«Vanya». Адаптация пьесы А. П. Чехова «Дядя Ваня».
Duke of York’s Theatre (Лондон).
Авторы текста Саймон Стивенс и Эндрю Скотт, режиссер Сэм Йейтс, сценограф Розанна Вайз.

Спектакль «Ваня» по пьесе «Дядя Ваня» Антона Чехова с Эндрю Скоттом во всех ролях стал одним из главных театральных событий Лондона осенью 2023 года.

Э. Скотт.
Фото — Marc Brenner.

Главные действующие лица

Эндрю Скотт российской публике чаще всего известен по роли профессора Мориарти в сериале «Шерлок». В Британии он звезда, один из ведущих актеров своего поколения.

Внимание театральной публики было обеспечено спектаклю заранее: мало того, что в нем играл Скотт, он еще и играл всех восьмерых персонажей сразу. Последнее напоминало цирковой трюк, и многие критики задавались вопросом, удастся ли он Скотту.

Драматург Саймон Стивенс убрал из названия слово «дядя», сократил текст и перенес действие пьесы из чеховской России XIX века в сельскую Ирландию XX века. Профессор Серебряков стал кинорежиссером, снявшим когда-то культовый фильм, но давно пережившим свою славу. Публика все еще относится к нему с пиететом, однако денег он уже не зарабатывает и бесконечно раздражает дядю Ваню (ставшего в постановке Иваном) своими претензиями на культурную значимость, замашками богача, а главное, своим успехом у женщин.

Стивенс — известное лицо на британской театральной сцене. Его карьере более 25 лет, и за это время он поставил несколько высоко оцененных критиками спектаклей, например, «Загадочное ночное убийство собаки», который выиграл премию Лоуренса Оливье в 2013 году и премию «Тони» в 2015-м. Стивенс преподает драматургию в ряде престижных колледжей и является одним из наиболее представленных на европейских подмостках современных англоязычных авторов.

На афише Скотт и Стивенс были указаны как соавторы по адаптации.

Э. Скотт.
Фото — Marc Brenner.

«Ваня»: начало

Когда зрители заполняют зал перед спектаклем, занавес уже поднят, а точнее — он отсутствует в принципе. На сцене слева от зрителя тянется в глубь сцены нечто вроде кухонного уголка с раковиной и низеньким холодильником. (В сцене соблазнения доктором Астровым молодой жены профессора Серебрякова Елены Скотт-Астров в какой-то момент открывает холодильник и пытается засунуть в него всю нижнюю часть своего тела, точно желая остудить огонь желания, бушующий в его чреслах.)

Справа свисают веревочные качели. Прямо по центру, ближе к заднику, находится дверь, ведущая в никуда. Через нее войдет Скотт-Ваня с букетом цветов, прервав пылкую сцену между Скоттом-Еленой и Скоттом-Астровым, и будет стоять, растерянно этим букетом помахивая.

Спектакль, на котором я присутствовала, был одним из первых представлений. Британские критики еще не успели написать свои колонки, и никто не знал, чего ожидать. После нескольких минут задержки Скотт вышел на сцену — абсолютно без фанфар, даже свет в зале не погасили. На нем были свободные штаны и зеленоватая шелковая рубашка с короткими рукавами, все вместе смутно напоминало форму хирургов.

Скотт подошел к «кухонному уголку» и стал играть с выключателем, что слева от раковины. Первым движением он выключил свет везде, кроме сцены. В зале засмеялись. Скотт включил свет снова. И снова выключил.

Спектакль начался.

Э. Скотт.
Фото — Marc Brenner.

Многоликий Скотт

Поначалу сложно разобрать, какой персонаж говорит в какой момент. Скотт талантливый актер, но он вовсе не пытается говорить на разные голоса. И правильно — иначе постановка стала бы напоминать детский утренник. Отличия в поведении персонажей, в их интонациях тонки, не меняются ни одежда, ни аксессуары, и надо внимательно следить за действием, чтобы понимать происходящее. В какой-то степени это напоминает покупку мебели в «ИКЕЕ» — зрители должны работать, собирая спектакль вместе с актером.

Уловить тонкие различия в «рисунке» каждого персонажа удается не сразу. Если не помнить пьесу наизусть, то в первые 10 минут, когда по сюжету разговаривают Телегин, заехавший в гости доктор Астров, пожилая нянька и Иван Войницкий (дядя Ваня), разобрать, кто рассказывает о чем, достаточно сложно.

Однако позже то ли Скотт разыгрывается, то ли мы настраиваемся на его манеру игры, но различать персонажей становится легче. Сцена соблазнения Астровым Елены могла бы показаться смешной — Скотт обнимает сам себя за плечи, гладит рукой по спине и совершает фрикционные движения на пустом полу, — но не кажется. К тому времени легко можно увидеть смутную, нечеткую, полупрозрачную и прекрасную Елену, быстро уступающую Астрову.

