«Сон в летнюю ночь». По мотивам пьесы У. Шекспир.
Новый Театр Сочи.
Режиссер Надя Кубайлат, художник Василина Харламова.

Пьесы Шекспира — и комедии, и трагедии — собраны из одних и тех же кубиков, только в несколько разном порядке. В его трагедиях, как подметил еще Сигизмунд Кржижановский, герои торопятся: спешит Ромео, скор на расправу Отелло, внезапно вонзает кинжал в занавеску Гамлет. А в комедиях герои приостанавливаются, и те же самые сюжеты могут обернуться радостным финалом: так, например, происходит в «Много шума из ничего», где мотивы шекспировских трагедий (ревность, ложная смерть любимой, завистливый брат) ведут ко всеобъемлющему хеппи-энду.

Сцена из спектакля.
Фото — Алеся Салтыкова.

Этот пример подтверждает старую истину: чтобы эффект от комедии был по-настоящему силен, герой должен пройти по краю трагедии.

В «Сне в летнюю ночь» символом темной стороны мира мне всегда казался любовный сок алого цветка, который лишал и разума, и воли. Буквально зомбирование. Ладно еще Деметрий и Лизандр, влюбленные в несчастную Елену, — но тут же Шекспир вместе с Обероном ядовито хохочет над страстью Титании к ослу.

Надя Кубайлат идет вслед за Шекспиром: ее «Сон в летнюю ночь» пересобран из кубиков комедии в рваное полотно апокалиптичной антиутопии, и получается на новый лад «Короткая и длительная драма. Веселая трагедия в стихах».

И здорово, что Новый Театр Сочи — а все мы знаем, что южный театр есть особое культурное явление — идет на этот жанровый эксперимент. Вообще, этот сочинский театр, насколько я могу судить по лабораториям и именам режиссеров, показывает высокий градус творческой отваги.

История будет стремительной: уложится в полтора часа. Режиссер убирает из комедии несколько персонажей и сюжетных линий, оставляя только четверку юных влюбленных — и еще двоих.

Вместо черного кабинета — белый: все сверху донизу затянуто белой пленкой. Прямо перед ногами зрителей первого ряда — разрытая могила с брошенной лопатой (привет, Гамлет). С потолка в начале спектакля безжалостно светят лампы дневного света. Появляются два персонажа в наклеенных бороде-усах: серые одежды их напоминают разом и Средневековье, и костюмы шахтеров, и облик героев «Кин-дза-дза». Но говорят они совершенно не по-театральному. Мелко, настойчиво кашляют. Буднично, устало начинают пролог: в нем проскальзывают и фразы мастеровых-комедиантов, и реплики Оберона и Пэка, и слова Эгея, раз за разом уточняющего, что он имеет власть над дочерью. «А сцену самоубийства надо вымарать…» Холодное по свету и по тону введение снимает очарование театральных ожиданий, жестко сталкивает зрителя с реальностью.

Сцена из спектакля.
Фото — Алеся Салтыкова.

Гаснет свет. Фонарики рассказчиков выхватывают из тьмы содрогающиеся полуголые тела, свернутые на полу. Они просыпаются к жизни со всхлипом, словно очнувшись или вынырнув. Свет желтеет; звучит то ли дабстеп, то ли отзвуки заводского производства: этот мир лежит в промышленной реальности. Четверо одеваются в черное и постепенно входят в театральную условность. Один начинает читать над могилой монолог — и кажется Ромео; второй долго смотрит в нее чистым Гамлетом.

Четыре героя еще раз переоденутся, уже в цветное, чтобы воссоздать знаменитые блуждания любящих в лесу — и в слоумо, и под музыку, проговаривая текст Шекспира с той или иной долей вовлеченности. Но вот только в роли луны и иных светил будут работать проекции видео.

Примерно к середине спектакля на пустую сцену вынесут несколько камер, которые будут задавать сложную картинку на заднике: то круглый шар «рыбьего глаза» с селфи-исповедью, то калейдоскоп из четырех видео, где трансляция со сцены в какой-то момент будет подменяться документальной съемкой — людей и животных — из настоящего леса (видеохудожник Александр Плахин). И тут вся картинка спектакля наконец соберется. Это история об управлении нашим сознанием, и не только со стороны медиа.

Потому что в любовном напитке, который ломает волю человека, режиссер видит кое-что пострашнее. Когда Пэк получает задание заколдовать спящего, он выходит в костюме химзащиты и выносит с собой рукав шланга, из которого на героя повалит густой серый сценический дым. Но по ощущениям — это боевой газ; после него юноша корчится и, всхлипывая, перерождается, утрачивая человеческие черты и все больше становясь животным. Вот тебе, бабушка, и повелитель мух.

Сцена из спектакля.
Фото — Алеся Салтыкова.

В тексте «Сна в летнюю ночь», как и в других комедиях Шекспира, много анималистической метафорики; здесь она воплощена в движениях гарцующих Деметрия (Антон Черных) и Лизандра (Никита Соколец). Они то гориллы, то котики, то змеи — совершенно теряют человеческий облик. Здесь, в их игре с партнером и рекурсии на стриминг-видео, много смешного, и зритель с облегчением хохочет.

Влюбленными управляет шикарная Елена: Евгения Афонская тонко играет переход от забитого очкарика (недаром столько раз повторится фраза Эгея о власти над дочерью) к деспотической королеве. В итоге, опираясь на лопату как на посох, Елена прикажет двум обезумевшим юнцам засыпать Гермию (Полина Кроль), лежащую все в той же могиле, землей. И парни принесут два мешка, и высыпят на девушку…

А потом начнут носить на сцену шины, все это время столбиками стоявшие слева от сцены. Они будут сваливать и сваливать их, пока не вырастет покрышечный курган; а Елена — гордо стоять на фоне видео с медленно летящими шинами: как не вспомнить тут триеровскую меланхолию.

У Шекспира в пьесах вначале обычно мир в непорядке: в Вероне ссорятся семьи, в Дании век вывихнул сустав. Но в финале обычно все приходит в порядок — даже если для этого понадобятся жертвы. Ренессансное сознание верит в то, что мир придет к согласию.

В «Сне в летнюю ночь» причина вселенского разлада в том, что поссорились эльфийские владыки Титания и Оберон; когда же они мирятся, равновесие восстановлено. Но в спектакле Нади Кубайлат монолог о мировой катастрофе, более чем только экологической, читается не в начале, а в конце.

Сцена из спектакля.
Фото — Алеся Салтыкова.

Этот мир уже далеко не уверен в счастливом финале. Док-видео в течение спектакля, в том числе съемка незасыпанной могилы сверху, напоминает и о криминальной хронике, о неизбывном присутствии зла в мире — и о том, что так и неизвестно, по большому счету, кто же убил Лору Палмер. В этой промышленной реальности нет Титании, чтобы помириться. Гармонии никто не обещал.

В финале, правда, снова сменится свет. Оберон и Пэк выйдут на авансцену, снимут наклеенные части — и окажутся замечательными артистами Ростиславом Дубинским и (неузнанной мной до этого момента) Натальей Бахаревой. Четверо юных выбегут, переодетые в белое, расколдованные, с цветочками и даже с хлопушками. Зрителю подарят хеппи-энд!..

Но как же он здесь случаен и неутешителен.