В Театре имени Ленсовета состоялась премьера спектакля «Последняя жертва» по пьесе А. Н. Островского. Режиссер-постановщик спектакля — Роман Смирнов, художественный руководитель постановки — известный писатель и театровед Татьяна Москвина. Сегодня на страницах нашего журнала Татьяна Москвина рассказывает о спектакле.

Может ли драматический театр обходиться без пьес? Конечно, может. Основой спектакля может стать роман, очерк, газетная статья, актерские импровизации, пластические этюды, стихи, песни. Но все-таки постановка пьес — основной способ жизни театра. В письмах драматурга Евгения Шварца я нашла замечательные слова о том, что трудности пьесы не должны раздражать постановщика. Он пишет об этом режиссеру Николаю Акимову в период постановки его «Дракона». Тревожится о том, что у режиссера возникнет желание «не преодолеть трудности, а либо обойти, либо уничтожить их». Но именно в преодолении трудностей — секрет успеха, считает Шварц. «Представьте себе альпиниста, который сообщает, что он… взорвал такой-то пик, считавшийся до сих пор недоступным. Этот альпинист, конечно, молодец, но не альпинист». «Нет, нет, — уверен Шварц, — нужно, нужно считаться со всеми особенностями, трудностями, странностями каждой пьесы». Идеализм? Да, конечно. Но сколько в таком отношении к делу благородства, внимания к человеческому труду, уважения к автору — а, следовательно, к человеку.

«Последняя жертва» Александра Николаевича Островского — пьеса со своими особенностями и трудностями. Она принадлежит к числу «поздних пьес» драматурга, которые часто называют «печальными комедиями». В это время (конец 70-х годов 19 века) в нашем богатыре стала нарастать душевная печаль. В уверенно растущем товарно-денежном мире не находилось прочного места для бесценных свойств человеческой души — для любви, дружбы, творческого подвига, бескорыстия… То есть и это становилось определенным товаром, включалось в оборот. И обман доверия — грех Иуды — становился обычным рядовым делом. Все это было на Руси и раньше, да сил у Островского тогда было больше и молодых надежд…

Поначалу перед нами камерная история, построенная на диалогах. Мы оказываемся в доме вдовы Юлии Тугиной и узнаем, что она безоглядно полюбила сомнительного молодого человека, потратила на него все свое состояние. Он вымогает у нее деньги, всячески запугивая доверчивую женщину, и она решается пойти к богатому родственнику, Флору Федулычу Прибыткову, просить взаймы шесть тысяч рублей. (Эта сумма — шесть тысяч — становится просто-таки еще одним героем пьесы. Деньги крайне важны здесь, в этом мире, они заняли место Бога.) Но затем, в третьем действии, мы оказываемся в русском увеселительном саду и перед нами уже не одинокая страдающая душа, но — лукавый, цветастый, запутанный русский мир…

Итак, перед нами большая пьеса сложной структуры. В своем первозданном виде она сейчас не идет нигде, третий акт вычеркивают повсеместно, следуя М. Г. Савиной, которая, играя Тугину, просто решила пропустить действие, в котором не занята. Кроме того, на некоторых театральных сценах вместо текста Островского мы слышим более-менее вольный его пересказ с полным нарушением музыки речи. В нашем спектакле мы решили сохранить всю пьесу (с небольшими купюрами) и стараться максимально держаться автора. После премьеры могу гарантировать, что 92% того, что слышит зритель — это Островский. Замечательные актеры Театра Ленсовета за три месяца репетиций так «размяли и присвоили» текст автора, что он звучит именно как остроумная, яркая, вкусная русская разговорная речь. Все шутки, афоризмы, сентенции автора мгновенно доходят до зрителя. Мы это поняли по реакции зала на премьере.

