С 22-го по 27-е марта 2012 года в Санкт-Петербурге прошел первый «ФЕСТИВАЛЬ ПЛОХОГО ТЕАТРА», организованный молодыми режиссерами Владимиром Антиповым, Александром Артемовым, Алексеем Забегиным, Денисом Шибаевым и театроведом Анастасией Мордвиновой. В программе фестиваля были «плохие» спектакли, читки «плохих» пьес, художественные (тоже, видимо «плохие») выставки, провокативные мастер-классы, обсуждения.
Как указывается в афишах, фестиваль был посвящен авангардному театру. Критик и искусствовед Екатерина Деготь как-то дала определение авангарда, вполне подходящее ко многим спектаклям фестиваля: «Авангард — это стратегия рискованного создания неискусства, которое тут же становится искусством». И сейчас надо было бы порассуждать о соотношении искусства и неискусства. О пафосе юности, скрывающейся за эпитетом «плохой». О разных видах театра, представленных на фестивале, о наличии или отсутствии художественной программы. Все это должно сопровождаться соответствующими примерами из спектаклей, цитатами из научных трудов, дискуссий, интервью участников…
Но. Это ведь «Плохой театр», и отзыв должен соответствовать его стилю. Итак, «плохой» отзыв.
Театр. Я старый. Я очень старый и очень хороший. Меня уже много лет нельзя ничему научить. Все это знают. Мне недавно предложили пойти на курсы — халява, занятия 4 раза в неделю… Я пошел сдуру, а потом даже не мог вспомнить — чему там учили. То ли грамотно использовать видеопроекции, то ли затрагивать актуальные проблемы, то ли осовременивать Шекспира, то ли ставить новую «новую драму». Не помню — хоть убей!!! Зря три месяца потерял. Но так больше нельзя. Я слишком хороший. Я должен от чего-то отказываться, чтобы прожить в согласии со своим обостренным чувством прекрасного. Я должен стать плохим. Когда старый пердун изображает из себя Офелию — это не хорошо. Но когда он честно и гармонично заявляет — я плохой — это вызывает, как минимум, уважение. А сейчас, вот прямо сейчас я буду решать — от чего мне отказаться. Чтобы… Ну, вы поняли. Чтобы стать плохим! (Становится).
Психологический метод игры. Ну, от меня ты никогда не откажешься. Не ты ли плакал над игрой моих актеров, не ты ли восхищался выстроенностью мотивировок, подлинным чувством, жизнью на сцене?
Плохой театр. Я устал быть хорошим. Это несовременно. Я засыпаю сам на своих спектаклях. Я теперь плохой, ясно тебе?
Психологический метод (реакция).
Плохой театр. Я буду ставить перформансы, доперформансы, постперформансы. И ты мне больше не нужен. Я буду говорить про современных людей, про рыб, играть в безумие буду! Без тебя! Никакого старья. А еще пусть на сцену пираты выйдут и в стихах о своих приключениях будут рассказывать! И костюмы, как вы любите, поисторичней, чтобы смешно было. Песню про дождь будут орать через весь зал, это грустно будет и трогательно и без твоих услуг, так сказал Стас, а ему можно верить.
Психологический метод. Это прискорбно слышать. Но как же ты обойдешься без меня, если захочешь вывести людей на сцену?
Плохой театр. Документальный спектакль, знаешь про такое? Там ты мне точно не понадобишься!
Психологический метод. (Эффектная пауза) А как же спектакль «Адин» Алексея Забегина? Реальные люди из Питера рассказывают свои истории, «от Ржевки до Невского…», галерея портретов живых людей, неоднозначных, трогательных, несчастных, целая жизнь в одном монологе… актеры «Этюд-театра» присваивают себе их слова, проживают непроговоренное, создают образы горожан, каждый из которых «адин», но и связан с остальными, ведь и бог «адин»…
Плохой театр. Ах, черт. Ну ладно, еще рано с тобой расставаться! Только ты уж пойди мне навстречу, подключайся к новому материалу, будь добр. Раз уж я тебя оставляю, я знаю, с кем я расправлюсь точно! Я хочу ругаться матом, ексель-моксель! Раздери меня тысяча чертей собачьих! Я хочу ставить пьесы про немецких писателей-транссексуалов, про куроеба (кстати, он существует). Я отказываюсь от классической литературы, от драматургии! Я сам себе буду пьесы писать! Новую драму, так-ее-разтак, буду ставить!
Классика. Да вы даже материться-то не умеете, сударь…
Плохой театр. Не тебе меня учить, черт побери!
