«Игра интересов». По пьесам «Игра интересов» Х. Бенавенте и «Конец пути» Р. Шерриффа.
Российский академический молодежный театр (Москва).
Режиссер Алексей Бородин, художник Максим Обрезков.

Это могли бы быть два отдельных спектакля. Шаловливый и полный эксцентричного лицедейства спектакль по пьесе «Игра интересов» испанского драматурга Хасинто Бенавенте-и-Мартинеса: о изворотливых любителях ухищрений в духе комедии дель арте. И мрачный, трагедийного накала — по окопной драме «Конец пути» британца Роберта Шерриффа: о гибели всего человеческого в условиях войны. И это был бы даже хороший театр. О, как сыграла бы резвая, хорошо тренированная труппа РАМТа все эти комические положения и плутовские аллюзии Бенавенте. И как точна была бы эта же труппа в переживании перипетий полной драматизма, мучительного предощущения смерти и гибели мироздания пьесы Шерриффа. Собственно, так она и сыграла, но только в один вечер и на одной сцене.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Режиссер Алексей Бородин придумал из двух пьес один спектакль. К тому же он будто бы намеренно отказал себе в лежащей на поверхности идее впрямую столкнуть одно с другим.

Два отъявленных и неплатежеспособных плута, Леандр и Криспи, спасаются от преследований болонского Доктора, выдают себя за респектабельного господина и слугу, морочат голову Трактирщику и падким на лесть состоятельным кокоткам, ищут, кого бы облапошить, заглядываются на деньжата Полишинеля. Любовная — вначале притворная, а затем романтическая — история Леандра и Сильвии обставлена интригами Арлекина, Панталона, Капитана и прочих персонажей. Авантюрная беспечная жизнь ради развлечений, поиск легкой наживы, изворотливость и человеческая беспринципность, откровенный флирт и изящное жонглирование скабрезностями — норма поведения в этом продажном мире.

У офицеров в окопах Первой мировой речь идет о том, чтобы выжить. Выжить в фатальной операции по поимке «языка», в грядущем наступлении. И не дать себе вспоминать ни о доме, ни о любви, ни о мирной жизни. Осознание предстоящей битвы как рубежа, за которым смерть и ужас, — ясный рефрен «Конца пути». О победе и героях нет речи в тексте Шерриффа, и романтизация войны свойственна разве что молодому Рали. Для старших офицеров Стенхоупа и Осборна война давно стала страшной обыденностью: в ней гибель товарищей, готовность идти на смерть так же естественны, как разговоры о неудачном супе повара. Обытовление ужасов войны, покорность перед лицом смертоносных приказов, сознательный отказ от бередящих душу воспоминаний и страшное понимание бессмысленности военной мясорубки — норма, близкая концу света.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

В спектакле Бородина обе истории не пересекаются до конца: герои Бенавенте и Шерриффа за два с лишним часа сценического времени ни разу не взглянут друг на друга, не обозначат взаимное присутствие. Все синапсы двух сюжетов рассчитаны на публику. Это спектакль, который происходит в голове зрителя, и в этом его простой, но действенный ключ к мироощущению сегодняшнего человека.

У спектакля есть спойлер. И этот спойлер — огромная, во весь портал сцены, картина в золоченой раме. Висит она на золоченой стене в такой же золоченой зале а-ля «дорого-богато» с кессонным потолком, переливающимися люстрами и дизайнерской мебелью в духе ар-деко. Живописное полотно велико настолько, что обрекает зрителя разглядывать его, пока не прозвенит третий звонок. Для непосвященных гугл в помощь: это картина американского живописца Томаса Коула «Крушение» из его пятичастного цикла «Путь империи».

Максим Обрезков принимает и развивает идею режиссера: решение пространства в этом спектакле — все его оформление и последующая трансформация — продолжает идею содержательного перевертыша. В основе сценографии — исходный блестящий трюк, который так любит художник. И в этом спектакле он — неотъемлемая, если не главная часть магистрального концепта.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

После того, как в первой сцене Леандр и Криспи (Андрей Лаптев и Иван Юров) выбегут из зала к сцене, заболтают публику содержанием завязки, ясно обозначат, что они-то со зрителем на дружеской ноге, скрутят сальто, отвесят друг другу пинков и тычков и разбегутся, вдруг повиснет тишина. И картина Коула навсегда уедет под колосники, а на ее месте откроется голое скалистое пространство, где тают облака пороха от неслышных выстрелов, расходятся лучи невидимых прожекторов. Там гулко, редко, будто падающие капли, звучит и разносится эхом речь персонажей, там больше пауз, чем слов, а отрешенные движения преисполнены усталости от жизни. По звуку гонга рама гаснет, и на переднем плане будет продолжаться беспечная жизнь, а ее постоянным фоном станет картина измученных войной людей, утраты веры в жизнь и надежды на счастливый исход.

