Кабаре «Верни». Л. Бессмертная.
Неидеальный театр «НРЗБ» (Санкт-Петербург).
Режиссер и композитор Дмитрий Мульков.

На сцену выходит молодой человек и произносит, читая по бумажке и обращаясь к зрителям в маленьком зальчике: «Бон суар, ме зами! Мерси, дэтр веню. Ну заллён ву ментенам презанте нотр травай…» Перевод на русский идет субтитрами: «Здравствуйте, друзья! Спасибо, что пришли. Мы вам представим нашу работу…» Произношение чудовищно до пародийности, что не удивительно, он просит прощения за свой французский, этот язык он не знает совершенно. Это Митя Мульков, он и поставил спектакль, и будет аккомпанировать актрисе Заре Демидовой на семиструнной гитаре, иногда беря в руки и смычок.

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Боркова.

Спектакль-кабаре, созданный маленькой командой при поддержке Французского института (продюсер Юлия Чурилова), — попытка рассказать (сыграть, воплотить) со сцены жизнь Дины Верни, чья судьба поражает головоломными поворотами даже в контексте тектонических сдвигов катастрофического XX века, куда как богатого на удивительные, героические и трагические биографии. Уж мы в России об этом знаем хорошо — непрерывные социальные катаклизмы, революции и войны вызвали несколько волн эмиграции, и в каждой не сосчитать выдающихся персонажей — писателей, художников, ученых. Дина Айбиндер, родившаяся в 1919 году, в разгар Гражданской войны, покинула Советскую Россию вместе с семьей еще ребенком, через Берлин в Париж — обычный путь уезжавших. Случай и судьба — в 15 лет она становится моделью, а потом и Музой скульптора Майоля, становится Диной Верни, двадцать лет проводит рядом с ним (успевая параллельно в годы Второй мировой тайно выводить беженцев из оккупированной Франции через Пиренеи, за что и посидеть в гитлеровской тюрьме), становится его наследницей, создает музей и фонд, коллекционирует искусство, в том числе и работы советских художников-нонконформистов, с которыми знакомится во время визитов в Советский Союз в годы оттепели. И вместе с их картинами вывозит — в памяти, без записей! — тюремный фольклор и записывает во Франции пластинку песен. После чего ей закрывают въезд в СССР.

Даже в таком изложении понятен масштаб, что ли, личности и трудность уложить эту полную событий жизнь в спектакль. И тем не менее, используя переведенную на русский язык и вышедшую в издательстве «Гараж» книгу, в которой Дина Верни рассказывает историю своей жизни, это удалось. Получился пунктир, нанизанные на нить сюжета не хронологически эпизоды прямой речи, начиная с детства (отец, эмиграция, знакомство с Майолем, Сопротивление, тюрьма, советские неофициальные художники), перемежаемые исполнением песен с той самой пластинки 1975 года. И это сочетание прямой речи с песнями, многие из которых, уверен, вшиты в память на генетическом уровне — из дворового детства, с магнитофонных бобин, с пробивающихся сквозь глушилки волн западных «голосов».

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Боркова.

Структура спектакля обезоруживающе простая, лаконичная — но тем она и сильна. Столь же лаконично и все остальное: скупой аккомпанемент, пустая сцена — два стула, пюпитр с листами бумаги. Ничего, что отвлекало бы от главного. Зара Демидова не пытается играть Дину, нет никакого неуместного актерства, но именно это простое чтение текста становится максимально достоверным и убедительным. Ну и песни. Шесть песен, входивших в легендарную пластинку, ровно половина, там их была дюжина. Немного, но для небольшого камерного спектакля достаточно вполне. Песни и точно иллюстрируют прозвучавшие эпизоды жизни Дины Верни, внутренне им соответствуя и дополняя, и рисуют жутковатую и веселую перспективу русской жизни — ста последних лет как минимум. И это делает спектакль объемнее, глубже. Да, это, несомненно, кабаре — но кабаре не развлекательное, а скорее трагичное.

Зара исполняет эти ставшие хрестоматийными песни, то почти точно следуя за манерой Дины Верни, то отходя от канвы и добавляя свои интонации, от этого исполнение становится глубоко личным, касающимся и ее самой, и всех присутствующих. И через песни в сочетании с рассказами Дины о ее жизни начинает звучать магистральная тема — свобода. Вся история жизни героини — борьба за свободу и стремление помочь обрести эту свободу другим. Показателен эпизод, в котором она рассказывает о своем тюремном опыте. Когда через несколько месяцев хлопотами Майоля ее освобождают, она приходит к стенам тюрьмы, чтобы спеть песни из репертуара Эдит Пиаф.

