ЛЕГКИЕ КАК ПУХ, МЯГКИЕ КАК МАСЛО

«Вино из одуванчиков». По мотивам повести Р. Брэдбери.
Глазовский театр «Парафраз».
Режиссер, автор инсценировки и художник Дамир Салимзянов.

В крошечный огрызок времени, освободившийся между большими городами и аэропортами, гостиницами и поездами, хорошо забросить себя в Глазовский театр «Парафраз» и откупорить бутылочку «Вина из одуванчиков», ту самую, которая возвращает в детство, или, вернее, в тот невозможный, небывший миг времени, когда ты-взрослый и ты-ребенок встречаются и вместе, усевшись на крыльце дома, молча болтают ногами…

«Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, только что открыл глаза и, как в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность». Так начинается повесть Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков». Я — Дуглас Сполдинг, двенадцати лет от роду, говорит режиссер и актер Дамир Салимзянов, — «только что я открыл глаза и, как в теплую речку, погрузился в предрассветную безмятежность. Дети так не говорят… Но… так чувствуют». «Так чувствуют!» — повторяет он, словно бы настраивает какую-то диковинную машину для пространственно-временных перемещений. Вот она, эта машина, — маленькая сцена театра. Стол, накрытый зеленым одеялом, несколько стеллажей для хранения книг и коробок со старыми вещами, фортепиано и виолончель. Надев просторный бежевый комбинезон и назвавшись Дугласом Сполдингом, режиссер как будто только проверяет, как работает сконструированное им изобретение. Кладет на газон зеленого одеяла книги, раскрывает их, а те вдруг оказываются диковинными «раскладушками», в одной из которых дом Сполдингов, в другой — Дедушкина башня, а дальше и весь Грин Таун поднимается с книжных полок. И даже «легкие как пух, мягкие как масло и прохладные как мята» теннисные туфли и то в свое время материализуются из раскрытой книги. Салимзянов — Дуглас дает отмашку фортепиано и виолончели, и они, ютящиеся в левом углу сцены, заводят эту театральную машину вальсом из «Ходячего замка Хаула» Хаяо Миядзаки, мелодией, так точно вычисленной режиссером, кажется, единственно подходящей для того, чтобы весь этот невозможный механизм зашагал и замахал своими скрипучими крыльями.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

На сцене появляется в таком же комбинезоне на лямках младший брат Дуга — Том (Игорь Павлов), словно скептический второй пилот этого корабля. Он сходу замечает, что дети не только «так не говорят», но и «так не выглядят»… Да — не выглядят, однако на этом перевертыше и работает глазовское «Вино из одуванчиков». Здесь Дуга, его брата Тома, его лучшего друга Джона, а также всех неугомонных девчонок Грин Тауна исполняют взрослые, а стариков — полковника Фрилей, прабабушку, миссис Бентли — юные артисты студии «Парафраз».

И в первом действии взрослые азартно притворяются детьми, оправляют свои детские костюмчики, подтягивают колготки, разговаривают на абракадабре, травят страшилки и играют «в душителя», деревенские девчонки (Любовь Бердова, Анна Сабурова, Елена Рыжикова и Александра Конькова) с каким-то почти садистским удовольствием доказывают миссис Бентли, что она всегда была древней старухой, а Дуг Салимзянова с изяществом фокусника выторговывает у продавца обуви желанные теннисные туфли, чтобы от их удивительной легкости весь мир заплясал под увертюру из «Вильгельма Телля». Веселую игру нарушают только «юные старики»: расстроенная до слез миссис Бентли Кати Салтыковой, девочка, не сумевшая доказать, что она не старуха, и тонкий юноша в шлеме рыцаря — Фрилей Алексея Глухова, запертый в собственном доме радетельной сиделкой. Но они тихо уходят на свою последнюю прогулку под руку с инфернальным старьевщиком Джонасом (Иван Васильев).

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Во втором же действии герои не просто играют, а будто бы, и правда, совершают побег назад, к себе 12-летним. Но чем ближе Дуглас — Салимзянов к финальной точке путешествия, тем отчетливее звучит тема «опадающих яблок» — пугающий сон, который гонят от себя герои «Вина из одуванчиков». Вот Дуглас пришел прощаться с умирающей прабабушкой. Прабабушка Лады Лукиной, вечно юная фея с мудрыми глазами, уговаривает Дугласа не печалиться, а он произносит слова, которые могут сказать только дети, но чувствуют и взрослые: «Я не хочу, чтобы ты умирала, прабабушка!» Однако умирает и прабабушка, и миссис Бентли, и полковник Фрилей, и мисс Лумис, один за другим яблоки падают с яблони, наконец, переезжает в другой город лучший друг Дугласа Джон, — и опять герой Салимзянова говорит то, что взрослым уже не позволено, и горюет так, как горюет ребенок, вдруг столкнувшийся со смертью и одиночеством.

В финальной же сцене, где больной, в горячке, Дуглас беседует со своей покойной прабабушкой и спрашивает у нее: «Зачем все это, если ни на что нельзя положиться, если люди все время покидают тебя и в конце концов ты остаешься один?», кажется, что бы ни сказала ему сейчас героиня Лады Лукиной, он примет это на веру, потому что своих ответов у него нет, а без них так тяжело.

«Главное сейчас — вернуться и записать все эти открытия в свой дневник», — шепчет Дугу прабабушка. «Но как вернуться?» Рассеивается наваждение, и ты совершенно ясно видишь немолодого уже человека, который простодушно просит сказать: «Как вернуться туда, в детство, в ту предрассветную безмятежность, увидеть молодую маму и живую прабабушку и вспомнить, как это — чувствовать себя живым?» Дуг Салимзянова, взрослый Дуглас, словно бы действительно пробирается через темный-темный овраг назад, к самому себе, чтобы все наконец совпало: слова и ощущения, новые наблюдения и оставшийся в прошлом дневник, девяностолетняя мисс Лумис и влюбленный в ее молодое изображение парень Билл…

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Выбегающей из театра на вокзал под вальс из «Ходячего замка», мне даже на секунду почудилось, что все эти несовпадения внутреннего и внешнего, все эти временные парадоксы — лишь чье-то дурное колдовство. И надо просто, как Дуглас Салимзянова, несколько раз прошептать в темноте: «Мама, я иду…», и темный овраг обернется залитой солнцем поляной.

Когда мне исполнилось 12, моя любимая учительница подарила мне книгу Рэя Брэдбери «Вино из одуванчиков». Подарок был с предуведомлением «Это моя любимая книга!» И конечно, недели через две, когда она спросила: «Как тебе?», я ответила, что очень понравилось. На самом же деле я была ужасно разочарована. Что случилось со стариком Брэдбери, автором «Марсианских хроник» и «451 градуса по Фаренгейту», а главное, что не так с моей учительницей, которая из всех его книг больше всего полюбила эту, в которой и фантастики-то никакой нет…