Весь спектакль — изысканная, подчас изощренная, местами понятная только знатокам игра с образами и приемами изобразительного искусства, которая сродни визуальной шифровке. Сменяя друг друга, живые картины в раме напоминают то выраженную статуарность Жака-Луи Давида, то мрачную палитру «Бедствий войны» Гойи, то безжизненность ландшафта в духе Каспара Давида Фридриха и последователей люминизма. Черные скалы на черном заднике у Максима Обрезкова приобретают объем благодаря свету. Но и он выставлен в лучших традициях кьяроскуро. И оттого кажется, что блестящая замогильным светом последних времен груда черных скал, на которых доживает свои пять дней до конца света / наступления серая горстка солдат, — последнее, что осталось в этом мире. За ними — бездонная пропасть, безжизненная чернота, мрак и ужас. Но это красивая чернота, красивый ужас, красивый мрак — ведь эта картина висит на стене богатого дома и не может портить антураж.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Заключенная в раму статуарность контрастирует с перипетиями комедии Бенавенте. Алексей Бородин — великий мастер мизансцены — придумывает для артистов настоящий калейдоскоп из быстрых, стремительных передвижений из кулисы в кулису, каскадной смены положений, сольных и групповых почти клоунских антре. Артисты купаются в дозволенной экспрессивности и эксцентричности реакций и жестов, с легкостью используют пластические гэги, свой взрывной артистический темперамент, точно чувствуют гротеск ситуаций. Эта комедия дель арте наших дней обладает пружинистым ритмом фонтанирующей жизни, она разыгрывается как по нотам с присущей ей импровизационностью и возможностью прятаться за маску персонажа.

Герои окопной драмы — не полная и не намеренная противоположность этим ловкачам. Они не то чтобы в рапиде, но существуют в замедленном ритме, который от усталости души, от осознания бессмысленности происходящего. Война этих солдат Первой мировой идет уже третий год, и сил остается разве что на поддержание каркаса личности. Даже любовь — и только что зритель видел, как дорога она Леандру и Сильвии, — в окопе оказывается едва припоминаемым чувством. Командир Стенхоуп в исполнении Максима Керина (в очередь играет Даниил Шперлинг) — ранимый, глубоко трагический персонаж, выбравший показную жестокость и бесчувственность. Ему понятна глобальная игра интересов военного времени, и он глушит в себе человека: внутренне — отводя глаза и требуя от юного Рали, прежнего своего друга по мирному времени, обращения по военной форме, внешне — непрестанно отхлебывая из фляги. Осборн Тараса Епифанцева — хрестоматийный образ бывалого фронтовика, который младшим и отец, и нянька, и товарищ. Он тоже все понимает, и в его интонациях — и забота, и покорность обреченного на убой.

Сепарированность пространства в какой-то момент станет условной. Рама перестанет гаснуть, и Стенхоуп горько замрет на валуне, пока на авансцене будут облапошивать Полишинеля, противящегося союзу влюбленных.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.

Постановочный аттракцион продолжится мощным взрывом — буквально низвергающимся из-под колосников потоком клубящегося дыма. Герои Шерриффа впрыгнут на авансцену с виски и шампанским в руках, но даже эта попытка заявить о своем существовании там, где о них не помнят, окажется безрезультатной. Ежась и озираясь, они будут говорить о войне, сидя на резных стульях и креслах, а герои комедии Бенавенте с легкостью отправятся на скалистые рельефы и как ни в чем не бывало начнут выстраиваться в живописную многофигурную композицию в духе салонных портретов. Их не смутит даже полный распад пространства — еще один постановочный ход художника. Где-то в глубине они продолжат свою едва слышимую игру в бирюльки и капризы, пока на авансцене будет умирать, отчаянно цепляясь за жизнь, смертельно раненый Рали (в очередь играют Максим Заболотний и Иван Канонеров) — чистый, трогательный и едва поживший юноша. И тех и других засыпят гигантские валуны — то ли глыбы разлетевшихся от взрывов скал, то ли внеземные карающие метеориты.

Алексей Бородин в своем новом спектакле взялся за материал без российской сценической истории. И если Бенавенте изредка мелькал на российских сценах, то Шеррифф — автор, хорошо известный только в пространстве Туманного Альбиона. В какой-то мере увиденные режиссером пересечения двух пьес исторически оправданы. Оба автора — практически современники, свидетели обеих мировых войн XX века. Но один писал легкие, искрящиеся юмором комедии, а другой — трагические драмы о закате человечества. Режиссер соединил обе пьесы в своем спектакле ровно так, как в начале XX века, сегодня и во все времена безо всякой монтажной склейки следуют друг за другом новости о бомбежках и песенных конкурсах, как в один и тот же момент времени кто-то смотрит новый спектакль, а кто-то в окопе, мечтая о лучшей жизни, смотрит в глаза смерти. Что бы ни было — у каждого свой интерес.

Сцена из спектакля.
Фото — Владимир Луповской.