происходит дальше: тут прочитают, тут под музыку титрами пустят, а там вот еще на камеру проговорят. Странным образом, сами эти способы, будучи очень понятными, линейными, (ну что проще, чем прочитать текст на экране?!), убивают целостность пьесы. Боюсь, что те, кто «Парки и сады» не читал, с трудом смогут выстроить сюжетную, и, тем более, проблемную линию спектакля. Если вся пьеса — суть описание бунта Петра-киборга, который пытается почувствовать себя человеком, снова и снова приходя в один и тот же парк, то весь спектакль — монотонное однообразие знакомых волкостреловских приемов.

Постановка длится чуть больше часа. Самые невоспитанные зрители уходят через полчаса. Остальные — не досидев буквально минут десять-пятнадцать. Из тех, кто присутствует от начала до конца, треть утыкается в телефоны и планшеты. За пять минут до конца уходят курить актеры, оставляя зрителей смотреть видеоролик, смонтированный из фотографий самых разнообразных парков и садов. Так как в google таких фотографий тысячи, по уходу актеров возникает подозрение, что конца у спектакля не будет. Благо, в отличие от «Любовной истории» Волкострелова с ее без конца проигрываемым финалом, мучаются только зрители. Но режиссер милосерден, клип заканчивается, и можно идти домой — отогреваться.

Для меня, как и для многих, полагаю, самым ярким воспоминанием от «Парков и садов» останется рыжий кот, вальяжно бродивший по площадке. Он развлекал зрителей, то пробираясь между рядами, то намывая морду, то развалившись посреди условной сцены. Спасибо тебе, рыжий кот!

А теперь серьезно. Есть некоторая ирония в том, что спектакль Волкострелова — режиссера, интересного, в общем-то, только специалистам, проходит под открытым небом. Прямая, может, впрочем, и невольная, отсылка к площадным действиям, воспринимается как насмешка. Да и всё остальное — еще одно испытания на терпеливость. Если честно, я всё жду, когда уже Волкострелов догадается обмазать зрительские стулья клеем, как предлагал Маринетти чуть больше ста лет назад. Уверена, это будет воспринято как новый и оригинальный ход.

Театр Волкострелова — театр поиска нового языка и формы. Драматургия Пряжко, к которой так часто обращается Волкострелов — явление в современной литературе, еще ожидающее адекватной оценки, но, безусловно, требующее именно такого театра. Однако, Волкострелов пытается одним и тем же способом освоить все пьесы, за которые берется. Вот и получается у него и Пряжко, и Вырыпаев, и Мюллер на одно, наскучившее уже, лицо. Возникает ощущение, что для себя Волкострелов всё уже нашел, остановился и поставил выпуск спектаклей на поток. Конечно же, можно включить «интеллектуального критика», который, дескать, всё понимает, в отличие от рядовых плебеев, уходящих с «Парков и садов». Но не будет ли лукавством снова и снова всерьез называть новаторством и одаренностью одни и те же приемы (да, да, штампы!), перетаскиваемые из спектакля в спектакль?