«Работа горя».
Театр.doc (Москва).
Режиссер Дарья Мазур.

На колючей лестнице — глухая пустота, в которой слова тонут, стираются человек и его история. Поэтому хотя бы разговора б, в котором есть контакт с другим… Там, где слова лишаются смысла и голоса, любой искренний, открытый разговор — на кухне, в театре или где-то случайно — становится подтверждением жизни. Кажется, будто из этого сегодня отчетливее проявляется другая форма «бедного театра» — театр проговаривания. Из последнего сразу вспоминаются хотя бы проект «Разговоры» Бориса Павловича, «Хиросима» Александра Плотникова и «Дочери СОСО», «Разговоры» Алексея Левинского по «Братьям Карамазовым», «Закат» Дмитрия Волкострелова. Вместо взаимо-действия актера и зрителя — со-бытие в диалоге, а звучание слова — уже действие.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Наверное, отчасти и поэтому сегодня театральные лаборатории все чаще работают с обычными людьми, их личными темами. И в спектакле Дарьи Мазур «Работа горя», который стал итогом осенней документальной лаборатории, мы не знаем даже имен актеров, потому что важны только разговор обывателей и сама расстановка собеседников — в зрительном зале и на условной сцене, которой в Театре.doc и нет. С другой стороны, тема смерти в последнее время объявлена всеобщей, поэтому в той или иной степени она затрагивает каждого и становится трагически остросовременной. Спектакль пробует подступиться к ней с разных точек зрения и создать многоголосие частных историй, словарных и буквальных значений, образов утраты.

Черное неприкрытое пространство DOC industrial после первых слов плавно наполняется оттенками белого, зеленого, синего света, незаметной, но иногда взрывающейся эмбиент-музыкой. Они сохраняются в симбиозе до конца, образуя вакуумный фон разговора. Не более, но и не менее. Как будто реальность сжали, очертили до маленького зала и часа с небольшим. Рамка в начале кажется простой, вполне ожидаемой: все выходят, выстраиваются в разомкнутый прямоугольник, опустив глаза, а один делает шаг вперед — и рассказывает одну историю. Но после первого монолога вдруг оказывается, что люди здесь — еще и геометрические элементы пространства. Словам каждого следующего говорящего придают объем зеркальные действия других, реагирующие на сказанное. От простой фразы «посмотрите, вот люди продолжают куда-то идти» и вторящего ей «броуновского движения» прохожих — до пластического выражения панической атаки и ощущения невозможности диалога в разрывающихся объятиях. Так слова одного переводятся в тактильные ощущения всех и этим дополняют реальность.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Девять монологов связываются с девятью днями после смерти. Мучительные переживания утраты сами по себе кажутся мытарствами, но это необходимая часть проговаривания и соучастия в слушании как взаимного освобождения. Перед нами люди, которые рассказывают о потере чего-то или кого-то — друга, дома, мужа, папы, брата, мамы, себя, желания жить. В перечислении — это обезличенные слова, но почему-то есть ощущение, что если назвать имена и озвучить какие-то сюжетные детали, это не сделает их образы более явными. Наверное, потому что их истории раскрываются в особо отведенном для этого месте и времени, и это единственное содержание спектакля. Кажется, что письменное описание разрушит тайну встречи, потому что это будет пересказ пересказа взамен личного участия в разговоре.

Помимо тех, кто делится историями об утратах, в спектакле есть монологи двух людей, работающих с потерями: сотрудницы паллиативного центра и доулы смерти. Они похожи на проводников, которые выступают над личным, обезболивают нас в перерывах между новыми рассказами, объясняют, как проходит процесс принятия утраты. Проговаривают простые и необходимые вещи, о том, что
каждое горе уникально
потери не только про смерть, но про утрату контакта
смерть — часть жизни
тяжелее тем, кто остается
смерть — как любовь или рождение, потому что это тайна.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

И нет никакого универсального способа, как пережить потерю кого-то или чего-то. Потому что… см. первый пункт и далее по списку. В полифоническом рассказе каждый делится только опытом: кому-то помогла вера, кому-то терапия, кому-то работа, семья, чудо. Но в сухих и кратких итогах нет образа этого спектакля, он существует только в момент диалога, обесцениваясь и распадаясь за его пределами. Кажется, в этом одновременно магия и проза такого вида театра. Документальное соединяется с художественным в минимальном свете, музыке, пластике, оттеняя то, что остается в сумме — вербальное. Остаются просто люди, которые просто рассказывают чьи-то истории. С подчеркнуто обыденной интонацией, не пытаясь скопировать чей-то образ, потому что формой спектакля является разговор. И актеры здесь — только проводники слова на условной сцене. Не более, но и не менее. Чтобы контакт был найден.