По заказу художественного руководителя Александринки Татьяна Рахманова написала пьесу «Швейк. Возвращение» по мотивам романа Ярослава Гашека «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны». Акустическую ткань спектакля создал Александр Бакши, пространство боевых действий — Семен Пастух.

Сцену фланкируют выстроившееся в каре гигантские мужественные профили то ли римских легионеров, то ли голливудских агентов 007. По ходу действия анимация оживит застылость черт. Губы зашевелятся в такт военным маршам и словам команд. Головы будут то придвигаться к центру сцены, то снова возвращаться в призрачный строй. Развернутая фронтально голова Верховного смотрящего несколько раз откроет глаза и уставится с бешенством прямо в зал.

Боги войны требуют жертв постоянно. Но получают их только когда возникает достаточное количество людей, готовых убивать и умирать.

В прошлом сезоне на сцене Александринки вышла «Мамаша Кураж» в постановке Теодороса Терзопулоса, в которой брехтовская антивоенная тема обрела дыхание античной трагедии рока. «Швейк» Валерия Фокина воспринимается ее необходимым продолжением — частью дилогии, чью актуальность нельзя переоценить.

Во времена, когда настойчиво зазвучали голоса, призывающие и воспевающие очередные битвы, — необходимо мужество и независимость, чтобы сказать свое «нет». Логично и символично, что в главном имперском театре страны рядом с Брехтом появилось имя Ярослава Гашека.

Мало кто в мировой литературе сумел так вольно, свободно и неотразимо высмеять и ложную героику, и ложную романтику имперской военщины. Неотразимый сарказм чешского автора, его горькая трезвость в пору хмельного разгула реваншистских настроений, — необходимы как никогда. Ибо что может быть целительнее от любой воинской спеси, чем его ироническая убежденность: «попробуйте надуть славой поросенка — обязательно лопнет».

«Швейк. Возвращение» начинается с дружеской посиделки в кабаке, когда подвыпившие завсегдатаи начинают пить за войну. И грезить о славе. Поводы уйти на фронт — разные. Один устал от жены и дочери. Второй хочет с медалями завалиться на дискотеку. Третьему надо выплачивать кредиты…

Инвалидная коляска со Швейком спускается откуда-то с небес. Бравый солдат возвращается, когда дело пахнет керосином, то бишь призывным пунктом.

Вернувшийся Швейк подрастерял простодушие и дружелюбие в своих отношениях с миром. В его сарказмах чаще звучит белая ярость опыта, чем смирение невинности. Но голова его в форменной фуражке все также задрана вверх. Швейк-Степан Балакшин очень похож на иллюстрации Йозефа Лады, слившиеся с текстом Гашека: коренастая фигура, мягкие черты лица, мгновенная реакция.

Он не лезет за словом в карман, комментируя любое телодвижение начальства. Будь то Генерал-Петр Семак, желающий красочной истории побед полка. Или Доктор — Игорь Волков, разоблачающий симулянтов-новобранцев. Или сам Господь-Игорь Волков, к которому выстраивается очередь из погибших на полях сражений.

Господь одет в белый докторский халат, за которым бодро колышутся белые крылья, и разговаривает с паствой с несколько фальшивой врачебной бодростью. Да и что скажешь безруким, безногим, безголовым, выстроившимся бесконечной лентой у врат небесной канцелярии. Одна из лучших сцен спектакля воспринимается сюрреалистической интерпретацией сна кадета Биглера, увидевшего толпу, которая «состоит из инвалидов, лишившихся на войне отдельных частей тела: головы, руки, ноги. Однако недостающее они носят с собой в рюкзаке. У какого-то праведного артиллериста, толкавшегося у небесных врат в разорванной шинели, в мешке был сложен весь его живот с нижними конечностями»…

«Швейк. Возвращение» — спектакль, с которым естественно совпасть мыслями. Но почти невозможно (да это, похоже, и не входит в авторскую задачу) подключиться душевно. Белая ярость, с которой Валерий Фокин воссоздает расчеловеченный мир военного безумия, — не предполагает легкого контакта зала и сцены.

Может, самое большое и неоправданное отступление от Гашека в пьесе Татьяны Рахмановой — отказ от индивидуализации персонажей. Каждый герой Гашека, даже самый эпизодический, — колоритный индивид. На сцене Александринки — массовка, в которой не разобрать «необщего выражения» лиц. Месседж понятен: «что тот солдат, что этот». Но можно ли сострадать массовке?

Взрывы бомб, и грохот маршей. Дефиле оторванных человеческих конечностей. Бьется в перепонки звук голоса женщины-бутерброда — Янины Лакобы, которая причитает-обвиняет: «вы тут сидите в театре, а там идет война». И от этого режущего звука, от этой режущей правды так естественно отгородиться, спрятаться, сбежать.

Созидатель, строитель, мастер Валерий Фокин обладает, может быть, самым важным сейчас качеством — умеет идти против течения, против общепринятого, против моды.

«Швейк. Возвращение» — спектакль-прививка, спектакль-противоядие в пору, когда на площадях снова звучат военные марши. Когда в СМИ вернулась риторика о воинской доблести и солдатской чести. Когда мальчики снова начинают мечтать о том, как придут в медалях на дискотеку.

Кто-то должен им напомнить песенку Швейка:

«Три тонны удобренья для вражеских полей.,
Сорок человечков иль восемь лошадей…».