О XIII Театральном ландшафтном фестивале «Тайны горы Крестовой» в городе Губаха

Губаха — город противоречий. Город с антонимичными топонимами-прилагательными «мертвый» и «живой», «старый» и «новый», «верхний» и «нижний». Город, где с одной стороны — всесезонный курорт (тут брендинг строится на ироническом заигрывании с пермским арт-объектом Бориса Матросова «Счастье не за горами» — «Счастье в горах»), и Великая Пермь — с другой (тут брендинга нет — слава всем пермским богам).

Сцена из спектакля «Удачи, Марк!».
Фото — Олеся Гапонова.

Традиционно местом действия «Тайны горы Крестовой» стали эти три локации — гора Крестовая, всесезонный курорт «Губаха» и город-призрак Верхняя Губаха. Каждая локация, конечно, обладает своим характером: на Крестовке ощущаешь себя причастным к истории (будто когда-то давно внутри тебя боролись пермяки и москвичи, языческое и христианское); на Вышке оказываешься приближенным к стихии, которая так мирно соседствует с рукотворным (тут не про борьбу, а про совместность — скрипучая кресельная канатная дорога и безграничные горы); в «мертвом городе» понимаешь правоту природы, которая будет всегда (в отличие от красивого и застроенного советского города с ДК, кинотеатром, рестораном и…).

Практически все спектакли, выбранные художественным руководителем Камерного драматического театра «Доминанта» и директором фестиваля Любовью Зайцевой, соответствовали локации — не подстраивались под, но так или иначе взаимодействовали с ней.

Так, в офф-программе фестиваля, до официального открытия, играли «Кама. Горт. Легенды» — спектакль (если точнее — действо под открытым небом), выросший на предыдущем, XII фестивале, изначально на ландшафте Крестовой горы. Режиссер Дмитрий Вихрецкий вместе с автором сценария Сашей Хромовым и актерами Пермского театра кукол сочинили десять самостоятельных спектаклей по сюжетам мифов народов Пермского края, которые логически складывались в единую линейную композицию.

Сцена из спектакля «Кама. Горт. Легенды».
Фото — Олеся Гапонова.

Это уличный спектакль, и преимущество его в том, что сайт-специфичным он останется до тех пор, пока будет играться на земле народов этих мифов — от коми-пермяков до татар. Начинается все с инициации: актеры Пермского театра кукол выходят из-за зрительских спин (зрители, разумеется, сидят чуть ли не на земле — пермской), заступая за полукруг, огороженный сухими ветками (все действо будет проходить за ним — как бы внутри ритуального поля), и начинают переодеваться в народные одеяния, пока Хтоническая пара пристально за ними наблюдает. Дальше идут канонические сюжеты: свадьба, родительство, борьба с внутренними и внешними окаянствами (от двойника-Лешего до чревоугодия).

Во время всего действа происходит очеловечивание, переход героя из объекта в субъект: вот он — управляемая кукла (показательно это в сценах с двойниками — есть человек, а есть собранная из палок фигура, вторящая его движениям, водимая духами), а вот — властитель собственной судьбы (в конце старая Хтоническая пара замещается новой — светлой, созидательной, мирной). Это спектакль о становлении человека, о его нравственном переходе. Новое придет на смену старому — злому, жестокому и никому не нужному.

Открытие фестиваля было, как ему свойственно, громким — мюзиклом Алексея Крикливого «Удачи, Марк!». Эффектное исполнение живых, актуальных и чутких стихов Никиты Рязанского на фоне пермского заката (а они, как известно, — самые) в очередной (и такой нужный) раз напомнили: любить > ненавидеть.

Сцена из спектакля «Трагедия короля Ричарда Третьего».
Фото — Олеся Гапонова.

На горе Крестовой также был сыгран спектакль Петра Незлученко «Трагедия короля Ричарда Третьего» — самое, пожалуй, неожиданное и рисковое решение для такого выверенного действия. Вместо декораций Евгения Лемешонка — сама природа. Вместо электрических факелов — факелы реальные, огненные. Вместо красных кресел — походные стулья. Однако отсутствие внешних признаков строгой и четко организованной политической игры зрителя расслабило и позволило посмеяться над всеми «узнаваниями» шекспировских реалий.

