«Одиссея». Гомер. Инсценировка А. Сальниковой.
СамАрт (Самарский театр юного зрителя).
Режиссер Алексей Елхимов, художественный руководитель постановки Анатолий Праудин, художник Игорь Каневский.

Спектакль Анатолия Праудина и Алексея Елхимова — не про героя, и даже не про древнегреческий эпос, и уж точно не про богов Олимпа. Одиссея нового времени — полуторачасовой сторителлинг с вкраплением коротких зонгов (музыкант Кук — Владимир Елизаров) о дураках. И о человечестве как очень глупом, по-детски наивном и совершенно безответственном виде жизни на Земле. Век героев канул в Лету, остатки разбросанной армии троянцев по крупицам возвращаются домой, легенды об их подвигах позабыты, а миром правят эмоции и скука. Боги устали нас любить, герои измельчали.

На сцене, условно разделенной на три части и два уровня, располагаются томные исполнители. На втором ярусе металлических колосников — пятерка богов: Зевс, Гермес, Посейдон, Аполлон и Афина Паллада. В программке они — Нина Басманова, Сергей Макаров, Татьяна Наумова, Кирилл Рогозин, Алексей Фирсов — перечислены без указания ролей, вместе с постановочной группой. На полу между богами и хлебной инсталляцией, укрытой плотной органзой, — хитромудрый Одиссей. Правда, в данной интерпретации хитромудрый он исключительно по рудиментарному принципу принадлежности к тексту первоисточника. Одиссей (Алексей Елхимов) томится. Он, фактически и метафорически выражаясь, застрял в межвременье на острове нимфы Калипсо. С одной стороны, он вспоминает Пенелопу и семью. Чтобы это показать, режиссером в сценографии спектакля вкручивается на крюк под потолок люлька, она же корыто, с предполагаемым сыном Телемахом. С другой стороны, от любимой домашней рутины Одиссея постоянно отвлекает оргазмирующая Нимфа, мелькающая на экранах. И это тоже аргумент, чтобы не ехать. Традиционное сказочное распутье, в центре которого наш герой.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Одиссей наивен и простоват. Побитый морем и злоключениями, русский Одиссей в исподнем (трусах, носках и майке-алкоголичке) включает старый телевизор, щелкает переключателем каналов, вздыхает, ждет знака богов, тоскует древнерусской тоской. Вообще, взаимоотношения человека и вертикали в спектакле отражены удивительно иронично. Люди (команда Одиссея), да и сам герой постоянно совершают ничем не мотивированные поступки по принципу «была не была». Была не была — съели быков Гелиоса; была не была — выпустили ветра из мехов Эола и так далее. Но при этом они свято уверены, что боги их любят. И стоит им только вернуться на Итаку, выстроить очередной жертвенник, как боги все простят. Знакомое простодушие, ужасно созвучное нашему времени.

При явных рифмах с жизненной повседневностью, негероических мотивациях войны эта повседневность остраняется стилизованными древнегреческими масками, зонгами (песнями Кука в обработке Александры Сальниковой), видеопроекциями с условным обозначением островов и персонажей, живущих на них. Циклоп — зеленый глаз, Цирцея — старушечье лицо, Калипсо — оргазмирующая девушка и так далее. Это разомкнутая история с постоянным стремлением к импровизации. В конце концов, считается, что сам Гомер был рапсодом. Так и исполнители в спектакле (за исключением Одиссея) не связаны сложными отношениями «актер — роль» и выступают трансляторами и ретрансляторами текста. Сейчас Афина — вестница и помощница Одиссея, спустя пару минут — царевна Навсикая в гипсовой маске, а в середине спектакля — юнга на корабле. А сам текст — укороченный до полутора часов срез центральных событий возвращения героев из Трои.

Сохраняя ритмическую партитуру поэмы, Александра Сальникова переводит тяжеловесный, трудный для современного уха гекзаметр в легкий пушкинский ямб и, чтобы разбудить отдельных зрителей, вкрапляет короткие остроумные зонги про героев и олимпийских богов.

Эпический дух в постановке возникает благодаря невероятно изобретательной сценографии, больше похожей на инсталляцию. Будучи странниками, все пять богов-актеров одеты в подкрашенные холщовые туники/плащи/обмотки с позолотой, как напоминающие эллинский костюм, так и отсылающие нас (вкупе с экранами) к «Космической Одиссее» Кубрика. Важную функцию выполняет упомянутая мной в начале текста инсталляция из хлеба. Это буханочный бог Гелиос (искусное хлебобулочное изделие в виде быка), пещера циклопов с маленькими деревянными телятами на тонких спичечных ножках, дворец Цирцеи, мука и пустая доска при входе в Аид. Каждый из этих элементов обыгрывается актерами и позволяет импровизации вступить в свои права, а не топтаться в гардеробной запланированного действия.

Некоторая линейность и схематичность основных сюжетных линий делают спектакль пока что больше похожим на открытую репетицию. Возможно, эти качества целенаправленно провоцируют зрителя к собственному «путешествию», открытому диалогу. Можно предположить, но еще сложно увидеть.