О режиссерской лаборатории Большого детского фестиваля «Эхо БДФ — Красноярский край» в Красноярском ТЮЗе

Большой детский фестиваль продолжает путешествие по России. Как и студенты Мастерской Юрия Бутусова. Путешественники пересеклись в Красноярском крае, где проходила режиссерская лаборатория «Эхо БДФ». Лаборатория была аж в трех театрах: Железногорском театре кукол «Золотой ключик», Красноярском музыкальном театре и Красноярском ТЮЗе. В последнем и ставили свои эскизы бутусовцы.

Сцена из эскиза «Русалочка».
Фото — скриншот трансляции.

Где они только ни лабораторили за последний год: Театр Маяковского в Москве, «Мастеровые» в Набережных Челнах. Если обратиться к фиксации этих опытов, прослеживается нехитрая тенденция: режиссеры в большинстве своем наследуют мастеру. Такой же вывод применим и к лаборатории в Красноярском ТЮЗе. На этом можно было бы закончить. Но интересно рассуждать не столько об одной режиссуре, сколько о формате подобного взаимодействия режиссеров, художественного руководства театра и зрителей.

С помощью таких лабораторий начинающие режиссеры получают площадку для старта в профессии, а труппы репертуарных театров — возможность окунуться на несколько дней в эксперимент в экстремальные сроки. А в случае успешного итога театры получают новый спектакль в репертуар. Зрители, по идее, в этом уравнении стоят на одной ступени с театром — они тоже получают новый спектакль. Но последнее любопытно рассмотреть более детально. И предлагаемый повод — идеальный для этого пример. Ведь в случае ТЮЗа предельно ясна основная целевая аудитория. В случае с лабораторией Большого детского фестиваля эту целевую аудиторию возможно услышать, потому что всегда проводятся обсуждения со зрителями (и театральными критиками). Обыкновенно их проводят кураторы фестиваля. В этот раз это делали сотрудницы просветительского отдела Красноярского ТЮЗа, которые ведут такие беседы со зрителями на постоянной основе, используя метод безоценочного интервью. С помощью таких обсуждений удается сопоставить разные восприятия увиденного — от чувственного к рациональному.

Но сначала о самих эскизах, которые объединила тема «страшные сказки», предложенная главным режиссером Красноярского театра юного зрителя Муратом Абулкатиновым.

Сцена из эскиза «Русалочка».
Фото — скриншот трансляции.

«Русалочка», Х. К. Андерсен, режиссер Егор Ковалев

Три девушки в черных шелковых платьях по щиколотку со сборками, подчеркивающими изгибы фигур. Зачесанные назад волосы с мокрым эффектом. На телах и лицах перламутровые блестки. Кругом непроглядная чернота с изредка возникающими тусклыми просветами.

Подводный мир русалок в эскизе Егора Ковалева совсем не похож на привычную красочную диснеевскую картинку. На это и был расчет. История взросления и инициации, осознания последствий собственного выбора показана мрачной трагедией.

Сюжетные перипетии не перекрываются привлекательной картинкой и заводными песнями, оттого найти параллели с реальностью куда проще. Ковалев разложил «Русалочку» вместе с артистами (в этом эскизе задействована только молодежь ТЮЗа) в партитуру звука и тела, этюдно воссоздавая остроту чувств, неприкаянность юности и противостояние зловещей неизвестности внешнего мира. Волнами слышатся то неспокойное шипение, то манкое пение, то дребезжащий голосок Русалочки (Татьяна Скрябина) на фоне уверенных едких реплик взрослых. В пластике главенствуют ломота, волнительная дрожь и метание. Собственно, в метаниях решена финальная сцена встречи Русалочки с Принцем (Александр Мяло) и Принцессой: побегали друг от друга и друг к другу, да и разошлись печальные. А Русалочка свою печаль еще и утвердила исполнением песни «Позови меня с собой».

Сцена из эскиза «Девушка без рук».
Фото — скриншот трансляции.

«Девушка без рук», братья Гримм, режиссер Анна Потебня

В сказке братьев Гримм «Девушка без рук» старик отрубает дочери руки, чтобы не угодить к дьяволу. А девушка, как бы ни хотел дьявол забрать и ее, не просто выживает, а находит любовь, становится королевой и рожает наследника.

На заднике — красный квадрат из ткани. В центре сцены — голое раскидистое дерево. Условная декорация задает соответствующий тон отказа от психологизма: будет нечто абсурдное, представленное крупными и четкими мазками.

Повествование на протяжении всего эскиза ведут двое: ангел (Елена Половинкина) и дьявол (Савва Ревич), чье взаимодействие похоже на отношения давних супругов и оттого вызывает смех. Они, как и полагается, в белом и черном. Дьявол Ревича вскипает и подпрыгивает каждый раз, когда его зло не удается (или удается не в том объеме), а ангел Половинкиной уверенным и спокойным жестом препятствует проделкам. Внутри этих склок есть вся жуть из сказки братьев Гримм: и предательство, и отрубленные руки, и скитания. Распахнутый взгляд, несколько преувеличенные реакции — герои проходят все приключения с лицами, фиксирующими слабоумие и отвагу одновременно. И, казалось бы, одно событие страшнее другого, но нет времени это осознать. Стремительный темпоритм и абсурдная подача берут верх над страхом, и жуткая суть остается лишь в послевкусии.

