С Малой сцены Театра имени Ленсовета повеяло мифами. Недавняя «Медея», а теперь вот «Тело Гектора». Какая-то тоска по трагедии ощущается в этом смысловом ряду. Но в данном случае — никакой трагедии, современный сюжет развивается на фоне приближения урагана с красивым именем, взятым в название спектакля.

Пьеса Волошиной постмодернистская, интеллектуальная, запутанная, построенная как эссе. Этому тексту Аси Волошиной совершенно необязательно быть пьесой, достаточно казаться. И вот это плывущее, ни к чему не обязывающее состояние текста — сродни интеллектуальному кино, создает совершенно особенную атмосферу, в которой вполне допустимо смешиваются цитаты из классики XIX века, настроение драматургии Володина, Гельмана, символизм Мисимы.

Самоубийство — центральная смысловая точка произведения, вокруг нее кружится нить судеб, диалогов, монологов и песен. Главный герой истории — простак, потрепанный интеллигент, который втайне мечтает совершить самоубийство. Кризис человека, обремененного интеллектом, кризис пресловутого гуманитария. Александр Новиков придает своему герою черты персонажей Володина и Вампилова. Эта «уходящая натура» интересует драматурга. Ася Волошина, а вслед за ней и режиссер спектакля Евгения Богинская любуются этой вялой рефлексией в мастерском исполнении Новикова, никчемностью человека, существующего вне современной медиакультуры. Его рассматривают, изучают, словно под микроскопом: во время спектакля снимают на камеру, показывая крупные планы его лица зрителю, его слова транслируются в видеоряд, он говорит в микрофон — голос тоже препарируется, отделяется. Авторы спектакля словно пытаются понять, почему же время идет, а «тело», то есть такой русский тип никуда не исчезает. Подобно телу Гектора ничто не может разрушить его наивной веры в смешные и нелепые с точки зрения обыденной жизни гуманистические идеалы.

Все начинается как бы обыденным курортным романом, который вроде бы от нечего делать, нехотя пытаются закрутить немолодые, уставшие герои — Аркадий Николаевич (Александр Новиков) и Елена Валерьяновна (Анна Алексахина). Но на поверку все оказывается ловушкой и интеллектуальной игрой, которую ведет героиня Алексахиной. Этот Мефистофель в женском обличье все знает про своего Фауста, что дает ей полную свободу по-кошачьи играть и подтрунивать над этой мышью, тоскующей по трагедии. Придумывает ему роль — уставшего от жизни кинорежиссера, придумывает ему увлечение — молодую девушку Маргариту, дирижируя действием, сюжетными ходами, рождающимися и исчезающими по ее прихоти. Но, как ни странно, — мастерски сделанная Алексахиной роль не становится ее бенефисом. Слишком схематична и функциональна, слишком проста она для такой великолепной актрисы. То же можно сказать и об игре Новикова. Чувствуется некоторая инерция исполнения актером этой роли. Будто бы все эти герои ему очень хорошо знакомы и, такое чувство, навязли в зубах и не вызывают того энтузиазма и любования, которые есть у драматурга. Наиболее органична в этом спектакле — Маргарита (Анна Жмаева) — видимо, в силу молодости и отсутствия того самого интеллектуального опыта. Она убедительно играет молодую девушку, в меру наивную, в меру циничную, всерьез увлеченную умом главного героя. И в этой конкретике Маргарита Жмаевой обретает живую легкость театральной игры, в то время как корифеи театра Ленсовета часто сохраняют формат «читки». На то есть свои причины — спектакль родился именно из актерской читки, представленной на лаборатории по драматургии Волошиной. И это мешает ему стать полновесным, театральным. Любовь современного театра к формату читки, попытки создать документальную декламацию пока чаще всего натыкаются на сопротивление материала — то есть драматических актеров, привыкших играть и не важно в каком ключе и жанре, но играть. И если режиссер и актеры этой постановки найдут баланс между жанром, заданным режиссером, и природой театральной игры, все происходящее в спектакле станет намного ближе и понятнее залу.