Акция «Все тут» к 100-летию Анатолия Эфроса

Через бетонный скелет необъятного торгового центра на краю Москвы, мимо пестрых витрин и назойливых запахов фуд-корта, вверх на эскалаторе — прямо на крышу, где уже выстроился полукруг зрителей и вот-вот приземлится зеленый металлический контейнер с выбеленными буквами «Все тут».

Сцена из спектакля.
Фото — Юлия Феклистова.

***

Анатолию Эфросу 100 лет. Третье июля — день памяти, а настоящая дата рождения, согласно свидетельству, найденному в Харькове, на родине режиссера, — 20 сентября. Между этими датами, 29 августа и 13 сентября, состоялась театральная акция памяти, названная «ЭФРОС100. Все тут. Воспоминание об одном спектакле».

В основе акции — спектакль «Все тут», поставленный Дмитрием Крымовым в 2020 году в «Школе современной пьесы» и спустя два года, после отъезда режиссера из России, снятый с репертуара.

Здесь начинается сюжет этой акции. Декорации, подлежащие уничтожению, решает сохранить Анна Гроголь — бывший директор театра «Школа современной пьесы», и контейнер, поместивший в себя спектакль, стоит в поле. Но что с ним делать?

И вот спектакль «Все тут», художественным жестом которого был жест сохранения памяти, сохраненный сам, становится способом поговорить об Эфросе, вспомнить Эфроса в год его столетия, в 2025-м.

К подготовке акции присоединяется директор петербургского музея «Полторы комнаты» Максим Левченко; откликаются актеры — Евгений Цыганов, не игравший в том спектакле, Мария Смольникова, Татьяна Циренина, Ольга Надеждина; Крымов репетирует — по видеосвязи.

Е. Цыганов.
Фото — Юлия Феклистова.

Строительный кран опускает на крышу торгового центра облезлый зеленый контейнер. Трудно представить менее приспособленные к театральному зрелищу условия: условия, которые театру необходимо преодолевать. Но это — не театр.

Евгений Цыганов начинает свою речь за кавычками спектакля, говорит от себя — о столетии режиссера, об идее сыграть отрывки из того спектакля, об актерах, участвовавших в нем. По мере рассказа, входя в театральное повествование то в роли ведущего, то в роли самого Крымова, тоже героя того спектакля, — он достает из контейнера тот самый спасенный реквизит, выстраивая на крыше топографию «Нашего городка» — пьесы, по мотивам которой был поставлен спектакль «Все тут».

В это подготовленное пространство из контейнера стремительно и яростно, как шаровая молния, выкатывается Мария Смольникова в роли Нонны Михайловны Скегиной, многолетней соратницы, завлита Анатолия Эфроса, хранительницы его наследия.

Е. Цыганов и М. Смольникова.
Фото — Юлия Феклистова.

Нонна Скегина с необычайной, звериной точностью схваченная Смольниковой, с ее хрипловатым скрипучим голосом, резкой пластикой произносит монолог о творческом пути Эфроса — с той узнаваемой свирепой любовью и упрямым нежеланием остановиться, подчиниться ходу действия, уступить место следующей сцене. Как будто, пока звучит ее голос — и его голос не перестанет звучать.

Пока наконец она не позволит Цыганову-ведущему обнять себя, замереть, и крепко схваченный микрофон в ее трясущихся руках еще какое-то время будет стучать по золотому пиджаку, проставляя звуковое многоточие во внезапно наступившей тишине.

Затем — сцена прощания с Нонной Михайловной, попросившей развеять свой прах над могилой Эфроса и Крымовой на Кунцевском кладбище.

Все так, как это было в жизни: Ольга Надеждина, поющая «Miserere»… урна с прахом, которую никак не удается открыть… приходящий на помощь водитель Александра Калягина — как в жизни, в которой нет чистоты жанра, где рядом с трагическим вступает в свои права смешное, а на прекрасном проступает сложный отпечаток человеческого прикосновения.

Это не театр. В какие-то моменты это действо обретало особенное качество, особенный тон, который в театре едва ли можно встретить. Это качество — живое волнение живых людей, собравшихся вместе, чтобы совершить какое-то важное совместное действие: не сыграть отрывки спектакля, а совершить акт деятельной памяти.

Е. Цыганов.
Фото — Юлия Феклистова.

По мере приближения этого юбилейного года все хотелось вообразить, каким может быть событие, посвященное 100-летию Эфроса. Первое, что приходило на ум, так это каким оно быть не может: казенным, торжественным, формальным — всего этого невозможно себе вообразить рядом с именем Эфроса.

Этот сюжет с обреченным на гибель спектаклем, едва не уничтоженной декорацией и компанией людей, решивших все это сохранить, а затем собраться ради одного — продолжения работы памяти, — все это какое-то упрямое послание в прошлое и в будущее: «Кончается все, чему дают кончиться… Возьмешься продолжить, и не кончится». (Из писем Б. Пастернака.)

И плотный полукруг зрителей, собравшихся в эти дни, не желающих расходиться после — тоже участники этого акта, в котором воплотилась какая-то острая общая нужда. Сохранить то, что можно, сохранить — как предание, как воспоминание. Театр не возьмешь с полки, не зафиксируешь, как музыкальную партитуру, его бессмысленно и вредно пытаться консервировать и восстанавливать — он принадлежит своему времени.

Но театр как коллективное переживание, память о том, как было нестерпимо больно, жалко, горько прощаться, — как выхватывали воздушного змея из рук Натальи Петровны, как нелепый Жевакин, оплакивая свою судьбу, восклицал «уму непонятно», как пронзала зрительный зал криком «отпускаю» Нюра в день свадьбы… как не могла докричаться до мамы Эмили из спектакля «Все тут», когда захотела вернуться в один счастливый день своего детства из небытия, — театр как способ собраться, не оползти в отчаяние в тишине — сохранить можно.

М. Смольникова и Е. Цыганов.
Фото — Юлия Феклистова.

***

Обратно — через Москву, утопающую в цветах, изрытую бесконечным ремонтом, с возведенными тут и там театральными сценами, мимо дома, где жил Анатолий Эфрос, закрытого строительными лесами, мимо кадок с неприкаянными деревьями — мимо бесконечного старательного праздника, убаюкивающего настойчиво и нежно.