Сцена из эскиза «Неумойка».
Фото — скриншот трансляции.

«Неумойка», А. Афанасьев, режиссер Шень Ван

Клоунские носы, кудрявые парики-шарики и малое количество реквизита в пустом пространстве Малой сцены — режиссер Шень Ван ставит отнюдь не веселую историю в жанре клоунады. «Неумойка» — короткая сказка Александра Афанасьева о солдате, который после участия в трех войнах заключает договор с чертом. Не мыться, не бриться, носа не утирать, а только богатеть.

Черноту сценического пространства наискось прорезает луч, ниспадая на книгу. Эту книгу на протяжении всего спектакля пишет, ведя повествование, черт (Вячеслав Ферапонтов, облаченный в черное пальто и парик из седых вздыбленных волос). Юркий, он вертится вокруг угловатого и почти валящегося с ног солдата (Антон Заборовский, в серой шинели на белом свитере крупной вязки). Черт же, нацепив бумажную корону, перевоплощается в царя, которому из-за нужды пополнить разоренную казну пришлось сватать за солдата одну из трех дочерей. Его дочери (Кристина Заборовская, Александра Булатова, Анна Зыкова) — одна к одной: высокие и худощавые клоунессы в тех самых париках-шариках. Они дурачатся, суетятся и делают все, чтобы даже сцены боев (солдат, напомню, три войны прошел) и невеселого по своей сути сватовства вызвали заливистый смех в зале.

Комичные лацци сопровождаются кружением серебристых жатых кусочков бумаги — то ли снег, то ли монеты, то ли порох. Или вдруг сцену заполняют разного размера шары, похожие на дискотечные, — то ли снежные клубни, то ли парад планет, то ли сизифовы камни. Удивительное искусство клоунады. На сцене всего ничего, но видно так много. Вроде смешат, а хочется плакать.

Сцена из эскиза «Бобок».
Фото — скриншот трансляции.

«Бобок», Ф. М. Достоевский, режиссер Александр Цереня

«Бобок» — наверное, самый неожиданный выбор для темы «страшные сказки». Достоевский хоть и страшный, но не вполне сказочный. Да и вряд ли это то, что знакомо юному зрителю. Это фантастический рассказ о литераторе (от чьего лица и ведется повествование), с которым творится нечто странное: начинает болеть голова, меняются характер и речь, но главное — посещают видения. И с такими симптомами он отправляется, как полагается, прямиком в кабак, а после — на кладбище, где беседует с мертвецами.

Загробный мир в эскизе Александра Церени с первого взгляда даже привлекательный. Перед зрителем как будто распахивается мир американских джазовых клубов 1920-х, с чечеткой и живой музыкой. На глубокой сцене блэкбокса только станок, где расставлены музыкальные инструменты. Позади — световые линейки, излучающие ярко-оранжевый цвет в дымной черноте пространства. За инструментами — артисты в пальто поверх костюмов-троек и артистки — одна в вечернем платье с разрезом и на каблуках, другая — в длинной юбке и блузке, в плаще и башмачках, надетых на носки. Все они составляют единое тело, передвигаясь в тесной группировке. То поднимут кого-то в горизонталь, то утянут в свою толпу, то растекутся по полу. Сопровождаются такие этюды поочередными рассказами о мирских грехах, которые провоцируют и демонстрируют своим откровением, наглостью и чванливостью появление новых.

Истории мертвецов переплетаются одна с другой в вязком повествовательном ритме. Так, что в какой-то момент уже и не различаешь, кто есть кто и о чем они говорят.

Сцена из эскиза «Бобок».
Фото — скриншот трансляции.

За всем этим следит главный герой. Литератор в исполнении Рената Бояршинова отличается от остальных мужчин котелком и туфлями для стэпа. Втянутый в действие очарованием согрешителей, он отбивает чечетку, не давая себе и зрителям забыться. Не давая забыть, что все это сон, потому что обрамляет действие сцены прикладывания литератора к подушке (и бутылке, разумеется, тоже).

Несмотря на явно большую художественную выразительность и цельность других эскизов, сюжетно близкой подросткам оказалась история Русалочки. И вряд ли из-за того, что она самая знакомая. Отдельно взятые «Бобок», «Девушка без рук» и «Неумойка» не соберут много откликов у подростков. Уж очень они далеки от сегодняшней действительности юных зрителей. На их обсуждение оставались, главным образом, ребята, которые хотят в будущем связать свою жизнь с театром. И поэтому они с большим интересом смотрели все спектакли, а на дискуссиях говорили «я хотел бы здесь сыграть», «это произведение мне было бы интересно поставить самому».

Сказки, с одной стороны, богатый материал для театрального высказывания. Через призму мощного художественного образа, погруженного в свои чудесные законы, можно поговорить о сложных и серьезных вещах. И, как известно, такое преломление (а не буквальность) при искусной работе воздействует невероятно мощно. Но, кажется, наравне с вечными сказками и классикой не стоит забывать об актуальном для сегодняшней молодежи материале, представленном современным языком. Ведь отвечая на вопрос, что хотелось бы видеть в театре, редкий подросток скажет: «Страшные сказки». Проверено в полевом исследовании.