«Барток/Бетховен/Шёнберг».
Танцевальная компания Rosas (Бельгия) в рамках фестиваля «Золотая Маска».
Хореография Анны Терезы де Кеерсмакер.

Бум российских (строго говоря, московских) гастролей постановок Анны Терезы де Кеерсмакер, одной из гранд-дам современного танца, был в сезоне 2017/2018. Суперузнаваемой в танцевальной среде «Фазе» на момент приезда на «Территорию-2017» как раз исполнилось 35 лет. Чуть позже «Черешневый лес» привез «Дождь» — тоже не новый (премьера в 2001 году), но не такой культовый.

«Фаза», одна из визитных карточек Кеерсмакер, была «показательным выступлением». Квинтэссенция стиля, все, что надо помнить об этой постановщице, — в одном спектакле. Музыка американского минималиста Стива Райха, долгое повторение маленьких сегментов и в звуковой, и в танцевальной партитурах. Медитативное наблюдение. Лаконизм до аскезы. «Дождь» был легче, цветистее. Можно сказать, он намекал: стиль танцевальной компании Rosas, одного из основных «полигонов» хореографа, конечно, опознаваем, но не так прост и единообразен, как кажется при минимальном знакомстве.

Сцена из спектакля. Часть «Барток»
Фото — Anne Van Aerschot.

Вечер «Барток/Бетховен/Шёнберг» в программе зарубежных спектаклей фестиваля «Золотая Маска» — продолжение знакомства. Визуально это «та самая Кеерсмакер». Намеренно «никакие» костюмы, близкие к униформе (прямые черные юбки, закрытый верх, грубоватые ботинки). Простые, вроде, движения, среди которых и базовые балетные па, и обыденные жесты. Ничего, на первый взгляд, такого, что могло бы трансформировать представление о Rosas.

Но впечатление быстро рассеивается. В «Бартоке/Бетховене/Шёнберге» ведется двойная игра: то, да не то. Неочевидность начинается с принципа составления вечера. Это — авторизованная ретроспектива. Кеерсмакер выбрала старые спектакли (программа «Барток/Примечания» 1986 года; «Руда», из которой «вырезана» часть «Бетховен», 1992 года; «Просветленная ночь» 1995-го и 2014-го) и скомпоновала из них программу, про которую сама говорит, что это вечер-история ее взаимоотношений с музыкой, эволюция работы с партитурой.

Кажется, что ретроспектива должна аккумулировать наиболее характерные вещи. «Барток/Бетховен/Шёнберг» же не фиксирует метод работы, а показывает, как он формируется.

Кеерсмакер-список, эстетический «чек-лист», уже звучал: минимальные средства, строгость, повторения. С каждым элементом собранные в вечер одноактовки так или иначе разбираются. Что-то оказывается подвижным и полуобязательным, что-то — неизменным. Если упрощать, то после «Барток/Бетховен/Шёнберг» можно попробовать ответить на вопрос: без чего хореограф Анна Тереза де Кеерсмакер теряет авторскую идентичность?

Сцена из спектакля. Часть «Бетховен»
Фото — Anne Van Aerschot.

Например, кажется, что наиболее созвучная постановкам Rosas музыка — минимализм. Думаешь «Rosas» — представляешь пару нот, которые нужно слушать очень долго. Для этого вечера же выбраны ранний, еще с романтическими влияниями Арнольд Шёнберг или бароккообразная бетховенская Большая фуга. Работа с ними едва ли не интереснее, чем прямое совпадение со стилем и идеями Стива Райха. Оказывается, например, что Кеерсмакер крайне музыкальна. Она может по-своему редактировать произведения, «разбавлять» их (так, между частями Струнного квартета № 4 Белы Бартока внедряются долгие «перебивки» из тишины), выделять близкие элементы. Но и аскеза, и повтор для хореографа — не догма и не единственно приемлемые решения. Берясь за эмоциональную «Просветленную ночь» Шёнберга, Кеерсмакер идет следом и создает драматичную историю невзаимной, несовпадающей любви. Та Кеерсмакер, которая видится как автор танца-созерцания, а не танца-переживания, не гнушается ни ломанием рук, ни сентиментальным кружением, ни сексуализированными поддержками.

Сцена из спектакля. Часть «Шёнберг»
Фото — Дмитрий Дубинский.

Работа с телесностью — еще один «пункт» вечера. Когда видишь, как танцовщица Соа Ратсифандриана запрыгивает на плечи своему партнеру Боштяну Антончичу и крепко зажимает его голову бедрами, невольно удивляешься. Не потому что «как можно!», а просто не ждешь подобного от Rosas. И в «Шёнберге», и в первой части вечера, «Бартоке», танец Кеерсмакер оказывается приземленным, телесным, «рассказывающим» про живых людей. Напряженные объятия, легкомысленные покачивания бедрами, озорно задранные юбки и сверкание белыми трусами мирно соседствуют с необходимостью следить за медленными, нарочито затянутыми шагами — и не разрушают минималистский танец.

В силе остается лишь фирменная репетитивность — и та в «Бартоке» подвергается ревизии. Эта часть начинается с обманки: танцовщицы, кружащими вихрями вылетев в центр сцены, принимаются медленно (хочется сказать «не дыша») мерять клочок сцены комплексом шагов: скользнуть носком влево, разворот, приставить, вернуться на исходную позицию, повторить. Только настроишься на всестороннее изучение шагов, как движения ускоряются, превращаются в подобие сальсы. Девушки просто танцуют, и кажется, что тебя немного обманули. Хотя повторения все еще тут: просто «сегмент» стал намного больше. В «Бартоке» повторяющийся сегмент надо найти самостоятельно. Запомнишь, в каком порядке появлялись движения, — и поймешь, что «возвращается» целый танцевальный эпизод с завязкой, развитием и финалом.

Именно ощущением «тут узнаю, тут нет», необходимостью следить «Барток/Бетховен/Шёнберг» подкупает больше всего. Логично было когда-то привезти старинную «Фазу», поставить галочку в списке «легендарные спектакли, которые показали в России живьем». Посмотреть «Кеерсмакер-стандарт». Но одним «золотым фондом» жив не будешь. Квазиретроспектива «ББШ» — шаг к тому, чтобы гранд-персоны современного искусства, живые классики воспринимались не только как фигуры из учебников, но как развивающиеся и меняющиеся авторы.