По сути, записанная пластинка — такое же пение перед стенами тюрьмы.

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Боркова.

Сделаем шаг в сторону и назад. Дина Верни, записывая на пластинку как аутентичные блатные песни («Ванинский порт», «Постой, паровоз»), так и авторские («Товарищ Сталин» и «Окурочек» Алешковского и «Бодайбо» Высоцкого«), ничего не перепутала — в 70-е эти песни жили в одном пространстве, переплетаясь и дополняя друг друга. Сошлюсь на личный опыт: часть их я знаю с дошкольного возраста, часть услышал во время службы в армии, в конвойных войсках — кое-что любил после отбоя петь командир моего отделения. Тексты Юза Алешковского, сильно переделанные и дополненные, я встречал в зэковских тетрадках среди километров рифмованных жалоб безымянных авторов. Записи Высоцкого звучали в краснокаменской зоне, и можно было с вышки крикнуть, попросить включить еще разок…

Спектакль мимоходом вставляет важную реплику в ведущиеся уже много лет дискуссии о так называемом «русском шансоне». Многие проклинают и весь льющийся последние четверть века из каждого утюга поток «блатняка», и заодно всю блатную культуру. Но та музыкальная продукция, что звучит сегодня, имеет мало отношения и к шансону, и к настоящей, подлинной блатной песне. Это, скорее, продукт коммерческий, поставленное на поток конвейерное производство приблатненной попсы, малоталантливая имитация, выхолощенная и безопасная, а потому приветствуемая и одобряемая на государственном уровне. Тогда как настоящая блатная песня — она всегда жила в подполье, всегда поперек официальной эстрады, всегда вразрез с государственной идеологией, всегда — про свободу. И часто эти песни — настоящие поэтические и музыкальные шедевры. Лучше всего об этом в свое время написал Андрей Синявский, видевший в блатной песне само воплощение духа народа и порыв к свободе, подлинность настоящей, высокой поэзии. Так вот, спектакль возвращает это ощущение подлинности, неподцензурности и свободы, смахивая одним жестом с доски весь мусор «русского шансона» (на самом деле, как в анекдоте про морскую свинку, — и не русского, и не шансона).

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Боркова.

К слову, о шансоне. На французском сегодня «шансон» — просто песня, существует традиция шансона «а пароль», где главное — текст, стихи (это Пиаф, Брель, Брассенс, Ферра), а есть «варьете франсез», с уклоном в эстраду. Но при всем богатстве истории канона невозможно обнаружить тюремных песен. Что объяснимо — в истории Франции тюрьма и ссылка занимают куда меньше места, чем в нашем возлюбленном отечестве. У них есть солдатские, песни моряков, песни различных профессий — но каторжная широко известна только одна, «Le Galerien», можно перевести как «каторжник на галерах». Ее пели в свое время великие — и Ив Монтан, и Феликс Леклерк, да и потом много кто. Но если начать разбираться, то оказывается, что это переложение известной русской каторжной песни «Помню, помню я», вполне точно переведенной Морисом Дрюоном и Жозефом Касселем.

После спектакля я вдруг понял, насколько неслучайно складывалась судьба Дины Верни, насколько она права, говоря, что все, кроме времени, было ее личным выбором. Вот маленькая деталь. Дина, познакомившись в СССР с кругом художников-концептуалистов, покупала их работы, вывозила и выставляла во Франции. Среди них — Эрик Булатов. Одна из его работ — визуализация написанного в 1964 году стихотворения Всеволода Некрасова, входящего в этот круг:

Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть
Свобода есть свобода

Так вот, это стихотворение — вдруг дошло до меня — удивительным образом рифмуется со строчкой из фольклорно-блатного хита «И вот сижу опять в тюрьме…»: «Свобода, …, свобода, …, свобода». Рифмуется и в пространстве жизни Дины Верни, и в пространстве русской культуры. Собственно, это сама русская культура и есть, живая и неотменимая.

Сцена из спектакля.
Фото — Дарья Боркова.

А уж о перекличке времен и говорить нечего. С нашим временем рифмуются и эмигрантские 20-е столетней давности, и застой 70-х. Спектакль и не скрывает этого: он обрамлен рамкой-разговором, звучащим в записи, даже, скорее, допросом. Пограничник задает вопросы въезжающей в Россию актрисе: «Цель визита… Выкладывайте вещи… Разблокируйте телефон…»

И, наконец: «Собираетесь ли вы еще возвращаться в Россию?»

«Конечно».

В августе спектакль «Кабаре „Верни“» будет показан несколько раз в Калининграде, а в сентябре — в Санкт-Петербурге.