«Маскарад». М. Лермонтов.
Театр на Таганке (Москва).
Постановщик Денис Азаров, режиссер Дарья Авратинская, художник Алексей Трегубов.

Катаев в очень спорном, но безусловно важном романе «Алмазный мой венец» описывает потерянную после революции Москву: все улицы изменили названия, вдруг стали незнакомыми, а город — чужим. Сегодня все наоборот — имена, вывески остались прежними, но университеты, церкви, театры, которые когда-то ассоциировались с действительно великими людьми, без пафоса, — часто продолжают стоять на тех же местах глухими камнями или вообще изменили облик на противоположный. Так и о былой Таганке сегодня не напоминает почти ничего, кроме узнаваемого здания Густава Гельриха на Земляном валу.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Червяков, Мария Ямпольская.

В последние годы театр ассоциируется со спектаклями, претендующими на статус блестящих и фотогеничных. Но содержательные амбиции не всегда проглядывают. Тем интереснее, что премьерный «Маскарад» в чем-то подтверждает эту практику, но с другой стороны — и уходит от нее в сторону.

В сравнении с пространством вечной зимы в «Маскараде» 2010 года у Римаса Туминаса и подчеркнуто осовремененной действительности в стиле хай-тек в «Маскараде с закрытыми глазами» 2023-го у Петра Шерешевского, в спектакле Дениса Азарова и Дарьи Авратинской выбран промежуточный концепт, при котором все сжато до рамочной сути: абстрактный минимализм в сценографии (художник Алексей Трегубов) и деловые пиджачные костюмы у большинства героев вместе с условными бальными платьями на маскараде. То есть время приближено, маскарад отстранен, но это никак не влияет на обстоятельства. А лермонтовский текст вообще сильно сокращен, спектакль длится всего час с небольшим.

В центре сценографии — пустота, обрамленная позолоченной стеной. На нее же будет проецироваться пульсирующий неоновый свет в такт глухому музыкальному биту на маскараде, и стена будет обрастать гигантскими тенями. В спектакле Таганки это не танцы, не невинные развлечения, это действительно странное зрелище, где нет людей, а только фигуры, лица которых не просто спрятаны, а потеряны за масками. Здесь непонятно, что Нина могла делать на таком маскараде. Разве только случайно заблудиться. И само пространство отчасти напоминает ловушку дня сурка. В стене есть две двери, герои скрываются за одной и сразу появляются в другой на противоположном конце. Как будто нет времени, выхода, только прямо проложенный путь к концу.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Червяков, Мария Ямпольская.

В доме баронессы Штраль (Анастасия Лазукина), которая здесь не светская львица, а скорее просто бизнес-вумен, появляется некоторая предметная обстановка из увеличенных и удвоенных элементов-близнецов: белые надувные мячи — игральные кости; курительные трубки; самовары, соединенные одной трубой, — будто хаотичный набор безделиц на полке, чьи-то подарки, выставленные напоказ, те же маски. Все двоится в этом маскарадном мире, плывет, проявляется даже не теневой стороной вещей, а обрастает зеркальным отражением.

При этом зловещий Шприх — в спектакле Туминаса, например, игравший очень важную роль, — здесь убран и отчасти суммирован с Казариным (Анатолий Григорьев) в один роковой образ, управляющий игрой. А альтер эго Арбенина, или его второе «я» — Неизвестный — вдруг предстает маленькой девочкой (Алиса Смирнова в составе с Дариной Горбуновой), которая первой появляется в спектакле из-под поднимающегося занавеса, медленно раскачиваясь из стороны в сторону на качелях. В полной тишине, пока еще не видна вся картина, может показаться, что это виселица, некое предзнаменование конца, или образ времени, судьбы, мерно начинающей свой отсчет. Девочка сначала будто бы играет просто ребенка: подслушивает разговоры взрослых, перебегает по сцене, прячется. А потом ее образ начинает постепенно проявляться — с момента, когда она первый раз подносит Арбенину мороженое. А затем второй, третий… он отмахивается, но в конце концов все же берет яд.

Интересно поэтому выглядит финальный диалог Арбенина с Неизвестным-девочкой, и кажется, что все-таки это прежде всего разговор с самим собой, с внутренним голосом не совести, но кого-то, кто подсознательно всегда знал правду о том, что Нина невиновна. Оттого Арбенин сходит с ума очень тихо, как бы заговариваясь с собой, повторяя одни и те же слова, теряющие смысл, ускользающие от него в полной тишине под медленно закрывающийся занавес. Это кульминация и кода образа одновременно, но кажется не совсем возможным назвать это раскрытием, потому что как таковые характеры и Арбенина, и других героев почти не прослеживаются.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Червяков, Мария Ямпольская.

У Туминаса Арбенин по-настоящему страшен в своих ледяных подозрениях, которые если уж его захватят, заденут — он без промедления решится на убийство. И снежный ком, постепенно увеличивающийся в спектакле, кажется и комом в горле, и зреющей мыслью о ядовитом мороженом, и громадным комом недоговоренностей, и так далее, и так далее. Но главное, что метафора строится через холод в противопоставление теплу Нины, ее где-то истеричной непосредственности, безудержной живости и громкости, которую Арбенин не может для себя приглушить — только остановить насовсем, превратив ее в статую на зимнем кладбище.

У Шерешевского Арбенин злодейски горделив и самолюбив. Главными его чертами скорее выделены острый ум и больное эго, которые становятся важнее азарта и желания власти не только над человеком, но над порядком жизни и смерти. А Нина — совсем не наивна, вхожа в светское общество, маскарад для нее не является чем-то чужеродным, непривычным. Мотив ревности усилен, проявляется и оправдывается еще двумя текстами, наложенными поверх лермонтовского, и один из них — фильм Кубрика «С широко закрытыми глазами».

А в спектакле Азарова и Авратинской Арбенин (Василий Уриевский) — по сути, никакой с точки зрения рисунка роли. Он просто скрытный и практически безэмоциональный. Просто человек в костюме, без биографии. Хотя в премьерных репортажах многократно подчеркивалось, что всем персонажам были придуманы предыстории, на уровне, по крайней мере, видимого это практически никак не проявляется. То же самое с Ниной (Евгения Мугайских), которая здесь — просто милая девушка.

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Червяков, Мария Ямпольская.

Аналогичная ситуация и с князем Звездичем. У Туминаса он — бездумно бравый, гремящий висюльками на мундире пошляк, проигрывающий Арбенину, но в итоге оказывающийся выше него в простом и в чем-то открытом отношении к жизни, жизни других — без лишних и опасных домыслов. У Шерешевского Звездич — пасынок баронессы, ребенок ее мужа от первого брака, замкнутый, живущий под бременем «сына своего отца» и влюбленной в него мачехи. А у Азарова и Авратинской Звездич (Эльдар Данильчик) — снова неопределенный. Просто приятный молодой человек, легкий, увлекающийся, но без элементарной сложности.

Если у Туминаса трагедия была выкручена на максимум, у Шерешевского, наоборот, снижена, но снижена намеренно и от этого не терялась, а переосмыслялась, то в спектакле на Таганке все построено на среднем плане, на котором лермонтовский сюжет просто не звучит. Фабула «Маскарада» все-таки очень завязана на жанре, корнями уходящем в шекспировскую тему, и, кажется, что эта рамка все-таки не может стать условной притчей, слишком сильны для нее слои обстоятельств, характеры. А если их просто урезать, то не получится история «обо всем» — она рискует оказаться «обо всем и ни о чем».

Сцена из спектакля.
Фото — Игорь Червяков, Мария Ямпольская.