Балет Бориса Тищенко «Ярославна», впервые поставленный в 1974 году в МАЛЕГОТе Олегом Виноградовым и Юрием Любимовым, сегодня помнят только театральные старожилы. А в свое время спектакль по «Слову о полку Игореве» произвел фурор. И как не произвести: не слишком привычная для советского балетного театра музыка (никаких па-де-де не поставишь) соединилась с режиссурой модного полуопального лидера Таганки. Да и привычной сусальности в трактовке образа главного героя не наблюдалось — особенно в первоначальном замысле Тищенко: вторым названием балета было «Затмение».

«Я прочел подлинник. И понял, что никакая это не эпопея, не героическая драма, а самая настоящая трагедия! <…> Я говорю: „Будем делать все наоборот. Игорь у нас никакой не герой, а самый настоящий преступник, <…> выскочка, оторвался со своим отрядом и пошел, попался разведочный полк половцев, и они его легко разбили, так мало того, они стали еще и мосты мостить епанчами, чего там, и тискать девок половецких. Мародеры! Мародеры!“ <…> Я говорю: „Что это? Героизм? Русский народ — герой всего чего угодно?“» (из интервью Бориса Тищенко).

Тищенко написал не гладенько-возвышенный гимн, но жесткий балет-ораторию, в котором два хора — мужской и женский — изъясняются цитатами из «Слова». Музыка долго запрягает, но быстро едет: специально топчется на месте, внезапно пульсирует толчками «взрывов», доходящих до истерики, или тянется нарочито тоскливой канителью со зловещим гудением скрипичных фонов, буханьем ударных, свистящими «волнами» духовых и резкой переменой размеров и ладов. Сквозь это густое марево проглядывают переклички с древнерусскими распевами и их преломлениями у композиторов двадцатого века.

Автор новой мариинской «Ярославны», молодой хореограф Владимир Варнава, к своим 29 годам успел многое. За ним числятся две «Золотые маски», победа на конкурсе молодых хореографов «Контекст», сотрудничество с театром АХЕ, Максимом Диденко и труппой Балета Монте-Карло — плюс удачный «Петрушка» в Перми и несколько опусов в рамках Творческой мастерской молодых хореографов в Мариинском театре. А теперь — еще и приглашение на полнометражную постановку от Валерия Гергиева. Сам маэстро, не первый год пропагандирующий музыку Тищенко, на премьере стоял за пультом. Оркестр, надо сказать, звучал впечатляюще — от первого, долгого, буравящего (до предела терпения) звука флейты-пикколо до финальной хоровой «Молитвы».

Что в этих условиях сделал Варнава? Пригласил драматурга Константина Федорова, вместе с которым написал новое либретто — про искушаемого Дивом (персонифицированным внутренним демоном) властителя-мальчишку, мечты которого о легкой славе с оружием в руках в буквальном смысле обретают кровь и плоть. Про героя, оборачивающегося антигероем. И про то, что такое героизм: завзятая упертость или умение признавать ошибки? Партитура стала отправной точкой для фантазий хореографа: с музыкой Тищенко Варнава не борется, но и не миндальничает.

Варнава любопытно начинает спектакль: Игорь (Юрий Смекалов) сидит на рукоятке огромного меча, весь в мечтах о геройской славе, а на заднике, в театре теней, мелькают нападающие на героя и побеждаемые им чудища — кабаны, церберы и змеи горынычи. Статика кончится с появлением Дива (Григорий Попов): искуситель найдет применение грезам, буквально манипулируя телом Игоря и давая волю его тщеславию. И вот уже Игорь, как заведенный, бьет себя ладонью по сердцу, напористо в чем-то клянясь и играя мускулами: для героя, как говорит Варнава, «война — это легко и просто, это вообще праздник. Ведь он не знает еще, что такое война».

«Наглядность» — вообще ключевое слово для понимания авторского замысла, даже если создатели мариинской «Ярославны» и подразумевали (отнюдь не всегда считываемый) переносный смысл. Постановщику так важно донести антивоенную идею, так необходимо докричаться до публики, что придуманный парад культурных кодов выходит наивно-лозунговым, почти подростковым в своей запальчивости. Но при этом — в духе площадного, гротескного театра, уравнивающего в правах времена и эпохи: дружину Игоря в походе сопровождает подводная лодка в степях, а само наползающее гигантским черным кругом затмение выглядит расхожей цитатой из кинофантастики.

Нагляден меч — фетиш, фаллический символ, завладевший вниманием народных масс (еще один символ — герб в виде распятого скелета птеродактиля). Наглядны условные святые в костюмах цвета меркнущего солнца, камлающие над трупом убитого в усобицах. Ни с чем не спутаешь милитаристские игры, переходящие в языческий обряд. Наглядны и сцены с половцами: пир превращается в оргию каннибалов с отрубленными вражескими головами на дорогих блюдах — и Игорю, потерявшему дружину, становится понятно, что между тренировкой и выступлением есть все-таки разница.

Мариинская «Ярославна» — наполовину балет, наполовину пантомима. Игорь изображает хозяина жизни, а в финале, насмотревшись на призраков убитых солдат, подобно блудному сыну, в раскаянии, подталкиваемый женой, падает на колени перед городом и миром. Ярославна (Злата Ялинич), изначально противящаяся показухе, сперва цепляется за него, а потом корчится в горе, переступая, как цапля, босыми ступнями и драматически перекатываясь в большом золотистом круге — то ли солярном знаке, то ли колесе судьбы. «Звериные» па кордебалета половчанок пластически перекликаются со сценой насилия над пленной девкой, отбивающейся от солдат большими батманами — выстрелами ноги в воздух. Прочие персонажи «Ярославны» или упрощены Варнавой почти до знака (притопывание солдатни в плавках и шлемах, вызывающей в памяти одновременно регбистов, римлян из балета «Спартак» и фильм «Звездные войны»), или изъясняются пассами рук и мимикой лица.

Можно понять, отчего толпе милитаристов дан простецкий танец: по той же причине, по которой уличные мальчишки не разговаривают профессорским языком. Но в иные моменты нежелание Варнавы по максимуму использовать потенциал — не обязательно классический — труппы Мариинского театра казалось странным. Впрочем, если у хореографа была задача создать минималистский по пластике балет с неминималистской музыкой, он этого добился. Но иногда казалось, что такому зрелищу больше подошел бы не Тищенко, а Гласс.