«Коридор Барто». По мотивам детских стихотворений Агнии Барто. Независимый театральный проект «Дочери СОСО».
Режиссер, хореограф Анна Закусова, композитор Ольга Шайдуллина.

Перед пресс-показом «Коридора Барто» казалось: случится новогоднее чудо. Прямо здесь и с нами — в Столярном переулке, где «Дочери Сосо» показывают свой новый спектакль через полтора месяца после того, как Женя Беркович, основатель театра, письмом из СИЗО объявила о закрытии всех своих спектаклей. И через день после того, как военным судом во Власихе ей и Светлане Петрийчук был оглашен окончательный приговор.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Перед началом спектакля к зрителям вышел директор театра Александр Андриевич и сказал: сам факт того, что зрители приходят в независимый частный театр, — это уже смелый поступок. И что спектакль посвящается Жене Беркович и Свете Петрийчук.

В таком контексте чудо просто обязано было случится. Ведь оно было так нужно. И его так истово ждали все, кто собрались в зале. И все, кто создавал спектакль. Тем более что дело происходило в месте под названием ДК «Рассвет».

Но театр как явление по своей природе не работает в формате «должен». И чудо в нем невозможно запрограммировать.

В начале спектакля на черном пустом квадратном планшете сцены, по трем сторонам которого — зрительские места, стоит девушка в черном и чеканит об пол черный мяч. Уже через минуту звук этот становится пугающим: он неотменим, он бьет по нервам в полной тишине.

За девушкой, на фоне светлой стены, черные силуэты микрофонов, пультов, стульев (художник по свету — Елена Перельман). Еще немного, и выйдут музыканты — ударник Евсей Зубков, виолончелистка Юлия Мигунова, гитарист Дмитрий Рессер. Они будут играть музыку Ольги Шайдуллиной.

На пюпитре справа, возле виолончелистки, на белых листах А3 крупно напечатаны названия стихотворений Агнии Барто: МИШКА, МЯЧИК, СЛОН, ЛОШАДКА. Их меняют от эпизода к эпизоду. Сейчас — МЯЧИК.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Девушки в белых платьях появляются слева и скользят по периметру планшета сцены. Из глаз у них — новогодний серебряный дождик вместо слез. Они шепчут: «Тише, Танечка, не плачь, не утонет…».

Слез и боли вообще заявлено много в этом спектакле, который создавался режиссером и хореографом Анной Закусовой, вероятно, как стихотворение, как музыкальное произведение, где тишина сменяет мелодию, слова сливаются с музыкой, а танец есть продолжение мысли. Здесь много немого крика в глазах. Много поз, призванных показать горе и безысходность. Много рыданий в микрофон из-под маски советской неваляшки (маски сделали для спектакля Тамара Абрамова и Маргарита Трубченко). Скрывшись под такой маской одна из Танечек (которая здесь многолика и то и дело расслаивается, двоится, перетекает из актрисы в актрису) высоким режущим голосом говорит в стиле женского стендапа о том, как больно жить. Это второй ее выход со стендапом. Первый был о том, как все неправильно поддерживают друг друга. Актриса обращается в зал, просит отклика. «А сейчас похлопайте те, кому не нравится слово „Держись!“». «А сейчас — те, кого в принципе бесят люди!» Зал на этот пионерский задор отзывался как-то вяло. Но, может, дело в зажатости театральных критиков, пришедших на пресс-показ, и нормальная публика будет реагировать лучше.

Взрослые страхи раскрываются в этом спектакле через стихи Барто, на которых мы все выросли и которые потому не требуется читать целиком: они зашиты в нашу ДНК, и надо только намекнуть, что доска качается, сейчас я упаду, и вывести этот детский подсознательный страх на уровень сценического крика, продлить его в тишину до полной немоты, до ужаса неотменимой безысходности.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Как не нужно произносить стихотворение про мишку, а достаточно на фоне листка с этим словом и все нарастающей тревожной музыки читать медицинские рекомендации по обработке оторванных конечностей, правилах их перевозки при определенных температурах и сроках их хранения. И зрители все доиграют сами.

В удачных эпизодах спектакля этот художественный прием работает тонко и глубоко. В неудачных (а они есть, и немало) — действие затормаживается, провисает, обессмысливается. Спектакль теряет цельность, драматургическая структура рассыпается, ты понимаешь, что заявленные час десять длятся по твоим внутренним часам уже все три сорок и что стихов у Барто слишком много, как и твоих страхов.

В финале одна из Танечек, до того безмолвная, — сначала языком жестов, потом бормотанием, мычанием, невнятными выкриками, будто через сильнейшее заикание пробивается к словам:

Горит на солнышке
Флажок,
Как будто я
Огонь зажег.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Снова и снова повторяет актриса эти слова, все громче, все истеричнее, пока не срывается на уже совсем отчаянное «ГОРИТ!!!!!!!!!!» на фоне красного — впервые за весь спектакль — задника.

Но чуда не случается, несмотря на все наши мечты и надежды. Ни в жизни, ни на театральной сцене. И так и не отвеченным остается вечный, всегда актуальный вопрос: что делать с авторским театром, если его основатель больше им не руководит?