«Маскарад». М. Ю. Лермонтов.
Ростовский театр драмы им. Максима Горького.
Режиссер Сергей Захарин, художник Александра Новоселова.

«Горе от ума». А. С. Грибоедов.
Ростовский молодежный театр.
Режиссер Михаил Заец, художник Алексей Паненков.

«Пиковая дама». А. С. Пушкин.
Новошахтинский драматический театр.
Режиссер Михаил Сопов, художник Юрий Сопов.

Так складывается афиша в театрах нашего края: Пушкин, Грибоедов, Лермонтов. Классичнее некуда. Ставят режиссеры нового века. Читают классику, естественно, по-своему.

Во-первых, никаких гостиных со старинной мебелью, витыми лестницами и портретами предков. Сценографический образ спектакля сочиняется как принципиально иная среда. Во-вторых, об исторической верности костюмов заботы, как правило, нет: они имеют либо условный колорит, либо скроены по моде сегодняшнего дня. В-третьих, предметы из нашего времени используются широко и безоглядно: телеэкран, гаджеты, электронные сигареты… И в-главных, в удачной работе приращиваются новые смыслы.

Сцена из спектакля «Маскарад».
Фото — архив театра.

В Ростовской драме задник — это небольшая сцена с занавесом, ниже — «пространство жизни», в которой «маскерад» — ее стиль и смысл. На равных с людьми здесь вальсируют муляжи под неувядающий музыкальный шедевр Арама Хачатуряна («не то, чтобы печаль, не то, чтоб радость…»), и стулья с высокими спинками участвуют в игре. Ближе к авансцене — твердое кресло для Арбенина. Развлекающаяся публика одета в платья зеленое с черным — цвета игорного дома (костюмы Александры Марковой).

В один момент напряженный, как сжатая пружина, Неизвестный (Роман Гайдамак) ставит ногу на спинку стула в центре маленькой сцены, возвышаясь над всей историей: над балами и игрой, над интригами и кознями. К финалу стулья используются по прямому назначению: завсегдатаи маскарадов, сидя лицом к этой сцене, аплодируют Неизвестному, который кланяется им. Значит, он не просто ждет своего часа, наблюдая, как увязает в склочных сетях давний враг. Он — режиссер этой жестокой драмы и теперь празднует удачу. В следующую секунду публика спектакля, поставленного Неизвестным, оборачивается в зрительный зал, и он присоединяется к аплодисментам.

Сцена из спектакля «Маскарад».
Фото — архив театра.

На новошахтинской сцене постоянно открываются и закрываются двери, сдвигаются и раздвигаются шторы, и Германн умудряется в этом лабиринте жизни всякий раз фатально ошибиться, входя не в ту дверь, выбирая не ту сторону. Не идет налево, в комнату, где его ждет Лиза, а заворачивает направо, к графине, и за игорным столом с правой стороны берет даму, презрев условие, поставленное ему для выигрыша.

На сцене Молодежного театра — просторный загородный дом с панорамными окнами. Телеэкран транслирует последние новости. За домом видна роскошная оранжерея — знаковое место. Во втором действии каждый гость несет с собой растение — озеленением занята вся фамусовская тусовка. А за пределами ухоженной выгородки — сухое, выбеленное временем деревце, рядом с которым уязвленный Чацкий (Иван Травин) произносит свой прощальный монолог. Совершенно неуместен в этой компании Репетилов (Александр Соболь), он и чувствует себя явно не в своей тарелке, прибывает на самокате и отъезжает, выслушав сообщение навигатора о перестроенном в никуда маршруте.

Костюмы на грибоедовских персонажах, как у нас с вами. По-маниловски прекраснодушный Фамусов (Юрий Филатов) в демократичной спортивной паре красного цвета. Лизанька (Наталья Закоптелова), напротив, разодета, как секретарша в солидной фирме, курит электронные сигареты. Софья (София Львова) — с неприбранными волосами, в короткой легкой юбочке и высоких шнурованных ботинках. Производит впечатление «типичного дефективного переростка» (есть такая характеристика в одном из рассказов М. Зощенко). И это предмет болезненной любви интеллектуала Чацкого? Да тут вовсе не горе уму, а неудача отвергнутого прежней любовью. Может быть, именно она обостряет его зрение, и он видит то, что было неявно для него три года назад, когда он уехал «так далеко»? Теперь ему в отечестве, вероятно, только дым и сладок, и он, надо полагать, тоже сбегает в никуда, что, мягко говоря, не одобряется ни в какие времена.

Сцена из спектакля «Горе от ума».
Фото — архив театра.

Публика в наших краях любит сильные ощущения, высокий эмоциональный градус сценических событий, и никакая гипербола не воспринимается как чрезмерная. И когда ушлый Молчалин (Александр Гайдаржи), попавшийся на попытке интрижки с Лизанькой, ужом переползает всю линию сцены, чтобы вымолить прощение у Софьи, то ничего особенного в этом трюке нет: ну, в определенном смысле дошел до степеней известных.