Самой удачной фестивальной интеграцией в ландшафт стала опера «Сердце Пармы» пермского Театра-Театра. Это был самый настоящий сайт-специфик — спектакль о покорении Великой Перми Москвой на пармской земле. Декорациями постановки стали горы — Местный воин пускает стрелу в небо, стоя на горе, с горы спускается Золотая Баба, из-за горы появляются Пришлые… Музыка Александра Платонова спорит с неровной бесконечностью пространства, ударяясь о землю, отскакивая от гор, укутывая сосредоточенного и обездвиженного слушателя-зрителя. В условиях места эта история о злости, подчинении и непринятии иного воспринимается грустной, но светлой данностью: пока летит стрела войны, можно полюбить, посозидать и пожить.

Сцена из спектакля «Сердце Пармы».
Фото — Олеся Гапонова.

В рамках фестиваля также состоялась творческая лаборатория «Пушкин в театральных креслах» — режиссер Дмитрий Огородников вместе с Сергеем Толстиковым, Кириллом Зайцевым, Юлией Трапикас, Еленой Шарантай и Тимуром Дружковым сделали шуточную лекцию «Солнце русского театра» по пьесе Александра Вислова, написанной специально для фестиваля. Лектор Толстиков (именуют его Иваном Сергеевичем, а всех остальных — Ивановичами) разыгрывает с актерами сцены из жизни Пушкина, воссоздает спектакли, которые Пушкин вероятно видел, а также спектакли по его пьесам, которые он, дай бог, не видел, чтобы доказать (научно), что Пушкин — не только солнце русской поэзии, но и солнце русского театра. Дмитрий Огородников создает игровое пространство, ставя рейл с нафталинными платьями, за которыми прячутся актеры, давая в руки лектору сломанный магнитофонный проигрыватель, создавая между лектором и актрисой сквозную любовную линию (подонок отвергает доверчивую девушку) и так далее. К губахинскому ландшафту эта история имеет малое отношение, но играться может вообще где угодно: от библиотеки до центральной площади любого города.

На Вышке в разные дни игрались сразу два спектакля Челябинского театра современного танца — «Игроки» и «Как это по-русски…» (хореографы обеих постановок Елена Пришвицына и Владислав Морозов). И первый — о семи смертных грехах, и второй — о несчастливом браке, от выхода за пределы сцены-коробки лишь выиграли. Безграничный горный пейзаж за спинами танцоров в первом случае давал ощущение взаимодействия со стихией, ее укрощение, а во втором — монументальность этой стихии, ее правоту и силу. Дополнительный контекст, создаваемый лишь видом, позволил посмотреть на танец иначе: это соседство человека и природы, рукотворной красоты и естественной, дало античное понимание танца — в единстве духовности и телесности.

Сцена из спектакля «Вдох-выдох».
Фото — Олеся Гапонова.

Совершенно иначе воспринимался спектакль «Вдох-выдох» Астраханского драматического театра по пьесе Юнаса Хассена Хемири «Нас сотня». Режиссер Александр Огарев видоизменил пьесу современного шведского писателя, сделав из нее популярную сегодня историю взаимодействия разных характеров в голове одного человека (как в пиксаровском мультфильме «Головоломка» или российском сериале «Настя, соберись!»). Здесь внутри Нее коммуницируют трое, спорящие и решающие общую судьбу. Спектакль игрался на крыльце кафе «Монблан», но женский ансамбль, кажется, подчинил себе всю Вышку: грамотное и экологичное взаимодействие со зрителем позволило расширить эту историю — танцами на лужайке, шутками с шашлычником у обочины, взаимодействием с экстерьером кафе (деревянные полубожки-столбы сделались любовниками). Екатерина Сиротина, Александрина Мерецкая и Нели Подкопаева совместно взрослеют, претерпевают личные и профессиональные неудачи и в конечном счете констатируют: все бессмысленно… но надо быть.

