Спектакль «Бродский. Изгнание» выпустил на Малой сцене Театра им. Ленсовета Олег Леваков с командой единомышленников. Автор сценической композиции, режиссер и исполнительница одной из ролей Инесса Перелыгина-Владимирова собрала в свою инсценировку стихи, поэмы и пьесы Бродского разных лет и фрагменты из книги Соломона Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским». Художник Мария Брянцева сформировала полное воздуха пространство, состоящее из парящих над сценой чаек и широко расставленных белых предметов интерьера: столешницы из досок, мольберта с портретом кота (поэт любил рисовать кошек и считал их родственными душами), вешалок (на одной из них «живет» гитара), двух телефонных трубок (дабы приветствовать с другого континента) и круглых столиков кафе, за которые можно присесть где угодно: в аэропорту в ожидании вылета или на открытой террасе в Нью-Йорке или Венеции. Балетмейстер Николай Реутов подарил спектаклю выверенный пластический рисунок (в том числе хулиганскую лентку-еньку, бродвейский джаз и отчаянное танго), а Евгений Стецюк подобрал атмосферное музыкальное оформление.

Вовсе не нужно быть знатоком жизни и творчества Бродского, чтобы как-то «правильно» воспринимать этот спектакль. Создатели не подразумевают в зале трепетных поклонников или высоколобых филологов — они нащупывают индивидуальный, деликатный способ высказывания на тему сегодняшней востребованности бессмертного гения. Говорят они о Ленинграде как о городе детства, о счастливых моментах отрочества, о горячечной юности, о судьбоностых моментах принятия трудных взрослых решений…

Да, кроме сцен допросов или интервью, идеологической истерики обвинительных речей или цитат из писем, почти все диалоги звучат в стихах, но эти километры поэтических строк не «грузят», а заставляют зал замереть и внимать, едва дыша. Происходит чудо: слова, рифмы, ритмы, чувства, мысли, тревоги — все, чем наполнено наследие великого изгнанника, ложится на слух даже неподготовленного зрителя непринужденно и легко.

Откровением становится абсолютно осмысленное прочтение психологически сложного, по сути трагедийного материала средним поколением ленсоветовцев. Старшее демонстрирует ожидаемую точность в интонациях, мимике и движениях: их организм настроен на период отечественной истории, охватываемый в спектакле. Персональное браво Маргарите Алешиной за собирательный образ работника карательных органов (идеальное попадание!) и за рьяное прочтение доклада товарища Жданова.

30-летний Марк Овчинников, блеснувший и в экспериментах Бутусова, и в работах молодых режиссеров, здесь безупречен. Он совершает прямо-таки мистическое перевоплощение. И дело вовсе не в том, похож ли он внешне на Бродского (больше, пожалуй, на Вуди Харрельсона), имитирует ли его интонации (нет, просто говорит и ведет себя как типичный ленинградский интеллигент), копирует ли манеру речи (единственный штрих — четко артикулирует звук «ч»: «что» вместо расхожего «што»). Он лишь примеряет облик, а не пытается влезть в шкуру. Именно это учтивое, безошибочное существование «от лица» и становится более чем верным погружением в подобную роль.