На малой сцене Александринского театра появился еще один спектакль ученицы Камы Гинкаса, режиссера Ирины Керученко.

Постановка «Солнечный удар» — перенос на сцену одноименного и почти лишенного экшена рассказа Ивана Бунина. Он и Она встречаются на пароходе: любовь поражает их как молния, как финский нож, оттого и прямой речи в тексте почти нет. Они сходят на берег и остаются в провинциальной гостинице на одну только ночь. Грустно и даже безысходно. Но солнечный режиссер Керученко совместно с художником Марией Утробиной, как и в спектакле «Сон смешного человека», опять совершает чудо, делая безысходность безмерно прекрасной.

На площадке, пронизанной теплым летним светом (художник по свету Дмитрий Комлик), где умещаются палуба парохода, пристань, базарная площадь, гостиничные номер и столовая, царит атмосфера полноты жизни, безудержности любви и столь трудно передаваемого в театре эротизма. Чувство меры Керученко не изменяет: начисто лишая бунинских героев пуританства, ни на йоту не переходит границ дозволенного классиком. И требуются для этого лишь светлые занавеси, медный таз с кувшином, пара кнехтов, крошечная, размером с салазки, фурка (передвижная площадка позволяет показать, например, как земля уходит из-под ног), туалетный столик, навесной шкафчик, стол, по паре стульев, чемоданов и чашек. Кругом белый, молочно белый, кремовый, серый, бирюза… Из звуков: крики чаек, плеск воды, пароходные гудки, пение утренних птиц. И, конечно же, актерская игра Юлии Марченко и Степана Балакшина, которые в течение полутора часов воссоздают развитие двух разных историй любви — женской и мужской. Она-Марченко вспыхивает тотчас: борясь с собой без ложного стыда, она почти сразу знает, что продолжения не будет. Он-Балакшин начинает флирт словно нехотя, играючи, «включая и выключая по щелчку» для нее бакенные огни на реке, и ни минуты не задумывается о том, что будет после. Она-Марченко идет на сближение, пытаясь привыкнуть к чужому лицу, которое сейчас должно стать родным, а он и не вглядывается в нее — просто наступает. Все разыграно как по нотам: Она отдергивает руку — поручик отворачивается, Она продевает руку в его локтевой сгиб — Он смотрит на нее, Она опускает занавеску — поручик срывает… И каждый его рывок словно сужает кольцо света, направленного на обоих: свет концентрируется на Ней и только на Ней… А после, поутру теперь уже Она, разыгрывая флирт, отбудет к мужу и трехлетней дочке, унеся с собой чувство, которое запомнится на всю жизнь. Ах, это вечное несоответствие: он еще ничего не понял, а она полюбила; он полюбил, а ее уже и след простыл! Свидетельством досконального понимания Ириной Керученко психологии становится идеальное решение сцены прощания. Героиня Марченко, быть может, и отступила бы от своей линии жизни во имя новой любви, но вместо того, чтобы остановить Ее, прижать к себе, поручик-Балакшин бросает косвенноречную бунинскую фразу «А ее уже не было», и Она, соглашаясь с предложенными обстоятельствами, исчезает. Оставшийся в одиночестве поручик, переживая гамму чувств, пройдет всю эволюцию любви — от страсти и сомнения до надежды и безумия, которое страшно. Оно будет то китайской пыткой пронзать мозг характерным звуком падения женской шпильки, то буквально бросать загнанного любовью человека от стены к стене. Случайная возлюбленная словно не уходит от поручика, Она с ним, здесь, на сцене, и оба они, находя материализованные связывавшие их условные ниточки, пытаются избавиться от чувства, что родилось летней провинциальной ночью в их душах…