Там же челябинский клоунский коллектив «Неболет» сыграл свой спектакль «БАБАйки или НЕ ТО». Два клоуна ищут «то» (женщину для любви), попутно предлагая зрителям разного рода коммуникацию (или настаивая на ней). Однако в конце, отбросив все гэги и щитворды, они уходят в чистую лирику: взяв за руки обезглавленный манекен в белой сорочке, с сосками во рту став на минуту маленькими и беззащитными, клоуны ставят вместо материнской головы — зеркало. Потому что «то» нужно научиться увидеть — в себе самом.

Сцена из спектакля «Подруга из мертвого города».
Фото — Олеся Гапонова.

В «мертвом городе» была сыграна сайт-специфик премьера Кирилла Зайцева «Подруга из мертвого города» по одноименной пьесе Игоря Витренко. По сюжету Митя, гуляя по мертвому городу (правда, в пьесе речь идет о Свекольске), случайно встречает Галю — девушку из 1962 года, навсегда застрявшую во вневременье. Галя решает, что они с Митей теперь пара — вопреки влюбленности Мити в бунтарку Элю, несмотря на ее дружбу с плохишами Владом и Штирлицем. В конце Влад уходит в мир Гали, а Митя остается с разбитым сердцем — впервые. Кирилл Зайцев слегка видоизменяет пьесу — по сюжету спектакля Митю обвиняют в убийстве Влада, и все действие — ретроспективный рассказ главного героя о тех печальных событиях.

Начинался спектакль с железнодорожных путей — на входе в когда-то существовавший город. Зрителя встречала и провожала до основного места действия Елена Шарантай, указанная в программке как Инспектор. Елена родилась в Верхней Губахе — так что это была практически док-прогулка со свидетелем, от первого лица рассказывающим, каким этот город был. Дойдя до основного места действия — заброшенного ДК — Инспектор пропадает. Митя (Андрей Мелешенков) рассказывает Следователю (Василий Цаплин), как все было (речь и в пьесе Витренко, и в спектакле Зайцева максимально приближена к сегодняшней подростковой), и по ходу развития его рассказа появляются разные участники — красавица Эля (Мария Щербинина), гопник Штирлиц (Иван Салахбеков), циник Влад (Андрей Щеголев), — условно разыгрывая рассказанное Митей. Наконец из ДК выходит Галя (Ксения Спиридонова) — невысокая девчонка с двумя косичками, в голубом приличном платье, разговаривающая цитатами из «Капитала» и советскими лозунгами (а-ля «Не воруй!»). Все топонимы в пьесе были удачно заменены на губахинские — и вся история воспринимается сайт-специфичной док-страшилкой о «Подруге из мертвого города»…

Сцена из спектакля «Варечка».
Фото — Олеся Гапонова.

Закрывал фестиваль моноспектакль Елены Варданян «Варечка» по мотивам новеллы Григория Константинопольского «Бешеная балерина». Актриса Лиля Мукучян произносит текст, отпечатанный в умах всех пользователей интернета: в 2009 году этот текст произносил эксцентричный и манерный Михаил Ефремов в белой пачке и с сигаретой в зубах. В Лиле Мукучян нет эксцентрики, Лиля Мукучян играет трагедию одиночества. В качестве локации Варданян выбрала небольшую опушку у железной дороги — на входе в город-призрак. Одетая в лохмотья Варечка, держа в руках большой чемодан, выходит из пустоты — в свой небольшой уголок, где на рыбацкой сетке небрежно повешена гирлянда. Варечка рассказывает историю своей жизни, попутно снимая с себя лохмотья, оказываясь в старой белой пачке, нанося на лицо белый жуткий грим.

Локация идеально интегрировалась в спектакль (не наоборот!): после слов о сгоревшем театре вдруг обнаруживалось разрушенное здание за сеткой, на словах о поезде становились видны рельсы, а длинная и узкая дорожка впереди проявлялась, лишь когда Варечка, надев свои лохмотья вновь, сгорбленная уходила вдаль — от таланта, профессии, жизни и счастья.