Переписка Алены Ходыковой и Арины Хек

«История старой квартиры». По мотивам графического романа А. Литвиной и А. Десницкой.
Санкт-Петербургский Городской театр.
Режиссер Наталия Лапина, художник Александр Якунин.

Алена Ходыкова — Арине Хек

Начать разговор хочу с главного ощущения от спектакля: в последних сценах у меня в голове крутились кем-то когда-то сказанные слова: «Люблю Россию до слез». Это простое и кристальное чувство в финале складывается из множества контрастных эмоций, их полутонов и оттенков, испытываемых на протяжении трехчасового действия. «Люблю Россию до слез» — со всеми ее горестями и радостями, с ее противоречивой и трагической историей, здесь — историей XX века. Спектакль Наталии Лапиной по графическому роману Александры Литвиной и Анны Десницкой прост и лаконичен в устройстве, строен в композиции: перед нами плавно и резко течет время — с 1902 по 2002 год, последовательно возникают сцены разных «эпох» и «вех», сменяют друг друга страны, правители, события на фоне истории одной семьи (и одной квартиры). Несмотря на скетчевую форму спектакля, режиссер вместе с артистами работает тонко и подробно.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Особенно увлекательно следить за метаморфозами предметного мира, за «старой квартирой», которая наряду со всеми членами семьи является персонажем: все предметы на сцене — вещи с историей, собранные командой постановщиков специально для спектакля, — у друзей, знакомых, зрителей. Как огромная дореволюционная петербургская квартира разрезается белыми линиями коммунальных комнат, как хрустальную люстру сменяет лампочка Ильича, как граммофон заменяется патефоном, патефон — магнитофоном, как уменьшается количество книжных полок, как круглый обеденный стол уступает деревянно-пластиковому кухонному прямоугольнику, как ковер с пола перемещается на стену. Процессуальное строительство пространства, образа времени на наших глазах. История предстает как причудливая мозаика, аккуратно скроенное лоскутное полотно невозможных (страшно) стыкующихся событий. От трагедии к празднику, туда и обратно.

Арина — Алене

Думаю об этой первой за два года премьере Городского театра и одновременно читаю новостные сводки за последние два дня. Список забавный:

Сегодня в Петербурге облачно с прояснениями, во второй половине дня пройдет небольшой дождь. Воздух прогреется до +3…+5 градусов.

Мужчина, представившийся ветераном СВО, заявил полиции, что заминировал 30 школ Петербурга.

Просекко дороже 1000 рублей — это норма? Что стоит учесть при выборе игристого к Новому году.

Глава Фрунзенского района отреагировал на появление Республики Косово на стенде в Парке дружбы, назвав ее частью Сербии.

С помощью нейросетей и беспилотников планируют бороться с борщевиком.

Без Финляндии, концертов и учебы по обмену. Какой Петербург потеряли двадцатилетние и какой получили взамен.

…А параллельно с угрозами терроризма, войной с борщевиком и просекко как-то течет-переваливается театральная, да и просто человеческая жизнь.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Для меня в «Истории старой квартиры» оказалась важна не столько память вещей, сколько память рода и память страны — перед нами живое генеалогическое древо семьи Муромцевых, которое за XX век обрастает новыми веточками: в их семье появляются еврейские, немецкие, грузинские имена-фамилии, а родственники, прежде жившие в одной квартире, разъезжаются по разным уголкам мира — кто бежит от Февральской революции во Францию, кто после падения железного занавеса отправляется в свободную Америку. Это движение семьи во времени сопровождает голос эпохи, в которую героям довелось жить: в зарисовку семейной саги вторгаются люди в черном — механизмы времени, — они не только переставляют мебель, но вторят и спорят с героями, зачитывая статьи из газет и прочих артефактов того периода. Здесь и угрозы надвигающейся войны, и реклама парфюма, и пафосное поздравление с Новым годом вождя народов от Валентина Катаева, чей голос еще через несколько зарисовок выступит в защиту Александра Галича. Можно следить за тем, как меняется сам слог общественного слова, то квакающий из ванной комнаты, то назойливо шипящий в радио, то заполняющий своими выкриками все пространство.

