«Русалка». А. С. Пушкин.
МХТ им. А. П. Чехова.
Автор сценической версии, режиссер и художник Максим Меламедов.

Одна из главных черт пушкинской поэтики — многоточие; принципиальная незавершенность, которой оставлено развитие за пределами финала. Онегин, покинутый автором «в минуту, злую для него»; председатель чумного пира, в конце «погруженный в глубокую задумчивость»; появляющаяся в эпилоге «Пиковой дамы» бедная воспитанница Лизаветы Ивановны — с намеком на повторный круг сюжета; бледный Бурмин, бросающийся к ногам Марьи Гавриловны в «Метели», — и повисший вопрос, что же за всем этим будет? Сказочное счастье или прозаичное расставание?

М. Якимова (Русалка), Н. Бурячек (Князь).
Фото — Екатерина Цветкова.

Отсутствие подведенной черты позволяет многим текстам Пушкина оставаться открытыми. И в этом есть одновременная сложность для театральных решений — сохранить ее в собственной интерпретации, — и простота выбора в уже существующем поле возможностей, которое не нужно искать. А если пьеса еще и не дописана автором, как в случае «Русалки», — это, казалось бы, должно стать неисчерпаемым пространством для мысли. Но одноименный спектакль в МХТ имени Чехова скроен по очевидным схемам, где мелодраматизм возведен в степень и часто пытается заслонить собой режиссерское решение.

Скинутые перед прыжком или соскользнувшие с ног во время падения туфли утопленниц образуют на сцене затонувший мир женского счастья. Лодочки, киттен хиллс, балетки, шпильки — лакированные, замшевые, кожаные — потертые, разбухшие, обесцвеченные. Каждая выбирала на свой вкус, под себя. Теперь они раскиданы по одной на дне. Посреди них заготовлена маленькая табуреточка, конечно, для будущей Русалки (Маргарита Якимова), но пока — для дочери Мельника (Валерий Трошин), которая скоро утопится из-за невозможной любви к Князю. Невозможной, потому что Князь (Олег Гаас в очередь с Никитой Бурячком) — князь, и может жениться только на княгине. А мельникова дочка ждет от него ребенка. Если сконцентрироваться только на этих деталях фабулы, получается романтическая драма, которую авторы спектакля делают почти единственным стержнем сюжета.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Цветкова.

Вторым пробросом идет известная теория Ходасевича о том, что «Русалка» — отчасти автобиографичная пьеса, а прообразом дочери мельника стала крестьянка Ольга Калашникова, которая родила от Пушкина ребенка, а потом, по версии Ходасевича, утопилась (спойлер: не утопилась, а потом еще писала Пушкину письма). В спектакле эта линия проявляется даже не намеком, а просто штампом в виде писательского пера, которое «указующим перстом» гуляет по сцене, появляясь в руках то Князя, то Русалки. Но мы зашли слишком далеко, вернемся ненадолго к началу.

Дочь Мельника и он сам появляются в первой сцене в легкой дымке, оба — в черно-сером. На ней — неуместный ватник поверх гладкого легкого платья в пол, карикатурные круглые очки, которые она потом снимет, освобождаясь от навязанного отцом образа; он — в свитере, длинном плаще, надвинутой на брови шапке. Дочь закидывает прутик-удочку в невод, вылавливая туфли; отец заплетает ей косы. И оба затягивают протяжную а капелла: «Все рябины, ах рябины…» Эта мелодия рефреном проходит через весь спектакль в разных формах: тихим двухголосьем, деревянными духовыми, надрывной шестиструнной. Щемит только в начале, потом превращается в саундтрек, обозначающий тему — предвосхищение, потом воспоминание.

М. Якимова (Русалка).
Фото — Екатерина Цветкова.

Вообще музыкальный фон очень важен для этого спектакля, он весь состоит из фольклорных мотивов, которые звучат здесь чуть ли не чаще пушкинского текста, иногда расширяя его, но чаще — уводя в сторону. К расширению относится сцена свадьбы Князя с Княгиней (Полина Романова), обыгранная песней «Ах, зачем эта ночь», в которой мужские строки «С ним пошла под венец, / Моей жизни конец» здесь вдруг оказываются женскими, как бы сказанными от лица Русалки. При этом иллюстрацией к музыке служит стандартный набор «народной» свадьбы: балалайка, трещотка, хлеб да соль, самовар, цветочные венки, в общем — «траляля-траляля, еще раз траляля». Медведя нет, но есть детская лошадка на палочке, на которой до этого Князь лихо прискакивает повидаться с дочерью Мельника. А теперь она и сама, уже утонувшим призраком, появляется на свадьбе — невидимая для других, в белой вымокшей сорочке, перебивая свистопляску своим глухим заговором: «Милый мой, хорошенький, проводи дороженькой…» Но одной, даже двух «несвадебных» песен мало. Нужно еще! Для пущего трагизма. А то вдруг не все поняли намек. Поэтому Русалочка касается волшебным поэтическим перышком конюха (Сергей Медведев), и вот уже будто бы он поет незатейливую присказку, начало которой прямо-таки недвусмысленно напоминает стихи Сергея Михалкова: «Мальчик девочку любил / И на мельницу ходил, / Обрюхатил, утопил…» Тут наконец песня производит должный эффект суматохи — все бросаются на конюха, лупят его по бокам и так, и сяк — ведь не может «народная» свадьба обойтись без драки. Тем более так артистично поставленной.

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Цветкова.

Наконец, когда все угомонились, можно перейти и к следующему номеру концертной программы — «Горе, мое горе». Княгиня сидит на лавочке, мамка поет и укладывает ей волосы; а рядом — в параллель — пристроилась Русалка, вспоминая, как и ее отец в начале заплетал ей косы. И вот он уже появляется и становится позади нее — воспоминание или представление материализуется. Княгиня быстро становится воплощением, заменой Русалки, и вот она уже говорит, что хочет детей, и ее «снаряжают» в путь теми предметами, которые принадлежали утопленнице, — белыми детскими ботиночками, удочкой-прутиком.

А дальше все развивается очевидным образом: если одна должна заместить другую, то она попытается повторить ее судьбу, спрыгнув со скалы. Но в этот раз по всем законам мелодраматического жанра Князь не повторит своей ошибки и успеет предотвратить смерть Княгини, схватив ее прямо перед прыжком в свои сильные и крепкие руки. Мельник, может быть, и сошел с ума, да это не так страшно — вот, сидит ведь, на табуреточке. Ну, бормочет, что он ворон. Ну, держит в руках фигурки Русалки и Русалочки. Но даже в таком состоянии он может найти в себе силы простить Князя за то, что тот погубил его дочь. Подойти к нему и, картинно примиряясь, подарить мини-версии своих Русалки с Русалочкой. А дочь его, конечно, всегда незримо будет рядом с ними — и вот в конце она уже усаживает всех в одну линию на табуреточках, всем раздает по удочке и уходит в свет под песню Елены Фроловой «Когда я устану жить», которая здесь добавляет лишь ноту сентиментальности. Но нет ни трагедии, ни задумчивости, ни хотя бы многоточия. Кричите: да здравствует хеппи-энд!

Сцена из спектакля.
Фото — Екатерина Цветкова.