Между текстом и его сценической формой выстраиваются иронические комментарии. Стоят на авансцене люди театра, привлекают внимание к пьесе, напоминая афоризмы из нее, дошедшие до наших времен. Прикидывают, как нынешние школьники, готовясь к ЕГЭ, могут эту историю понять. А она ведь, обратите внимание, что-то нам напоминает. Ну да, лизоблюды, солдафоны, краснобаи, сплетники — все на своих местах. И горечь от того, что единственный путь размежевания со злом — спастись от него бегством, усиливает песня «Взвешен» группы «СБПЧ» («Самое большое простое число»):

Ты ничего не значишь,
Ты ничего — и значит,
Ты ничего не весишь.
Ты ничего не стоишь.

Сцена из спектакля «Горе от ума».
Фото — архив театра.

Комедия с горчинкой — так и мы все чаще смеемся. Один против всех — что тут веселого? Все три спектакля — о человеке, по-особенному скроенном, во враждебной среде. Чацкий — в тотальном одиночестве, и чего он бисер мечет перед теми, кто не стоит душевных трат? Хотя прежде был он одним из них. Как и Арбенин, прошедший все этапы искушения «маскерадом», и теперь жизнь для него — «давно известная шарада». Совсем молодой автор пьесы (Лермонтову было тогда за 20), на собственном опыте знающий законы маскарадных развлечений, все же сочувствует своему герою, создатели спектакля — вовсе нет. Сумрачному мизантропу, каким играет его Евгений Климанов, никак невозможно поверить в то, что он занят «любовью… не делами». Вероятно, период, когда он «воскрес для жизни и добра», уже позади, а теперь он явно и бесповоротно «под грузом тяжких дум» и алармистских предчувствий. Беспечное дитя, которое преданно садится у его ног (Нину играет Анна Гайдамак), вмиг становится несчастным существом под ледяным душем его слов. Он, оказывается, «любит иначе», не принеся счастья ни себе, ни юной жене. Даже легкомысленный искатель приключений Звездич (Виталий Островский) и баронесса Штраль (изящная актерская работа Елены Климановой) оказываются милосерднее, чем одержимый местью человек «с душой кипучею, как лава».

Сцена из спектакля «Пиковая дама».
Фото — архив театра.

Германн в «Пиковой даме» (Николай Шарифулин) тоже выламывается из среды, где чувствует себя чужаком. Готовя инсценировку, Анастасия Хаустова (она же играет Лизу), сохраняя текст, основную часть истории доверяет Томскому (Александр Скулков), остальную раскладывает на завсегдатаев светских балов и игорного дома. Все персонажи с жаром обсуждают подробности жизни Германна, а дамы злословят по поводу зависимости Лизы от капризов графини. Все сладостно злорадствуют, демонстрируя пренебрежение к тем, кто живет не по их правилам, кто не похож на них. Возникает тема «света», который отторгает не своих (еще беспощаднее — тех, кто не пожелал оставаться в своих). Усугубляется же судьба «других» тем, что оба уязвимы. Лизе, «пренесчастному созданию», некуда деться от старухи-тиранши, ненавидящей все живое (Оксана Второва), а Германн одержим идеей, на которую не стоит класть жизнь. Он кажется человеком вполне заурядным (или из-за тяжелой скрытности его толком не разглядеть). Но если одним из жизненных постулатов он полагает умеренность, какое уж тут «огненное воображение»! А история предательства кончается плохо; Германн не понимает, что главным его выигрышем была бы Лизина любовь, и на потеху «свету» представляет свою судьбу как образец трагифарса: входит к старухе с мольбой, а выходит убийцей.

Сцена из спектакля «Пиковая дама».
Фото — архив театра.

Играется ли в Новошахтинске мистическая драма? Во всяком случае, не «христианский комментарий к масонскому мифу», как я прочла в одной ученой статье. Разумеется, современники Пушкина гораздо свободнее считывали каббалистические символы, связанные и с именем Германна (герменевтика — наука о колдовстве), и с числами, которыми владела графиня, и с нею самой. Мистическая таинственность событий, естественно, присутствует и в спектакле. Но не она определяет их безусловное течение, хотя тройка и семерка уже слетали с языка Германна («расчет, умеренность и трудолюбие… утроят, усемерят мой капитал»). Можно сказать, две карты были ему заранее обеспечены, все внимание должно направиться на туз и на условие открыть его. Но выбирает он маршрут в никуда. Сам выбирает.

Кажется, сегодняшние режиссеры «любят иначе» героев классических пьес, не отрицая ни сил судьбы, ни того, что, как правило, человеку предоставляется выбор.