«Курьер». К. Шахназаров.
ЦДР, Сцена на Соколе (Москва).
Режиссер Владимир Панков, художник-постановщик Максим Обрезков.

Не понаслышке знаю случай, когда на одном из недавних шефских концертов в духе «старых песен о главном» из песни «Солнечный круг» организаторы убрали от греха подальше средний куплет: «Против беды, против войны встанем за наших мальчишек…» — как бы чего не вышло. Так что строчка из другой песни, вынесенная в заголовок и звучащая в финале спектакля Владимира Панкова, тоже кому-то может показаться крамольной, несмотря на ее железобетонную правоту.

А. Фокин (Иван).
Фото — архив театра.

За основу взята повесть Карена Шахназарова более чем сорокалетней давности, написанная в период апатии и неудач в кино (его попросту не давали снимать) и опубликованная в журнале «Юность» к удивлению самого автора, который не слишком и рассчитывал на литературный успех. Позже появился культовый фильм по сценарию Александра Бородянского в соавторстве уже с режиссером Шахназаровым, обозначенный как лирическая советская комедия, но, по сути, ставший социальной сатирой на умирающий строй, тянущий молодежь в бездну афганской войны, фильм о лицемерии отцов и бессильном бунте детей, чувствующих, что «так жить нельзя» (название другого культового фильма, снятого Станиславом Говорухиным), но не понимающих, как надо.

«Курьер» — это тот случай, когда произведение давно живет своей, отдельной от автора жизнью. И сложно поверить, что нынешний Карен Шахназаров когда-то написал эту повесть. Спектакль маленького театра никогда не будет так известен, как фильм, но его антивоенный пафос абсолютно очевиден.

Главный элемент декораций (художник Максим Обрезков) — глухая бетонная стена с рельефом. Ее можно приспособить под скамеечку, под комнатную перегородку или окно, можно попробовать обжиться на ее выступах. В прорехи между фрагментами стены можно впихнуть диванчик, в котором ты уже не помещаешься, дешевую или чуть подороже мебель, телевизор. По телевизору мелькают кадры — СССР вводит ограниченный контингент в Афганистан, ползут танки, но кажется, это где-то далеко и героев не касается. Спустя какое-то время на телекадрах Горбачев на трибуне (тут историческая логика споткнулась: войска в Афганистан ввели в 1979-м, Горбачев стал генсеком в 1985-м, родители Ивана Мирошникова развелись, когда ему было 14 лет, курьерил он ближе к 18 годам, то есть за два года до горбачевского руководства; но в контекст Афганской войны, которая еще 4 года тянулась при Михаиле Сергеевиче, все укладывается прекрасно).

А. Фокин (Иван), М. Роскошо (Катя).
Фото — архив театра.

Юный Александр Фокин в роли Ивана Мирошникова чудо как хорош. В тексте для петербургского журнала позволю себе сравнение — кажется, что в Москве появился сценический младший брат Ильи Деля. В его герое живет (потому что точно схвачена и сыграна) душевная деликатность и тонкость, поэтому Иван, который мечется между разводящимися родителями (и расходящимися в разные стороны по длиннющей узкой сцене), так старается выразить отцу (Андрей Казаков) мужскую солидарность, а матери (Наталья Щукина) мужскую поддержку. Взваливая на себя ношу взрослой ответственности, от которой однажды сломается, услышав от чужого человека отцовское словечко «старина». А в гостье профессора Кузнецова с ее алябьевским «Соловьем» видит школьную певичку, молодую жену отца, и изнывает от ее хищных трелей. Он еще только учится узнавать, что время не лечит, а любая потеря поселяется в душе хронической болезнью и чем дальше, тем сильнее дает о себе знать.

Ему претит любая фальшь, которая провоцирует его на ответный жест — пойти ва-банк, сломать заведенный порядок, сбить с толку самоуверенного хозяина жизни, кем бы он ни был. Это не расчет, не бравада, не сознательный акционизм — исключительно спонтанная реакция организма, точнее, молодой души на суррогат правды, любви, достижений вместо настоящего.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Ему интересны люди — любые, даже те, что относятся к нему враждебно. Этот мальчик — как проявитель тайных знаков — вытаскивает из людей их суть: растерянность у солидного профессора Кузнецова в исполнении Дмитрия Мухамадеева (ему ли не знать, чего стоит вся его наука, его солидное положение). Или служение Прекрасной Даме у бездарного автора и пропойцы, которому, оказывается, позарез нужно загнать рассказ и на гонорар купить телескоп — наблюдать за предметом своей любви. Или несчастную молодую любовь у Агнессы Ивановны (Таисия Михолап), которая с тех пор замкнулась, прожила жизнь как-бы-чего-не-вышло, превратилась в каменную старуху — и вдруг в любовной маете своей внучки и этого паренька увидела свою давнюю историю и свой проигрыш. Красота — в глазах смотрящего, а этот нелепый, облезлый и подгнивающий мир так интересен Ивану, что и нам начинает казаться — все еще можно спасти.

«Курьер» — спектакль густонаселенный, громкий, чрезмерный, попсовый (часть зала ностальгически вспоминает молодость), мускулистый — чисто панковский. В нем есть отлаженность большого механизма, но есть и зоны для чистых актерских радостей — например, целая россыпь разных бюрократов (экзаменатор, редактор, отец спортсмена, пьющего сгущенку из банки), которых сыграл — прошелестел листом по асфальту, просвистел щеглом, прокрутился поземкой — прекрасный Павел Акимкин. Но все в итоге сводится к теме не отцов и детей даже, а матерей и сыновей. Героиня Натальи Щукиной играет мать (нормальная советская тетка, даже по-своему мудрая и ироничная), у которой отказал материнский инстинкт, какая-то основополагающая функция жизни. Ей не хватает чутья, а может, и воли связать в сознании воедино эти ползущие на экране танки и ближайшее будущее сына — оболтуса, неудачника, середнячка, в котором она, мать, не разглядела сокровище. А когда она будет биться в глухую бетонную стену системы, заглотившей единственного сына, окажется слишком поздно.

А. Фокин (Иван).
Фото — архив театра.

И хоть режиссер присочиняет к этому финалу еще один, псевдосчастливый или хотя бы умиротворяющий, где Иван и Катя снова встретятся на старости лет, в памяти остается мать, бьющаяся в бетонный забор.