У этого крошечного театра, словно укрывшегося во дворе от посторонних глаз, — особая магия пространства. С ней или совпадаешь, или нет. Спектакли о духовно-философских и даже эзотерических вопросах часто сложны для восприятия. Но режиссер Алексей Янковский в стенах «Особняка» человек свой: его постановки, памятные «попаданием в актера», в какой-то степени определили путь театра. И новый спектакль режиссера «Машина едет к морю» по пьесе Алекса Бьёрклунда тоже отличается силой актерского присутствия. Может, это и обеспечило контактность этому спектаклю, который можно назвать зрительским.

В «Машине…» заняты Дмитрий Поднозов, корифей и один из основателей театра, и Алиса Олейник. У них сложившийся дуэт, оценить который зрители «Особняка» могли в спектаклях Яны Туминой «Корабль Экзюпери» и «Барьер». У Янковского эти два артиста партнерствуют в иных условиях — предельной раз¬общенности, что, впрочем, не отменяет чувства друг друга.

…Актриса разворачивает пакетик с карандашами и начинает рисовать. Сосредо¬точенная невесомая Олейник отъединена от нас, словно окутана энергетическим коконом. Ее скупые движения исполнены значительности, которая станет ясна к финалу. Дмит¬рий Поднозов, сидя за столиком с початой бутылкой вина, напротив, смотрит в зал. Но каким-то странным осоловелым взглядом. Этот мужчина средних лет одет подчеркнуто буднично — футболка, треники, шлепанцы. Однако хрустальные переливы музыки, которая волнами разливается по залу и которой подчиняется он, громко обращая свои реплики неведомому Виктору, предвосхищают какое-то волшебство.

И только спустя некоторое время, когда между ними завяжется алогичный разговор, мы поймем, что Олейник и есть этот самый Виктор, парень-аутист, а Поднозов — его слепой дед. По воле режиссера обстоятельства проясняются постепенно и картина вырисовывается неприглядная. Герои обитают в комнате безвылазно, стоит жуткая вонь, потому что старик не моется неделями. Это возникает через слово и только в нашем воображении, которому режиссер доверяет.

Сила этого спектакля в том, что все здесь — легкими штрихами, ничего буквального. Олейник не играет парня «с особенностями в развитии». Это просто ребенок с отсветом внеземной красоты и со свое¬нравным голосом, детским и старушечьим одновременно. А Поднозов не играет просто больного слепого старика. Перед нами прежде всего человек, за разговорчивостью которого чувствуется желание заполнить одиночество хоть бы словами. Все же драма одиночества, когда большой мир где-то далеко, — это драма вне возраста и пола…

Так и сидят они каждый на своем месте. Дед ведет свои разговоры, Виктор, откликаясь редкими репликами, рисует машину, которая едет к морю. Актеры сидят недалеко друг от друга, но кажется — меж ними бездны. И при всей внешней неподвижности нарастает ощущение трагического напряжения.

И все же в «Машине…» не дуэт, а трио, хотя третий персонаж появляется много позже. Это сосед-дворник, каждый день и в одно и то же время приходящий кормить этих двоих тушеной капустой. Играет его Анатолий Хропов. Его персонаж отличается земной основательностью, эпическим спокойствием. И тем не менее у него «проклевывается» своя драма. Что заставляет немолодого человека каждый день после работы жарить капусту и приходить сюда, чтобы накормить старика и его внука, а заодно поговорить? «У меня есть своя жизнь, наполненная событиями, отличная от вашей!» — восклицает во время ругани со стариком сосед. Но мы почему-то догадываемся, что не слишком отличная…Режиссер и актеры отнюдь не сентиментальны, не призывают к жалости. Но они готовы бесконечно всматриваться в маленького беззащитного человека. Нежность к героям растворена в воздухе.

Можно перечислять, что происходит в спектакле: как во время ссоры сосед ударяет дедушку и тот лежит без чувств; следует трагикомическая — с отчаянным сопротивлением мальчика — попытка его поднять; смерть героя оказывается мнимой и так далее. Но важно, что всякий сюжетный поворот здесь мнимый. Действие словно специально стоит на месте, стопорится, и возникает ощущение абсурдности бытия.

Ближе к финалу дед вдруг признается, что у него чудом сохранилась машина, в которую можно сесть и уехать далеко-далеко… Хоть бы и к морю. И тут возникает стоическое сопротивление судьбе, попытка изменить ее рисунок. Но рациональный сосед развенчивает иллюзию: куда до-едут слепой старик, аутист и «дворник с неполным средним»? И кому они нужны там?

Однако назавтра, когда сосед вновь приходит, Виктор уже собрался в путь. Одетый в походный костюм, он говорит о море, о ветре в лицо, о большом теплом солнце, и словам этим веришь. Этот крошка-сталкер знает, какое оно — море, куда поедет машина. «Время пришло. Я готов. А вы?» — говорит он, подняв на нас глаза. Мощь баховских «Страстей» наполняет пространство зала…

…Олейник распускает свои рыжие волосы, которые кажутся сияющим ореолом, такая магия теплится в этих руках. Это уж и не мальчик вовсе и даже не человек. Это будто какое-то существо, пришелец из иного мира подмигивает нам, спрашивая: а готовы ли мы сделать какой-то большой и важный шаг в своей жизни?