В этом спектакле впору говорить о разных пространствах, не только места действия (одной квартиры), но и прежде всего о пространстве времени. Наталия Лапина формирует реальность героев разных годов при одинаковом месте действия с помощью контекста времени — новостных сводок, фильмов, музыки. Так во всю стену квартиры нам показывают другие приметы — кинохронику соответствующего года, в которой документальные кадры политических столкновений смешиваются с художественными фильмами. Кадры быстро сменяют друг друга, новостные сводки занимают все больше сценического времени и превращаются в оглушающую какофонию звуков. И здесь, среди этого шума ушедшего времени, живут люди — простые, нежные, любящие друг друга и этому времени противостоящие. Они устраивают свадьбы, рожают детей, вырезают снежинки и украшают блокадную елку — и этим, все вместе, побеждают время.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Алена — Арине

Интересно, что в спектакле в итоге задается не детская оптика, не только глазами детей мы смотрим на разворачивающуюся историю (хотя именно они — одни из главных рассказчиков, представляющих нам «домашних»), а семейная оптика: событие складывается из множества взглядов и реакций на него — и со стороны непосредственно, открыто и легко воспринимающих мир детей, и со стороны все понимающих и тревожных взрослых. Но ценнее всего для меня то, что интонационно отражен взгляд на эпоху изнутри нее самой, без внедрения жестких современных оценок. Работа ведется с концептуальным и концентрированным ощущением времени — царской России, революции, войны и блокады, застоя, оттепели, 90-х, — а точнее — с человеческими историями и случаями, через их призму мы глядим на исторические события. И потому понятно, что в марте 1953-го девочка Лена Штейн — Ангелина Столярова будет с широко раскрытыми глазами печально удивляться, как «друг детей» Сталин мог умереть, а соседка будет плакать, а папа — тихо смеяться, растекаясь в улыбке.

Сцена из спектакля.
Фото — Ирина Копланова.

Это история семейная — и потому так важно, что в спектакле Городского театра актеры чутко относятся друг к другу, существуют в ансамбле. Двенадцать артистов — шесть женщин — Александра Ионова, Юлия Нижельская, Ангелина Столярова, Анастасия Стебнева, Анна Гольдфельд, Тина Тарусина, и шесть мужчин — Илья Гонташ, Александр Манько, Владимир Лесных, Андрей Нечаев, Кирилл Стратий, Артем Кисаков, — постоянно переменяют роли. Они в первую очередь рассказчики (плавная, повествовательная интонация в спектакле ведущая), но по ходу действия внутри того или иного периода живущие в персонаже «длинно», становящиеся сердцевиной того или иного времени.

Интеллигентская стать и светлое спокойствие излучает героиня Тины Тарусиной — в 1902 году насмешливая и воздушная девочка «не от мира сего» Ира Муромцева, живущая с милыми родителями в огромной петербургской квартире со служанками, в 1987 году — невероятная, нездешняя, непонятная зарубежная диковинка, эмигрантка из Франции — Ирина Муромцева-Дюпюи, на излете Советского Союза получившая возможность повидать дом и семью. И, кажется, ее полная противоположность — героиня Александры Ионовой, в 1919 году — шебутная и непоседливая Маруся Муромцева, которую няня кутает в множество шалей (холодные годы Гражданской войны), а спустя время превратившаяся в энергичную и свойскую бабМусю, пережившую огромное количество бед страны, неунывающая ни в момент прихода к власти большевиков, ни во время путча (потому что ее главная ценность — в том, что вокруг нее большая-большая семья). Две сестры и две судьбы — вместе с многострадальной отчизной и за ее пределами. Судьба Ирины — где-то там, судьба Маруси — вместе со всеми трясками и коллизиями времени. Просто кто-то не выдержал и уехал, просто кто-то остался и выдержал. Велика или невелика разница — время на всех оставляет рубцы.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Один из самых страшных периодов приходится на детство героини Анастасии Стебневой — нежная, восторженная и чувствительная девочка Тома Муромцева становится и свидетельницей арестов соседей в разгар сталинских репрессий, и жительницей блокадного Ленинграда. Трепетная надежда и внерациональная вера в возможное радостное будущее, несмотря на тяжелейшее время, — стойкая позиция Томы.

Многочисленные счастливые и несчастливые события герои переживают вместе — потому так часто возникают сцены, где все актеры, словно хор, охвачены единым, общим чувством. Мы все в одной лодке, и хорошо, что вместе.

