Первая оперная премьера сезона в Михайловском театре — «Русалка» Антонина Дворжака — стала для режиссера-постановщика Игоря Коняева дебютом на оперной сцене. Режиссеру повезло с исполнительницей заглавной партии, сопрано Анной Нечаевой: затевать хлопоты стоило ради одного только ее драматического таланта.

Постановка этой оперы стала первой идейно независимой работой Михайловского театра с момента смены руководства в 2007 году. Три прежние премьеры — оперы «Любовный напиток», «Сельская честь» и «Паяцы» были переносами спектаклей, изначально созданных для итальянских театров. В «Русалке» же все свое: и режиссер, и художники, и солисты. Ее появление здесь многие связывали с интересами нового музыкального руководителя Михайловского театра — Петера Феранеца, уроженца Братиславы, хотя сам дирижер не видит в этом прямой зависимости — просто так получилось. И хорошо, что получилось именно так.

В любом случае Феранеца, Дворжака и большинство слушателей в зале на премьере объединило славянское начало. «Русалка» — одна из лучших когда-либо написанных оперных сказок. Хотя считать ее главным адресатом детскую аудиторию было бы неосмотрительно: в либретто оперы переплетается немало взрослых тем. Но вся прихотливость литературного текста растворяется в фантастической красоты мелодиях, гармониях и изысканных оркестровых тембрах, желанных и для изощренных знатоков, и для немудрствующих любителей, — каждый понимает эту сказку в меру своей подготовки. Простота и естественность выражения подчиняет здесь философскую сложность.

По высказываниям режиссера Игоря Коняева, проскальзывающим до премьеры то тут то там, казалось, что история «Русалки» обретет какую-то особо пронзительную интонацию, заставит сопереживать, поскольку постановщик много говорил о любви, смерти, самопожертвовании. Но за изобилием назойливых танцев, поставленных Марией Кораблевой, и чрезмерно пышными костюмами, которые предложил творческий тандем художников-постановщиков — супруги Петр Окунев и Ольга Шаишмелашвили, — почувствовать искренность режиссерского жеста было трудновато. Внимание отнимали красочные мультимедийные проекции воды, леса, женских голов и плавающих тел. Форма подавляла содержание.

Из истории об этой Русалке следовала мораль о том, что «не в свои сани не садись» или «рожденный ползать летать не может». Свою роль в размагничивании интриги сыграло то, что в этой версии русалка попадает не в мир людей, а в мир примерно таких же, как и она, фантастических существ, только представляющих интересы другой стихии — скажем, огня (судя по жгуче-красным костюмам) или земли. Поэтому стремления Русалки «с людьми пожить» в данном случае теряли смысл: возникало сомнение, что в плотоядных существах, в мир которых попала несчастная девушка, течет человеческая кровь. Русалка вообще выглядела самым гармоничным персонажем с человеческим лицом из всех, представленных на сцене. Принц, о котором она так мечтала, был похож на фантастического героя из «Властелина колец».

Художники в своей работе не могли скрыть эрудицию, показав, что знакомы не только с постановкой «Кольца нибелунга» Вагнера и рядом других спектаклей Мариинского театра, но и с мультфильмом «Русалочка» студии Уолта Диснея и прочими мультсериалами на основе фэнтези, которыми наводнены многие телеканалы. Кому-то показалось диковинкой, что Русалка у этих художников носит рыжие волосы, которые в финале, когда она потеряет любовь, станут русыми. Но чего удивляться, если волосы того же цвета и у героини вышеупомянутого мультфильма. Равно как и Ведьма-спрут в мультике, и Ежибаба в опере одеты в черно-пурпурные цвета. Правда, в спектакле Ежибаба стройна и ее череп оголен для устрашения. Ее окружают «демоны», костюмы которых похожи на одеяния игрушечных спайдерменов или прочих суперчеловеков, насажденных мультиндустрией и продающихся в магазинах игрушек.

Но если с массовой культурой все более или менее понятно, то в случае с заимствованиями из сценографии Георгия Цыпина к «Кольцу нибелунга» все сложнее — Окунев — Шаишмелашвили выстроили ассоциативный мост к наследию Вагнера, отзвуки которого действительно слышны у Дворжака как в музыке, так и в драматургии. На протяжении второго «красного» акта очень трудно было отделаться от визуального образа мариинского «Кольца».

Главным же достижением «Русалки» в Михайловском стало музыкальное воплощение. В осмысленной, содержательной игре оркестра слышалась многодневная дотошная работа дирижера Петера Феранеца. За стильным и умным пением всех без исключения солистов чувствовалось стремление музыкального руководителя создать стилистически верную интерпретацию — настолько правильную, что немного свободы дыхания ей бы не помешало. Дмитрий Карпов в партии Принца показал, что в этом театре есть надежный лирико-спинтовый тенор. Так же, как Мария Литке (Княжна) с Екатериной Егоровой убедили, что женские голоса Михайловского позволяют театру решать очень сложные творческие задачи.

А впереди оперную труппу ждут еще две премьеры — «Жидовка» Галеви и «Бал-маскарад» Верди.