«Стиляги».
Театр Наций.
Автор идеи Валерий Тодоровский, автор музыкальной идеи Евгений Маргулис, режиссер Алексей Франдетти, художник Тимофей Рябушинский.

Не будет преувеличением сказать, что Алексей Франдетти — самый востребованный режиссер мюзикла в России. Его профессионализм и трудолюбие вызывают уважение, его преданность и энергия восхищают. Своей любовью он умеет зажигать сердца даже тех, кто к жанру относится скептически, приговаривая, что в России мюзиклу никогда не бывать, а если и бывать, то не цвести, а если уж цвести, то непременно цветами зла. Франдетти пропускает эти замечания и упорно, изобретательно, без устали доказывает — ерунда. Его спектакли получаются то удачными, то, к сожалению, не слишком — что, впрочем, совершенно нормально для процесса поиска и попытки приживить российскому театру жанр, с которым он действительно не умеет обращаться (хочется добавить «пока»).

В Театре Наций Франдетти сделал следующий решительный шаг — он впервые выбрал не лицензионный западный мюзикл, а оригинальное отечественное произведение, созданное на основе сценария Юрия Короткова. Полагается, что в русском материале сюжет и персонажи ближе и понятнее зрителю, вызывают больше ассоциаций. Но советская действительность 1950-х от нас сегодняшних так же далека, как нацистская Австрия или викторианский Лондон. Сближение происходит благодаря музыке — написанная в разное время, она, тем не менее, создает цельный образ эпохи, которая раскинулась гораздо шире времени действия «Стиляг».

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Стена пересекает сцену поперек и поворачивается, чтобы обозначить перемену места действия. Ее кирпич раскрашен яркими граффити, забит теггингом. Стена — не только придуманный художником Тимофеем Рябушинским функциональный элемент, стена — символ разделения людей, препятствия, невозможности преодолеть противоречия и, в то же время, желания защищать свое от чужого. Одна сторона реальности — «бродвей», веселый, безудержный, цветастый, циничный мир стиляг, другая — серо-синий мир обычных советских граждан. И там, и там — закрытое общество, в котором «иные» считаются плохими. Разница между ними только в одном: стиляг гоняют, позорят, исключают из институтов, держат в милицейских участках, чинят неприятности родителям — то есть вычеркивают из социума тех, кто попытался ослабить цепь. Стиляги не только меняют имена, костюмы и пластику, они стараются вести себя иначе, быть свободнее в общении, чтении, образе жизни, не бояться. Последнее — самое важное. Нельзя постоянно жить в страхе, жить в стране, где «баян можно, аккордеон нельзя», где под статью «Преклонение перед Западом» попадают даже желтые ботинки. Стиляги — это молодые люди, они аполитичны и не задумываются о глобальном, их вообще не очень интересуют проблемы за пределами узкого круга друзей — именно это безразличие больше всего раздражает их гонителей.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Главный герой Мэлс (Олег Отс), в чьем странном имени-аббревиатуре зашифрованы вожди мирового пролетариата, пришел к стилягам не потому, что ему надоело ходить строем и носить синие треники, а потому, что влюбился в девушку Полину — Пользу (Дарья Авратинская), которой надоело ходить строем и носить серые юбки. Яркий пиджак надевается поверх черной куртки, желтые штаны — на брюки, перемены в его образе мыслей будут происходить позднее, а пока влечет личное счастье. В отличие от одноименного фильма Валерия Тодоровского, вышедшего на экраны почти десять лет назад, в спектакле Театра Наций нет противопоставления Мэлса другому стиляге — Фреду. Фред (Станислав Беляев) откровенно признает, что обожает веселье и девушек, а за остальное не волнуется: папа академик, сам — будущий дипломат. Когда будущее его настигнет, вынуждая жениться на нелюбимой, зато приличной девушке, подстричься и забыть старых приятелей, он, конечно, повозмущается. Но все сделает.

Стиляги среди шума и объятий протанцовывают молодость, а когда приходит время принимать серьезные решения — или подставляют себя под галстук и костюм-тройку, или отправляются в недобровольное изгнание. Мэлс такой судьбе отчаянно сопротивляется, изо всех сил выжимая из саксофона свою боль — в тишине и темноте сцены звучит его раненый джаз. Он борется за личность, за индивидуальность, против любой системы и очарован Пользой, потому что она другая даже среди других. Рядом с ним есть еще одна красивая девушка — Катя (Наталья Инькова), комиссар добровольцев, этаких народных дружинников, которые помогают блюсти порядок, следят за антиобщественными элементами и вообще подают пример. Но Мэлс любит Пользу не за яркие юбки, а за способ существования. Когда у них появляется ребенок, который автоматически, одним фактом своего рождения налаживает отношения между враждующими сторонами, Полина меняется. И советскую гражданку, молодую мать, стесненную и измученную отсутствием самого необходимого, он любить еще не готов. А уступать и примиряться — отвык. Он этакий Питер Пэн, мечтающий о вечной легкости и красоте. Но жизнь стремительнее и жестче любых комиссаров.

Сцена из спектакля.
Фото — Ира Полярная.

Разговор о нонконформизме и взрослении идет на особом языке музыки и танца: причем физкультпарад и буги-вуги исполняются одинаково профессионально, а вот с драматическими эпизодами сложнее — эту историю играют в-основном молодые артисты, прошедшие долгий открытый кастинг. Они хорошо поют, но им очень не хватает уверенности. Проблема в том, что актеры будто боятся сделать лишний шаг, слишком громко сказать слово или переиграть в драматических эпизодах. Франдетти придумал им форму, они следуют за режиссером, исполняя все, что им дано, но не насыщая действие своей энергией. Они часто робки и скованны. Чем тише и неувереннее поют актеры, тем тише звучит оркестр — замечательный дирижер Евгений Загот справедливо не хочет заглушать артистов, но в результате спектаклю не хватает громкости, «зажженности».

Режиссер придумал несколько очень эффектных решений (чего стоит один только полет влюбленных над сценой!) и щедро добавил иронии (танцы в коммуналке, где ритм отбивают ведрами, тазами и тряпками). Худшая сцена «Стиляг» — самая лирическая, любовная сцена-признание: Отс вдруг застывает, неловко и неумело положив руки на саксофон, но в этой его неловкости нет ничего трогательного, только беспомощность актера, не умеющего (или страшащегося) себя распределить. Самые сильные сцены в спектакле — сцены сопротивления, гнева и отчаяния: комиссар Катя выгоняет неудавшегося возлюбленного Мэлса, хор девушек манифестирует «До свиданья, мама!», Полина злится на мужа за инфантилизм. Из-за этого актерского дисбаланса возникает неуравновешенность спектакля, который то и дело грозит стать очередным рассказом про борьбу хорошего человека с плохой системой. К счастью, история этим не исчерпывается — рок-н-ролл, перемешанный с джазом, заполняет не освоенное пространство и дарит если не ощущение, то хотя бы настроение свободы.

А значит, все это было не зря.