В Большом театре кукол в этом сезоне завершили поэтическую трилогию, посвященную культовым русским поэтам XX века, премьерным спектаклем Руслана Кудашова «Бродский. Ниоткуда», идущим на Малой сцене. В предыдущие годы «из-под пера» режиссера вышли работы об Александре Башлачеве и Владимире Высоцком.

Мудрые люди говорят: если не знаешь молитв, молись своими словами — или читай стихи. У Кудашова «свои слова» — это язык его спектаклей, свой собственный, этюдно-притчевый и ритуально-воскрешающий. И с поэзией у него тоже особые, высокие отношения.

Песни на стихи Бродского — немыслимый, казалось бы: жанр: у всякого, кто этого поэта чтит и читал, сложился свой внутренний ритм восприятия его строк. В БТК же слова, Бродским в рифмы сложенные, именно пропевают, представая во всех возможных пиках и стилистических ипостасях. Происходящее отчасти напоминает причастие, а воздействует сродни просветлению.

Взрослый человек Кудашов в своих работах уже позволяет себе, очевидно сублимируясь, спорить и ссориться с богом — как сделал это в свое время молодой и горячий человек Константин Кинчев. Известен случай, когда он после гибели своего друга Виктора Цоя в сердцах произнес: «А если бог Цоя в рай не примет, то я бога убью». Но бог милостив, и Кудашов, обращающийся к нему в каждом своем спектакле из раза в раз, об этом, кажется, знает — как и о чувстве юмора всевышнего, ибо в спектаклях-молитвах Кудашова всегда есть место печальной шутке или отчаянной улыбке.

Обратившись же к Бродскому через его «Ниоткуда с любовью…» (именно в духе «не ваш, но и ничей верный друг вас приветствует…»), режиссер и театр — один бог знает, почему так сложилось, — высказались особенно актуально. Вот ведь ничто же не предвещало ситуации с Исаакиевским собором, который может перейти в ведение Русской православной церкви? Но гении ощущают жизнь специфическим образом и невесть каким чувством. Премьера (и вся трилогия) проповедует, наставляет на путь истинный, звучит временами как литургия, цикл духовных песнопений, где хор поет псалмы языком мирским, современным.

Здесь все предельно метафорично. Бродский — это, конечно же, Питер и Венеция, на этом акцент. Зритель видит нечто, похожее на сон: на дне канала лежит карта странствий, мосты повисли над водами, снуют вездесущие гондольеры, мерцают свечи, средневековый карнавал загоняет тебя в давящие грифельные стены комнаты, из которой выходишь как из картины или гравюры, через три двери разного «роста», обрамленные резной позолотой (чем не иконостас?).

Состав исполнителей неожиданно разнороден. Средь новых женских лиц не все дотягивают до нужных «нот» и высот, зато мужская группа — сложившаяся, сыгранная, харизматичная. А особняком среди всех — Анатолий Гущин, выросший в сильного артиста, который существует в профессии «на разрыв аорты». По уровню мастерства, таланта и самоотдачи он движется к уровню, скажем, Евгения Миронова или Константина Хабенского и каждый спектакль всерьез живет и умирает на сцене, будто принимая страдания за других…

Господи, дай ему сил, удачи и больших ролей.