Представьте себе русский мюзикл о, допустим, второй чеченской войне… Представили? И я не могу. Совершенно невозможная тема для развлекательного музыкального жанра. А вот авторы знаменитых «Отверженных» Клод—Мишель Шёнберг и Ален Бублиль могут. Они бесстрашно написали мюзикл о вьетнамской войне спустя всего 15 лет после её печального конца. Премьера в лондонском Друри—Лейн состоялась без сучка, но бродвейские показы в 1991—м сопровождались уличными пикетами и протестами в прессе. Прошло 30 лет, «Мисс Сайгон» — один из самых востребованных и продаваемых, а также обсуждаемых и осуждаемых мюзиклов в мире. В эпоху новой этики споры вокруг неполиткорректного шоу разгораются только пуще.

Вообще—то у знаменитых авторов «Мисс Сайгон» была отличная отмазка, мол, они просто осовременили классический нарратив — сюжет романа, рассказа, драмы и, наконец, оперы Пуччини «Мадам Баттерфляй». Как и в первоисточниках, в мюзикле несовершеннолетняя красотка—сирота попадает в дом терпимости, встречается с американским солдатом, становится его женой, втайне рожает ребёнка, три года ждёт возвращения «мужа», а когда тот появляется на сцене с законной американской супругой, отдаёт ему сына и кончает с собой. Плюс местный специалитет: марши коммунистов—вьетконговцев вперемешку с целомудренным стриптизом, вьетнамские молитвы и прохиндей—сводник, затмевающий в своей уморительной и жалкой погоне за «американской мечтой» всех лирических героев.

В новой, заметим, не франшизе, а оригинальной постановке завсегдатаев Музкомедии Корнелиуса Балтуса и Кентаура («Бал вампиров», «Голливудская дива») сценографией занялась японская художница Йоко Сеама. Наняли её, говорят, ради создания азиатского колорита. Если бы он оказался таким же наивным и топорным, как в музыке многоуважаемого господина Шёнберга, о петербургской «Мисс Сайгон» стоило бы говорить как о сугубо нишевом продукте либо как о культурологическом феномене. Однако сумрачное изящество её видеообразов и парадоксальные стыки мизансцен (не сценографом, впрочем, запланированные) даже самым приторным страницам партитуры придают острый привкус сюрреализма, переходящего в едва ли не монтипайтоновский абсурд.

Бордельные сцены — демонстративно—банальные — прерывает появление здоровенной марионетки из оригами, так называемого Девятихвостого лиса. Этот бумажный черт символически побеждает бумажного же дракона, верховодит вьетконговцами, а в финале уносит мертвую Мисс Сайгон в мир иной.

Мрачные азиатские трущобы, где прячутся Ким (Алия Агадилова) с сыном, замечательно рифмуются на одном видеоэкране с американской многоэтажкой, в одной из комнат которой выстроен буржуазный быт ветерана вьетнамской войны Криса (Игорь Кроль).

Второй акт начинается в антураже пафосной международной конференции: слащавые арии и хоры о презренных бастардах — «детях войны», которых может спасти лишь усыновление в США, распеваются за кафедрой с логотипом НКО Bui doi («Живая пыль»). Феноменальна сцена атаки вьетнамских коллаборантов на ворота американского посольства, откуда на роскошно смоделированном вертолёте бегут их недавние защитники, кормильцы и соблазнители. Встык к ней следует абсолютно терри-гильомовская фантазия, воплощение мечты сайгонского сутенёра Инженера (Марат Абдрахимов): вавилонская башня из золота, кабаретные танцовщицы в купальниках из американского флага, всё это венчает гигантская горка бокалов шампанского, в которой плещется герой.

Эффектный визуальный ряд работает как двойной агент. С одной стороны, он смягчает зубодробительные лирические арии, исполняемые артистами с неизменным фортиссимо. С другой же — подчёркивает странности оригинального либретто, особенно очевидные в конгениальном русском переводе. Возможно, именно эта «тонкая настройка» выводит петербургскую «Мисс Сайгон» из жанрового «гетто» и превращает мюзикл—такой—мюзикл в театральное произведение, которое любопытно посмотреть. Зачем — вопрос открытый, но диву — точно дашься.