Новый спектакль в знаменитом театре Льва Додина сделан в популярном нынче жанре досадного недоразумения: особенно жаль прославленных артистов.

Вот еще буквально вчера МДТ играл триумфальную премьеру «Трех сестер» и Наташа Прозорова, очень здравомыслящая молодая особа, просила ряженых не принимать. Уж не знаю, куда отлучилась Наташа, в земскую, может быть, управу, но в ее отсутствие ряженые не только вошли в театр, но и заняли подмостки. По сцене крадутся кардиналы в ядовито-красных мантиях, встают во фрунт почетные граждане в игривых жабо, кобенится гаденький герцог в бежевых мехах и красных перчатках, страдает юная маркиза в чрезвычайно пестром платье такой неправдоподобной пышности, что кажется, будто его перешили из дирижабля. Надетый к розовому платью матовый поясок все той же Наташи не идет ни в какое сравнение с этим буйством костюмной роскоши. Жабо и рюши призваны переносить зрителя в Венецию XVI века; когда в альковах герои скидывают свои мантии и кожаные штаны и обнажают вполне сегодняшнее исподнее, зрителя срочно переносят обратно.

Актеры МДТ порой кажутся артистами радиотеатра: кто-то склоняется к хорошо ритмизованному скандированию, кто-то пытается психологически окрашивать пышные риторические периоды. Протагонисты застывают на авансцене, чтобы выслушать монологи друг друга, расставленная полукругом массовка утвердительно кивает головами. В целом спектакль до боли похож на дурно поставленную оперу. Одна беда: тут нет музыки (романтический Шопен играет лишь на затемнениях), и надежда, что Семак, Завьялов и Рассказова запоют, остается тщетной.

Всю эту пышную несуразицу «забабахала» на сцене МДТ французская постановщица Клодия Стависски — имя, прямо скажем, не на слуху, и не видать бы мадам своих трех часов славы с одним антрактом, кабы не Год Франции в России и не двухсотлетний юбилей Альфреда де Мюссе. Про Жана Вилара и прочую сценическую историю пьесы программка сообщает невнятной скороговоркой, зато на мысли, что де Мюссе писал не для театра, а для чтения, останавливается специально. Спектакль Стависски — это и есть такое чтение с выражением и выряжением в псевдоисторические костюмы, картинки из школьной хрестоматии. Галльская постановщица привержена суровому сценографическому минимализму: на сцене шаром покати, две лесенки на фурках и кровать на поворотном круге. Между тем ее «Лорензаччо» идеально подошла бы декорация Александра Орлова, некогда созданная для провального александринского спектакля Григория Козлова «Маленькие трагедии»: сцена-книга с гигантскими перелистываемыми страницами.

Как это часто случается с режиссерами, которые рвутся поставить спектакль «про то, про что автор написал», спектакль изобилует сценами, которые автору не приснились бы в страшном сне. Гордый старый популяр Филиппо Строцци (Александр Завьялов) по каким-то неведомым причинам лебезит перед потаскуном Лорензаччо и трогательно доверчиво взирает на него снизу вверх. Большой актер Завьялов, бывало, играл лучше, бывало — хуже, но чтобы он выглядел на сцене нелепым паяцем, опереточным простаком, по ошибке забежавшим в трагедию, — это впервые. Еще более именитый Петр Семак ушел недалеко: его шипящий гадюкой кардинал Чибо, принимающий картинно-угрожающие позы, как будто приковылял из фильма Юнгвальда-Хилькевича. Герцог Алессандро (Владимир Селезнев), окруженный свитой в лице артиста Александра Кошкарева, более всего напоминает гайдаровского Мишку Квакина или кого-нибудь из его команды.

Исполнитель роли Лорензаччо Данила Козловский старается, как может (он даже умудрился сломать руку прямо на сцене, но героически доиграл спектакль). Героизм его, однако, ситуацию не спасает. Режиссер решительно не понимает, как перевести на сегодняшний язык романтический демонизм героя, и его монологи о любви к Флоренции кажутся пустой словесной рудой.

Нелепости громоздятся одна на другую. На пиру у Строцци вдруг появляется артист Михаил Самочко, который вообще-то играет злого врага Строцци канцлера Маурицио. И его отчего-то никто не узнает. Когда Стависски что-то вдруг пытается досочинить от себя, выходит как со шварцевской принцессой: вы так наивны, что можете сказать страшные вещи. Лоренцо в ее спектакле явно пережил фрейдистскую травму — он ни с того ни с сего сажает свою мамашу на кровать и со звериным лицом катает ее по кругу. Сцена убийства герцога тоже разыгрывается на кровати, куда Лоренцо и Алессандро по-солдатски бухаются прямо в сапогах… Короче, такого нежного убийства прежде видеть не приходилось. Добро бы это была трактовка, так нет: бред вдвоем. И ведь предупреждала другая представительница французской культуры, Юлия Кристева, что от логоцентризма до фаллоцентризма недалеко скакать…

В программке спектакля «Лорензаччо» режиссер Клодия Стависски благодарит худрука Льва Додина за то «дерзкое доверие», которое он ей оказал. Волшебное время, волшебная страна: что ни пожелается, все всегда сбывается.