«Долгая счастливая жизнь». По мотивам текста Г. Шпаликова.
Театр «Старый Дом» (Новосибирск).
Режиссер Елена Павлова, художник Светлана Тужикова, композитор Екатерина Куличева.

Геннадий Шпаликов нередко привлекает театр своим внутренним трагизмом. Таких людей-персонажей на поле русской культуры конца XX века навскидку всего парочку: Борис Рыжий, Александр Башлачев, Александр Галич, Владимир Высоцкий — и Шпаликов. Театр привлекает их особый авторский мир, даже не столько произведения, сколько в целом их персоналии.

А. Шарафутдинов (Виктор), Л. Мусина (Лена).
Фото — архив театра.

В отличие от этой тенденции Елена Павлова берет сюжет фильма «Долгая счастливая жизнь», в котором Шпаликов выступил не только как сценарист, но и впервые как режиссер, и создает свою обособленную историю, с автором первоисточника никак напрямую не связанную. И если Шпаликов был певцом и мифотворцем оттепели, то Павлова пытается сконструировать и передать атмосферу своего поколения — поколения миллениалов, бодро шагнувших в новое столетие, но застрявших одной ногой в советском прошлом.

Фильм Шпаликова рассказывает о случайной встрече Виктора и Лены в автобусе провинциального города Н. В одну ночь они успевают поделиться подробностями своего прошлого и даже представить себе общее будущее. Но наутро Виктор, застигнутый внезапным появлением Лены с дочерью у себя в номере, исчезает, оставив героиню в одиночестве. Павлова сохраняет оригинальный сюжет и текст сценария, даже больше, чем фильм 1966 года: среди прочих деталей в спектакль вошли купированные сцены с бабушкой Лены и молитвой-приворотом о семейном счастье.

Однако само место действия перестает быть конкретным и превращается в абстрактное атмосферное пространство, где на стенах с иконографической возвышенностью изображена советская фреска, на которой женщина смотрит на убегающую с голубками девочку. Мозаика осыпалась от времени, скрыв лица изображенных, но все внимание на себя забирает белый пробел в центре панно — его тревожащая разорванность разрушает советскую камерность. Героини постоянно заглядывают в эту пустоту, оборачиваются к ней в надежде каждый раз, когда речь заходит о долгой и счастливой жизни. Примерно так же проявлялась иллюзорность происходящего и в самом фильме Шпаликова — игра теней в белых пустотах окон и дверей как бы за рамками декораций добавляла роману Лены и Виктора театральности.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Герои спектакля словно растворены в бесконечности собственного ожидания — все остальное тонет в калейдоскопе повторов. Друг за другом, по очереди и вместе на протяжении всего спектакля восемь артистов повторяют одну фразу: «долгая счастливая жизнь». Она то звучит диктофонной записью, то подобно лозунгу вырывается из динамиков, то едва слышно повторяется шепотом, как мантра, — и заполняет собой все пространство спектакля. С помощью этой фразы герои думают, ей выражаются все внутренние подтексты, ее пробуют на вкус, примеряют и перебирают в поисках верной ноты.

Режиссерский подход Елены Павловой создает ощущение бесконечности, или точнее — нескончаемости, за счет постоянных пауз и повторов. Фильм — сиюминутность, одна ночь, один фрагмент встречи-расставания из тысячи других. Спектакль — обреченная протяженность всей жизни. Исключительный эпизод у Шпаликова превращается в вечную петлю у Павловой: автобус движется круг за кругом и неизменно едет до Окружной, а пассажиры не стремятся покинуть точку ожидания.

Так движение, которым наполнен фильм Шпаликова, превращается в стояние на месте, а надежда — в ее собственную пародию. Герои спектакля «Старого Дома» живут в постсоветском пространстве, которое с легкостью определяется по ненавязчивым маркерам, умело вынутым из самого сценария: первое, о чем сообщает Лена (Лилия Мусина), что ей «уже 29 лет», а счастливой семьи все нет.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Ее мироощущение сопровождают типичные переживания 30—40-летних: она боится упустить свою жизнь и прожить ее не так, при этом зависима от мнения социума, одновременно сохраняет поведение маленькой девочки и берет инициативу в свои руки. Ее представления о реальности сформировали не только супермены детства и литературные сюжеты, как у кино-Лены. У современной Лены идеальной картинкой будущего служит общее представление о долгой счастливой жизни, которое проповедуют все женщины — от родной бабушки (Вера Сергеева) до буфетчицы в ларьке (Наталья Немцева). Прижимая к себе плюшевого мишку и неизменно улыбаясь печальными глазами, Лилия Мусина столь искренна в своей вере в хеппи-энд, что готова до последнего за него бороться. Мужчины вокруг тоскливо-аморфны, а женское счастье ведь само себя не выкует — и потому хрупкая женщина берет в свои руки молот и встает за наковальню семейного очага.