Классика. А зря это вы так. Вот полистайте-ка Юза Алешковского, которого, кстати, у вас Денис Шибаев ставит… там мат-то поотборней будет.
Плохой театр. Хм. Но все равно! Я плохой, все должно быть по-другому! Никаких великих драматургов, никаких известных имен! Я чувствую себя плохим и молодым! Тебе не место рядом со мной.
Классика. Но послушайте. Разве не смелей играть со мной, чем прятаться за непонятными современными текстами? Вот например, Антон Павлович Чехов, «Палата № 6». У вас же чуткий слух, воспитанный на моих стихах, разве вы не чувствуете, что слово «шесть» напоминает любимое вами слово «жесть»? Это ведь можно использовать… А, к примеру, Д. Хармс? Его тексты прекрасно подходят для пластических спектаклей, они сложны и примитивны одновременно, может получиться очень умно и театрально, как у театра «Lusores».
Плохой театр. Ах ты, едрид-мадрид… Оставайся пока, так и быть. Но надо же мне от кого-то избавиться? Я так больше не могу! Хватит это терпеть! Я понял: мне нужны новые темы! Актуальность или смерть! Никаких вечных тем!
Вечные темы. Ну, это совсем глупо. Разве в самых авангардных, на твой взгляд, спектаклях нет нас? Без нас никуда. За кабачно-алкогольно-стихотворным блистательным балаганом «Марты и Яцека» театра «Организмы» разве не проступает лирическая грустная история о поиске счастья? Разве агрессивные и ироничные спектакли-перформансы театра «Тру» не стремятся к притче сквозь крики, песни, эксцентрику и наив? Разве не возникают темы любви, одиночества, пути к себе в документальном спектакле «Адин»?
Плохой театр. Кажется, палку-то я перегнул. Даже спорить не буду. Оставайтесь пока все, чтоб черти вас побрали. Но смотрите у меня…
Занавес.
На открытии фестиваля я долго пыталась добиться от организаторов, что же такое «плохой театр», почему в афише фестиваля не стоят все плохие спектакли Петербурга (афиша бы получилась — ух!), чем плох «Адин» и как он может стоять рядом с «Организмами»(где Кура, а где дом?)
Потом я ничего не видела до закрытия, а ходила в другие театры, но можно считать, что фестиваль продолжался и что он вообще идет круглый год.
На закрытии я буквально «с мороза» забежала в переполненный (и так было все дни!!!) зал, увидела на сцене Андрея Панина, который играл что-то матерное, но очень классное, чего в современных пьесах не бывает. Это оказался-таки Алешковский и его глубокие и серьезные «Записки онаниста» (если Денис Шибаев доделает спектакль, он может отлично играться, Юз Алешковский на сцене редкость).
А после закрытия выступил простой зритель, очень интеллигентный. Он грустно сказал, что, походив на фестиваль, обнаружил, что молодое поколение совершенно не умеет материться (так ли звучали сакральные слова из уст Ольги Федоровны Бергггольц?), и что вообще утеряна традиция мягкого петербургского мата…) Я считаю, что это выступление было послано «Плохому театру» свыше. Без комментариев.
Милена Авимская по-прежнему делает грандиодное дело. Вы бы видели битком набитый подвал на Жуковского! В Питере возникла горячая точка.
Открыла для себя театральную точку на Жуковского с просмотра спектакля» Чужой». Советую всем посмотреть! Фестиваль «Плохого театра» тоже приветствую. Рада,что им занимаются наши бывшие лицеисты Володя Антипов, Андрей Панин и Лёша Забегин…Они экспериментируют и значит идут вперёд.Если хочется присоединиться к тем,кто на сцене и поломать себя, и что-то в себе растревожить значит есть живое начало…
Так я и не узнала, что это был за фестиваль…
чудовищная затхлость и плевок в лицо плохого театра, за такие тексты в приличном обществе морду бьют!
Молодые критики, в изобилии посещавшие фестиваль (но все не посмотрел никто!), грозились откомментировать его спектакли. Ждем.
сегодня стало легче.плохого театра фестиваль закончился.ост…ОСТАЛСЯ ХОРОШИЙ.ИВАН
Как мне обьяснили друзья из устроителей фестиваля, «Плохой театр» — это «плохие» пьесы, всмысле хорошие, но те которые в обычных театрах считаются плохими и никогда не будут ставиться. Ну понятно что это просто красиво звучит, особого принципа тут нет мне кажется. Как не было и реально крутых (за исключением упомянутого Алешковского) текстов. Новый русский театр пытаются построить вокруг текста, вокруг драматурга. Стоит ли? Не хочу сказать что фестиваль был плохой (в прямом смысле), порадовали люди которые это придумывали и читали, но меня лично не радовало то, что доносится из их уст, не смотря на нежно любимый мною мат.
