«Тристан и Изольда». Р. Вагнер.
Мариинский театр.
Режиссеры Константин Балакин и Алексей Степанюк, сценограф Елена Вершинина, дирижер Валерий Гергиев.

В прошлом году исполнилось 125 лет со дня первой постановки «Тристана и Изольды» в Мариинском театре (5 апреля 1899-го, режиссер Осип Палечек, дирижер Феликс Блуменфельд). Дата стала поводом для театра снова вспомнить о вагнеровской опере и в самом конце года 2024-го представить новую постановку.

Сцена из спектакля.
Фото — Наташа Разина (2024 г.) © Мариинский театр.

До того версий «Тристана и Изольды» в Мариинке было ровно три: та самая, первая, где звездой был Иван Ершов (хоть и вошедший в спектакль после премьеры — знакомил петербургскую публику с «Вагнером по-русски» француз Эдуард Кассира); вторая — в 1909-м (режиссер Всеволод Мейерхольд, дирижер Эдуард Направник) — ее прокат в Мариинском театре прекратили Первая мировая война и изгнание немецкого репертуара с императорской сцены; и третья — в 2005-м, когда Валерий Гергиев пригласил на постановку Дмитрия Чернякова. Последняя довольно долго шла в театре, получила спецприз «Золотой Маски», была перенесена во Владивосток — и вот теперь заменена версией Константина Балакина и Алексея Степанюка. Спектакль Чернякова шел сначала на исторической, затем на Новой сцене театра. Нынешняя премьера сотворена в Концертном зале, которому уже случалось принимать полноформатные оперные представления, а не только концертные исполнения опер.

Хорошо знакомый петербуржцам спектакль Чернякова был сделан в привычной манере режиссера: музыкальная драма стала драмой психоаналитической, Тристан перед смертью разбирался со своим прошлым, а интерьеры не предполагали никаких средневековых замков — на сцене возникали стандартные жилища людей конца ХХ века (оформлял тогда спектакль Зиновий Марголин). Авторы нынешнего спектакля решили выразить переполняющее их почтение к Вагнеру созданием некоего туманного мира, переполненного загадочными скалами (края концертной площадки драпированы чем-то бликующим, как полиэтилен) и здоровенными идолами (в первой сцене мы видим две лежащие длиннющие «каменные» штуковины — более всего одна из них похожа на вытянутую морду орангутана, другая — на задумчивого крокодила в засаде). То есть, вероятно, здесь надо говорить не о заслугах всех постановщиков оперы, но о манифестации художника — Елена Вершинина (ученица Вячеслава Окунева, выпуск СПбГАТИ 2010 года, много работавшая в провинции и в течение восьми лет отвечавшая за сценографию в Астраханской опере) именно так представляет тайну Вагнера, его агрессию и его миф.

Сцена из спектакля.
Фото — Наташа Разина (2024 г.) © Мариинский театр.

В центре сцены — белая палатка (насмотревшись иноземных детективов, сразу представляешь себе, что это рабочее место криминалистов, выехавших «на труп»), с двух сторон — эти лежачие орангутаны-крокодилы, а ограждает их полукругом нечто, сияющее дешевым блеском. Во втором акте появляются стоящие черные кипарисы, внутри которых почему-то мерцают угли, а в третьем в центре сцены остается один большой камень, на который и водворен умирающий час подряд Тристан. Трудно представить себе более неудобное ложе — какая-то волнистая каменюка, и не лечь по-человечески, и не сесть, бедолаге и просто на полу было бы легче, но так видит художник. Все вместе — нелепость на нелепости, и вместо трансляции каменного величия мифа — раздробленная картинка, сделанная как будто второпях и при этом что-то нестерпимо напоминающая. Ну конечно же — массив декораций «Кольца нибелунга», сотворенный Георгием Цыпиным в начале нашего века в Мариинке же. Вот только у Цыпина на сцене возникали натурально великаны, отвечая вагнеровскому масштабу, здесь же про масштаб и речи нет. Скромное импортозамещение, не более того. Во всем — в фантазии и в материалах.

Работа режиссеров выглядит также довольно незамысловатой, но все же она сделана значительно лучше работы художника. Балакин и Степанюк сочетают два подхода к материалу — для них эта история одновременно символическая и психологическая. Когда они решают «обращаться к Вагнеру», то предлагают артистам принимать позы, будто сошедшие со старинных театральных фотографий: несколько неестественные и запоминающиеся именно своей неестественностью, но возможные именно в рамках подхода «ставим, как в XIX веке = как Вагнер бы захотел». Когда они все-таки вспоминают о том, что живут в веке XXI, то возникают точные штрихи, верные психологические заметки. Вот в сцене умирания Тристана его друг Курвенал (Евгений Никитин) все хочет укрыть раненого товарища, хочет его согреть — это вот прямо по Станиславскому, будто постановщики детали для роли в госпитале подсматривали: да, при потере крови человек начинает мерзнуть, и каждый солдат это знает. При этом два подхода не мешают друг другу: вот Тристан (Михаил Векуа) и Изольда (Татьяна Павловская) реагируют друг на друга как нормальные живые люди, а в следующий момент начинают застывать с преувеличенно пафосными жестами — вместе это смотрится не как недоработка режиссеров, но как их решение поговорить о вечности Вагнера, для которой возможны и тот и другой подходы, а также их сочетание.

Сцена из спектакля.
Фото — Наташа Разина (2024 г.) © Мариинский театр.

Но главным героем вечера становится, несомненно, музыка. Вот сидишь ты пять с половиной часов в Концертном зале, пытаешься не замечать декорации, пожимаешь плечами из-за споров режиссеров с самими собой — а оркестр и певцы выдают такого Вагнера, что и сам Людвиг Баварский их бы расцеловал. В огромных, трудных, «кровавых», как говорят в театре, партиях Тристана и Изольды Михаил Векуа и Татьяна Павловская безукоризненны совершенно — чего стоят только переход Изольды от практически истерики протеста к чувству принадлежности и чувству предназначения, и прощание с миром Тристана! Колоритная и слегка надменная служанка Брангена в исполнении Юлии Маточкиной ни в чем не уступает своей хозяйке, а друг-оруженосец Тристана Курвенал (Евгений Никитин) и голосом, и актерской игрой убеждает публику в том, что Тристан — человек выдающийся («эффект свиты» — если герою предан образцово честный человек, значит герой того стоит). А оркестру хватает мощи воспроизвести вагнеровский океан с его подводными течениями, обманчивыми затуханиями волн, торжеством шторма и финальным истончением его, его прощанием — и так же хватает точности и интеллекта, чтобы обозначить все детали и деталечки. Гергиев в «Тристане и Изольде» вершит великую музыку как великий человек — и в момент спектакля ты чувствуешь только счастье, что тебе достался этот вечер. А про все другие черты, свойства и решения великого человека ты будешь вспоминать потом — ну, как потом вспоминают о Вагнере.