Одна из особенностей фильма — прозрачная притягательность, ощутимый общий воздух между героями, некий тургеневский психологизм. В спектакле этого нет: главное отличие новосибирских Виктора и Лены от своих киношных собратьев — в полном отсутствии влечения, непреодолимого сумрачного мерцания в глазах. И хоть от их соприкосновения начинает коротить лампочка, герои не близки друг другу — даже танцуют на пионерском расстоянии. Виктор в исполнении Александра Шарафутдинова полностью отстранен и погружен в себя. Его герой с самого начала появляется в состоянии кризиса среднего возраста и не столько очарован Леной, сколько сбит ею с толку. «Долгая счастливая жизнь» из его уст звучит вопросительно-настороженно. Он не поднимает глаз, вечно держит руки в карманах и избегает физического контакта с Леной. Ей страшно жить жизнью, какая наблюдается вокруг у других персонажей, для него же «долгая счастливая жизнь» — такая же пустая бессмыслица, от которой нужно сбежать.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Герои Елены Павловой по-чеховски одиноки и все одинаково несчастны, а потому баржа Чехова с «Вишневым садом» намеренно долго проплывает мимо героев, усевшихся перед авансценой. Мимически отыгрывая реплики чеховских персонажей, герои Павловой выражают разное отношение к ошибочному предчувствию счастья, которое проповедуют Петя Трофимов и Аня. Бесконечное ожидание «той самой жизни» заменяет им саму жизнь.

Различно отношение героев и к основному звуковому рефрену. У женщин оно отличается оттенками восприимчивости, разве что буфетчица на каждое упоминание «долгой счастливой жизни» реагирует болезненно, как при хронической язве. Отношение мужчин в этом смысле интереснее и разнообразнее: пока водитель автобуса (Андрей Сенько) остается устало-меланхоличным, потому что за долгой и счастливой жизнью для него скрывается бытовуха с неправильным салатом оливье, случайный собутыльник Виктора (Сергей Маштаков) вместо общепринятой модели жизни выбирает романтическую неразделенную любовь, и потому его «долгая счастливая жизнь» сменяется на рефрен «меньше любить не могу». Этот монолог, к слову, вырезан в фильме, однако важен для спектакля: встреча со случайным собеседником становится поворотной для решения Виктора отказаться от предлагаемой ему «долгой счастливой жизни» — таково маниакальное отчаяние (и одновременно принятие) героя Маштакова от невозможности жить долго и счастливо.

Полностью звуковую модель взрывает самый молодой герой этой истории, Парень-театрал в исполнении Арсения Чудецкого. Он выбивается из поколения главных героев, ему тоже свойственна потерянность, но другого, не миллениальского характера. На «долгую счастливую жизнь» он реагирует нервно и резко, противопоставляя ей свое «нет-нет-нет» и «ла-ла-ла». Он хватает мегафоны и, преодолевая конвульсии от густого музыкального бульона на фоне, стремится сломать этот мир. Как и принято в спектаклях Елены Павловой, звук дробит пространство и формирует драматическое действие. Помимо ежеминутных повторений фразы «долгая счастливая жизнь» в диктофонной записи звуковое поле спектакля формируют мелодичный свист и лирично-ломаное фортепиано, напоминающее киномузыку Таривердиева (она тоже возникает), которые и сливаются в этой сцене в набор джазово-сумбурных сэмплов.

Н. Немцева (Буфетчица).
Фото — архив театра.

В борьбе между долгой счастливой жизнью и человеком победит отчаяние. После расставания Виктора и Лены (которая уходит сама, точно так же, как сама и пришла к нему), несчастная буфетчица, достигшая последней точки, наконец сменит пластинку в своем кафе. Все песни про одно и то же, только музыка разная — несколько раз звучащая «Ты не печалься» Майи Кристалинской о том, что все впереди, доводит героиню Натальи Немцевой до тихой истерики. Она выбрасывает пластинку с песней и, свернувшись в углу, дрожащим голосом наговаривает себе в мегафон новую мантру — просто «не печалься».

Никакого «впереди» нет и не будет, и вместо долгой счастливой жизни за поворотом выглянет очередная Окружная. И если с этого маршрута не сойти, то останется вслед за буфетчицей убеждать себя: не печалься, пока немое отчаяние не задушит бессмысленную надежду.