Арина — Алене

Мне кажется очень важным, что проводники истории России (то есть рассказчики) именно дети. Это сама по себе интересная оптика (как ребенок воспринимает исторические события), а в спектакле о событиях в стране с детьми говорят не родители, а новости — они влезают в уши через радио поверх книжки, тревожно жужжат из магнитофона и раздаются страшным телефонным звонком. И эта официальная пропаганда заставляет маленького Николку Муромцева (Кирилл Стратий), по-детски увлеченного войной, мечтать о расстреле немецкой куклы, а сына кухарки пионера Петю Симонова (Илья Гонташ) верить, что место советского школьника не только за партой, но и в партизанских рядах (он один из первых погибнет на войне, а его фотографию, обнаружив спустя 50 лет в альбоме, едва смогут опознать — этого мягко-въедливого мальчика с тонким голосом забудут).

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

«Война скоро закончится и никогда не повторится», — уверенно думают дети Первой мировой, потому что так сказали взрослые. Но эти же самые взрослые призывают со страниц официальной печати быть начеку — враг не дремлет никогда, за сто пройденных лет война есть всегда, а если ее нет, то скоро все равно будет.

Но есть вещи, о которых детям не расскажут новости. Например, о том, как в разные годы время забирало у всех детей пап. Герой Александра Манько, отец дореволюционного семейства Илья Степанович, а потом и его сын Николка будут вечно пропадать: Илья Степанович — лечить раненых на каждой новой войне, Николка — совершать авиационные налеты, а отца семейства Штейнов заберут посреди ночи таинственные люди в черном, и об этом почему-то нельзя будет говорить. Все сто лет об отцах будут говорить в прошедшем времени. И сдержанно-интеллигентный Илья Степанович, вечно стремившийся домой, умрет, так и не успев восполнить свое отсутствие в семье.

Еще одна тема, о которой мы узнаем от героев «времени» (из блокадных писем и задокументированных воспоминаний репрессированных): преследование женщин и детей — обычная репрессивная практика сталинского правления. От 5 до 8 лет лагерей без вызова в суд просто за то, что ты жена «врага народа», свыше 25 тысяч детей, отнятых у родителей-«врагов» и отправленных в детские дома, — тоже часть истории детей России.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Алена — Арине

Сцены-рифмы — Новый год Ирины и Томы: обе девочки наряжают елочку в ожидании новогоднего чуда — появления папы, которого в честь праздника отпустят с фронта. Первой мировой, Второй… Революция, путч… Дурная бесконечность трагедии — история XX века. Наверное, не только XX. Время всегда будет трагическим, а катастрофы бесконечны. Насколько оно от тебя ближе или дальше. Но как у Чехова — будем жить…

Противоречивое чувство — принадлежать и не принадлежать времени, быть этим временем определенным, жить с ним вместе или врозь. «Времена не выбирают, в них живут и умирают». Спектакль Наталии Лапиной, кажется, во многом про жизнь во время… всего чего угодно, во время происходящей истории. Будь то война, первый полет человека в космос или суд над поэтом. О том, как история становится (или не становится) судьбой. О том, как история не дает человеку просто жить, а он все-таки живет — свою до слез банальную, светлую, радостную семейную жизнь — со свадьбами, детьми, календарными праздниками. Гимн вот этой простой человеческой жизни звучит сквозь толоку новостных сводок с фронтов, партсобраний и площадей — нежной фортепианной игрой, разбитным гитарным аккордом, стихами Андрея Вознесенского, песнями Аллы Пугачевой и Виктора Цоя.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.

Арина — Алене

Нетрагическая для истории случайность времени, ценой которой оказалась чья-то тихо спетая жизнь. Или все-таки не тихо, а с чувственной самоотдачей, как это делает Давид Ниношвили Артема Кисакова, восторженно-открытый, чувственный и полный жизни, или Гена Муромцев Александра Манько, рванувший со взрослыми пацанами в Москву встречать Гагарина. Эти персонажи — плоть от плоти жизни — позволяют ей быть и бить ключом. И сам Городской словно перенимает у своих героев лирически-вдохновенную интонацию.

Счетчик годов быстро доходит до нашей точки и перестает отсчитывать. Театр не выпускал премьеры два года, и время для него действительно как будто остановилось. Оно ненадолго замирает, как будто сомневаясь в собственной будущности, и, вздрагивая, движется вперед. Вот мы как-то преодолели настоящее и уже оказались в будущем, где-то в 2078-м. Спектакль начинался с надежды — на новом месте нас всех ждет много-много счастья. Ирония судьбы: и место остается то же (от перестановки слагаемых, как известно), и счастье, как ушедший из дому отец, никак не придет. Правда, есть жизнь, есть любовь и по-прежнему есть вера в пресловутое светлое будущее. По крайней мере, артисты, уже от своего имени, могут о нем помечтать.

Сцена из спектакля.
Фото — Александр Коптяев.