Однако следовало учесть и трудности восприятия столь обширной пьесы. Островский Петербургу все-таки чужак, это Гоголь и Достоевский — наши глубокие родственники. Поэтому мы с Романом Смирновым придумали постановочный прием, который извлечён из самого автора и театра его времени. 70-е годы 19 века — время страстного увлечения итальянской оперой. Гремит Верди — и персонаж пьесы хочет у себя на вечере сыграть «увертюру из „Аиды“ — потому вещь новая». В тексте упоминаются певица Аделина Патти и трагик Эрнесто Росси. Сам Островский в это время переводит Гольдони. Поэтому в нашем спектакле действуют два персонажа — актеры итальянской труппы, Эрнесто и Аделина (прелестные молодые актеры Олег Абалян и Маргарита Иванова ). Эти цанни, слуги театра, театральные черти начинают и заканчивают спектакль, танцуют на перемене декораций (а у нас их три!) чудесные хореографические миниатюры сочинения хореографа Сергея Грицая, помогают героям читать письма и записки, по-своему переживая за ход действия, а забавник Эрнесто еще и играет всех слуг, прописанных в пьесе. Такой «слуга всех господ». Вместе с нашими цанни в спектакль пришла музыка Верди (фрагменты «Аиды», «Травиаты» и «Риголетто»), то поддающая жару чувствам наших героев, то звучащая откровенно ироническим контрапунктом. Очень помогла тут и сценография Марины Азизян — чего стоит занавес с принтами из газетных объявлений того времени, который можно долго и с увлечением читать!

Но главное в постановках Островского — это актеры, их способность дать жизнь персонажу. В пьесе действуют 15 лиц, и все они нами сохранены. Мне хотелось, конечно, слаживания ансамбля, тем более трудного, что каждый герой Островского живет на особицу. Одним достается пространство драмы, другие заперты вроде бы в бытовой комедии. Но в этом контрастном сочетании и заключена прелесть полнозвучного самоцветного мира Островского, где все уживаются вместе. Я очень рада тому, как работают в спектакле, скажем, Сергей Кушаков (Салай Салтаныч, внушительный «мафиозо» увеселительного сада) или Александр Сулимов (Дергачев) и Лидия Мельникова (Михевна). Они — «наперсники» героев, а сколько у них душевных движений, сколько чувств и реакций, сколько подробных взаимоотношений.

О главных же «фигурантах» я могу писать бесконечно. Глафира Фирсовна — Светлана Письмиченко. Неунывающую тетушку обычно играют матерой пожилой кувалдой. А наша Глафира — острая, тонкая, заводная, с недюжинным актерско-режиссерским даром, сама себе выстраивающая представления из жизни. Есть такие люди, с фантастическим обменом веществ — сколько ни съедят, все сгорает, такова тетушка Глафира. Считающая чужие деньги на миллионы, она сама обречена на бедность, — и все-таки веселости не теряет. Но — и в этом сложность характера — симпатичная Глафира сильно подпорчена лютой завистью к чужому счастью, к чужой любви. Ею можно восхищаться, а доверять нельзя ни в чем, продаст тут же…

У Елены Кривец (наша Юлия Тугина) — самая сложная задача, она — героиня, лицо драматическое, страдающее. Статная, с правильными чертами лица, грудным голосом и неподдельной искренностью душевных движений, она кажется мне очень близкой героиням Островского. Это, можно сказать, женщина вечного русского типа. Исчезающего понемногу типа, оттого в этом образе есть некий надрыв, печаль прощания… Недостойный возлюбленный героини — Вадим Дульчин (Сергей Перегудов) — тоже вечного типа, только этот тип нам примелькался в современности и никуда исчезать не собирается. Испорченный мальчишка, обаятельный, безалаберный, живущий одним днем, он в спектакле проходит свою драму — теряет возможность счастья. Да и все почти действующие лица спектакля азартно, с размахом, вдохновенно куют свое несчастье, гоняясь за призраками на чертовой ярмарке. Хороша тут у нас комическая пара, отец и дочь Прибытковы — Александр Солоненко и Надежда Федотова.

С особым чувством я на всех спектаклях наблюдаю за игрой Вячеслава Захарова (Флор Федулыч). Сбылась моя мечта — увидеть этого актера в новой роли. Захаров фантастически своеобразен. Он ни одного слова не может произнести просто так, декламируя. Он так «раздраконил» эту знаменитую роль, что диву даешься. Старый скряга, закостеневший в лютом одиночестве, расчетливый делец, презирающий все и всех, попадется-таки на крючок человечности! Его пробивает внезапная, ужасная жалость к унижающей себя женщине. И в пробитую жалостью корявую душу хлынет поток новых чувств…

Трудно, почти невозможно рассказывать о спектакле, когда наизусть знаешь каждый его сантиметр. Все ли удалось? Разумеется, нет. Однако все-таки это не пустой номер — попробовать сладить сложный красивый спектакль большой формы, освоить великую пьесу Островского, дать актерам возможность создать живые человеческие характеры. А кто может, пусть сделает больше.