Э. Скотт.
Фото — Marc Brenner.

Некоторые герои получились у Скотта более выпуклыми, чем другие. Ваня, Астров, Серебряков, Соня, Елена были легко различимы. Манера говорить у Елены — обаятельная, с легким грудным придыханием, и слышно, как эта женщина начинает поддаваться напористому интересу Астрова. Соня у Скотта звучит как мечтательная и совсем молодая девушка, попавшая в когти первой любви.

В то же время Телегин, старая Войницкая и нянька Марина кажутся менее прорисованными, и часто различить, кто из них говорит, можно только по тексту.

Меньше трагедии, больше комедии

Чеховский «Дядя Ваня» — одна из самых тяжелых пьес, которые я когда-либо видела поставленными на сцене. Мне всегда казалось, что уровень холодной жестокости, который в чеховских пьесах демонстрируют персонажи по отношению друг к другу и к самим себе, далеко превосходит уровень жестокости в самых кровавых шекспировских трагедиях. Эндрю Скотту удалось сделать то, что я полагала невозможным: донести до зрителей чеховские слова и мысли мягко, с любовью к персонажам. Весь зал весело хохотал, когда Соня заявила, что Астров-де не понял, что она говорила о себе, когда упомянула «младшую сестру, влюбленную в него», или когда Иван с чисто британской сдержанностью, как хороший анекдот, сообщил, что выстрелил в Серебрякова два раза и оба промахнулся. Скотту удалось даже финальный Сонин монолог про небо в алмазах сделать не безнадежным, а трагикомическим.

Чудаки за границей

Перенос места действия из сельской России девятнадцатого века в Ирландию двадцатого сыграл свое дело, и Сонины любовные страдания стали казаться милыми подростковыми переживаниями. Не возникало задуманного и проговоренного Чеховым, бесконечно русского ощущения ловушки, из которой не выбраться никогда и ни за что, хоть семь лет до границы скачи. В вариации Эндрю Скотта, вполне в британском стиле, под конец возникает ощущение, что и племянница, и дядя Ваня вполне смогут выбраться, если по-настоящему захотят, и ноют в случае Сони — по молодости, а в случае Ивана — потому, что тот воплощает собой тип хорошо знакомого британской публике «чудака».

Ведь Астров же и говорит в начале пьесы, что в глубинке «неизбежно превращаешься в чудака» — в чем британское общество не видит ничего особенно ужасного. В результате такого смещения акцентов двое самых печальных чеховских героев в значительной степени превратились в «недостоверных рассказчиков».

К слову сказать, в прошлом году чеховскую «Чайку» в лондонском театре Гарольда Пинтера поставили со всей брутальностью. То, что Нину Заречную там играла Эмилия Кларк, а Аркадину — Индира Варма, и что обе актрисы ассоциировались у публики с «Игрой престолов», очень подходило к тому ужасу, что творился в отношениях персонажей на сцене. Вот после той «Чайки» зрители в фойе не хихикали.

Суд критиков

Отзывы театральных критиков на «Ваню» появились сразу после первых представлений и были в основном восторженными. Ряд журналистов задался вопросом, не является ли попытка сыграть все роли сразу в такой мощной пьесе признаком того, что актер «зазвездился», но после нескольких представлений эти опасения отбросили.

«Мрачное и пронзительное разоблачение человеческих отношений», — писала Фиона Маунтфорд в iNews. «Не тщеславный проект, не трюк и не переделка Чехова», а «квинтэссенция его сострадания и человечности, создающая нечто новое», — Ник Кертис в Evening Standard, заодно отметив сдержанность игры Скотта. «Его игра язвительна, доверительна, часто архисмешна, очень сексуальна, а иногда и до боли печальна. Это мастер-класс актерского мастерства, тона и темпа», — написал он.

Несколько авторов раскритиковали спектакль за сокращение текста, отсутствие явно различимых голосов для каждого из персонажей. Арифа Акбар из Guardian поставила «Ване» не пять, как остальные критики, а четыре звезды, решив, что «оригинальная пьеса затмевается ее концептуальной адаптацией», а Доминик Максвелл из Times сообщил, что подача этой «великой пьесы» была «неизменно унылой», и смотреть ее было «не очень приятно». Укороченная версия «не соответствует моральной сложности и эмоциональному резонансу пьесы», решил журналист Хуман Барекат. При этом Максвеллу оказалось тяжело различать персонажей, а Барекат счел игру Скотта «слишком пропитанной язвительным самоанализом».

Но зрители выходят из театра после просмотра чеховской пьесы с улыбками, не чувствуя себя травмированными — и благодарны Скотту за это. Не надо нам моральной сложности и эмоционального резонанса в 2023 году, их с удовольствием можно поменять на язвительность, нежное отношение ко всем персонажам и тонкие скоттовские гэги.