Театр Эстрады имени Райкина находится в творческом поиске. Премьеры прошлых сезонов были неожиданными и новаторскими для данной площадки: сюрреалистические сказки для взрослых «Bajki», внешне искрящийся, но внутренне муд­рый мюзикл «Рикки-Тик­ки-Тави», небанальная социальная сатира «Шуры-Муры» по рассказам Шукшина, «Фарс. Мажор» в стилистике комедии дель арте… И вот теперь почти чеховский «Дом» по философской пьесе Евгения Гришковца и Анны Матисон. Ход смелый, особенно учитывая то обстоятельство, что зритель думающий выбирает другие адреса на театральной карте города, а у здешней публики простые цели: отвлечься от насущных проблем и посмеяться от души. И тут вдруг ей преподносят комедию, но драматическую, сатиру, но остросоциальную…

На первый взгляд в режиссерской задумке Олега Ку­ликова нет ничего необычного, если не считать таковым сам факт появления Юрия Гальцева, человека-праздника, в отнюдь не эстрадной ипостаси. Признанный «мастер эпизода», художественный руководитель театра, регулярно «отмечающийся» в репертуарных спектаклях яркими, но краткими выходами, здесь полтора часа практически не уходит со сцены и выглядит непривычно серьезным. Ради такого интересного лирического образа он сдерживает свою буйную природу прирожденного комика и становится грустным клоуном (недаром среди его задумок — спектакль о Леони­-де Енгибарове, которого называли «клоун с осенью в сердце»). Артист признается, что «главные роли давно не играл, но давно хотел», а когда посмотрел «Дом» на сцене МХТ им. Чехова в постановке Сергея Пускепалиса, то вдруг понял: вот он — подходящий материал.

Персонаж Гальцева Игорь — идеалист-романтик, каковые еще встречаются среди циничных врачей из районной поликлиники. Он с детства мечтал построить собственный дом, и теперь ради этой прекрасной затеи пытается взять в долг у друзей. Подобно герою рассказов Антоши Чехонте, он является к ним элегантным скромником, эдаким земским доктором: в пальто и шляпе, с зонтом-тростью и со старомодным кожаным саквояжиком. Друзья ему вполне предсказуемо отказывают под разными благовидными и рациональными предлогами. У каждого из них своя правда, свои проблемы и свое представление о мироустройстве, товариществе и взаимовыручке.

Положение «театра для отдыхающих» обязывает разбавить чистоту серьезного жанра хотя бы легкой эксцентрикой, иначе публика заскучает и загрустит. Впрочем, грусть-тоска все равно неизбежна: тут всех жалко, а печальнее всего осознавать, что с мечтой все же приходится расставаться… Автор и непревзойденный исполнитель собственных текстов, Гришковец умеет разбередить душу. Он превратил предельную откровенность и подкупающую искренность в свое творческое кредо, а эту пьесу и вовсе поднял на уровень исповеди поколения 40-летних.

Режиссер придает действию чаплинский колорит, показывая трагикомедию «маленького человека», которого заела агрессивная внешняя среда, и вызывает дух Чехова в сценах с чинным чаепитием из фамильного сервиза в воображаемом вишневом саду…

— Куликов меня в узде держит, — признается Гальцев. — Не дает образ «раскрашивать». Я играю по честным правилам, но придумываю разные фишки. Например, наделяю своего Игоря чертами характера гоголевского Чичикова. Он же гениально мимикрировал под каждого помещика, когда выпрашивал у них мертвые души. А еще я пою свои песни, которые сочинил для этого спектакля.

Гитара смотрится в руках у актера, который пишет не только музыку и стихи, но и прозу, очень органично. Особенно в соответствующем самодеятельно-бардовском «сов­ковом» антураже: вот мужчина в трусах-боксерах и майке-алкоголичке, в дурацких носках и уютных домашних тапочках напевает, сидя на табуретке посреди кухни: «Можно домик построить, можно домик сломать… Но-о-о мо-ожно не испытывать себя, если тебя рядом не-ет, если нет руки твоей в моей руке-е…» А вот он меняет домашний наряд на представительский, садится на авансцену рядышком с аккордеонистом и подбирает мелодии к тексту, доверительно обращаясь к залу: «Желтый цвет — к разлуке, белый — холодит. Синий цвет — глубокий. Мое сердце спит. Ты меня не греешь, меня не зовешь. Что ж мое сердечко ты не разож­жешь?» И публика непроизвольно раскачивается в такт и кивает, соглашаясь, — да, есть они — минусы жизни в городе и плюсы жизни в собственном доме.

С посылом в зрительный зал работает и Андрей Зибров, играющий одного из друзей Игоря: его взволнованные монологи, произнесенные широко, по-мхатовски, срывают аплодисменты. Гальцев хитрит: да, он играет роль «на сопротивление» и не хохмит сам, зато едва уловимо провоцирует своих партнеров. Особенно зажигательным у них выходит эпизод в бане, где наш доктор парится с друзьями, а те скачут вокруг него хороводом и устраивают пляски под знаменитую композицию «Ra-ta-ta» Джеймса Ласта (она звучит в передаче «Что? Где? Когда?», когда знатокам выносят черный ящик).

Начало и конец спектакля закольцованы простым, но действенным приемом. Три актрисы (жена и дочь главного героя и его коллега — медсестра) исполняют милую песенку в советской эстрадной манере. Барышни одеты и причесаны по моде 60 — 70-х годов, ведь «Дом» — история о людях, рожденных в СССР. Как бы ни сложилась их судьба, мечты у них чисты, наивны и родом из детства. Поэтому и черно-белые детские фотографии из семейного архива Гальцева украшают программку и проецируются на задник декорации, заставляя публику умилиться, а во время пронзительной финальной сцены — пригорюниться да призадуматься.