Из текста ничего не понял, всё понял из комментария Марины Юрьевны. На фестиваль хочу сходить — ещё можно будет в середине апреля? Как это можно реализовать? Лен, привет…
На фестивале удалось посмотреть только завершающий спектакль-капустник театроведов «Каменнолицые». До этого не случалось видеть откровенную рефлексию молодого театрального критика на сцене, да и вне сцены это, пожалуй, услышишь редко. Не нашлось драматурга способного «описать бы в пьесе и потом сыграть на сцене, как живет наш брат …» театровед, и пришлось самим выкручиваться.
Тоска театроведа по режиссеру.
Похоже, что театроведы попытались закрыть тему обсуждения спектаклей. Теперь каждый раз, когда мне в силу профессии придется разбирать спектакль на публику, я мысленно буду думать: чей образ сейчас мне подходит больше всего? Агрессивной Оксаны Кушляевой в роли Наташи из «Наташиной мечты» или стильно-спокойной Оли Каммари с текстами под Пряжко, или Насти Мордвиновой в образе Вырыпаева, но больше всего похожей на себя саму в лучшей из ролей: «Мордвиной в хоккейной маске», но точно не Оли Власовой. Я просто не способна обнажить грудь при количестве человек больше одного (или все же двух?). Теперь, все знают, сколько мыслей в голове театроведа бывает: три, и одна из них про ноги актера. Все обнажилось и театроведческий эксгибиоционизм ничем не хуже любого другого. Ольга респект! Может он и лучше, да и мне понятней. Раньше я еще могла пустить пыль в глаза, наговорив про завязку и развязку, трагическую вину и кульминацию, теперь все знают, что во время спектакля я думала о недоваренном борще или опять же о ногах актера. Хотя, я точно думала не о ногах и не о борще. Может о руках? «Театровед это раковая клетка в живом организме театра» — это правда, Оля. Театровед стремится разрушить театр, чтобы его не было. Но тогда театроведу станет скучно и придется придумывать театр заново. И театроведу, как и любому нормальному человеку, понадобится режиссер. Все это о нем! И лишь немного о себе. Спазмами прорывается тоска-любовь-ненависть театроведа по режиссеру. Этот вечный оппонент и приятель, товарищ, друг и враг как живой рисуется в воображении. Вот он не мытый и не умный, вечно молодящийся и пьяный, растративший талант в песнях под гитару, производя недолгий успех, вечно спрашивающий и отмалчивающийся — весь он в этих всхлипах рефлексии театроведа. Все слова и вопросы только к нему и о нем. Актер не забыт, как ничто не забыто. Но во всех мысленных монологах с режиссером, не хватило режиссуры. Хотя театроведы точно знают (это я то знаю точно), как должны быть решены переходы между сценами и как должен быть поставлен свет в спектакле. При отличной завязке, подход к кульминации в «мизансцене под Жолдака харьковского периода» затянулся и в итоге почти пропал под обстрелом помидорами. Зато финал удался: постмодернизм наша радость, Настя. Но тут пришел режиссер-вторник.
Некоторе время назад Анатолий Праудин подготовил учебный спектакль «Покупка меди» о методе Бертольда Брехта. Там как раз звучал мотив, что хороший театр надоел, поскольку зритель отвлекается от содержания пьесы на лицезрение актерского мастерства. Поэтому нужен плохой театр.
Так вот вопрос: этот фестиваль как-то перекликается с Праудиным, Брехтом и им подобными 😉 ?
Антон, взаимно
Jcyjdyjq ghbywbg Gkj[juj ntfnhf/
Дальше тоже планировал писать без транскрипции, но испугался и не довел этот ход до конца.((
Вандали́зм — одна из форм деструктивного девиантного поведения человека, в ходе которого уничтожаются или оскверняются предметы искусства, культуры, иного имущества общественного значения, иного частного имущества и т. д.
Вандализм — состояние духа, заставляющее разрушать красивые вещи, в частности, произведения искусства»
«Вандал — тот, кто намеренно или вследствие невежества разрушает собственность, принадлежащую другому лицу или обществу».
Краткая выдержка из мыслей прочитанных в глазах зрителей во время фестиваля.
1.Антипов разрушает искусство своим походом в режиссуру.Садист.
2.Забегин в праве рассчитывать на забвение после того как рассыпется актерский состав Адин.Самоубийца.
3. Хомченков отказался от всех своих художественных принципов, за которые он готов был рвать глотку на протяжении 5 лет.Провокатор.
4. Савчук сделал плот, и постепенно тонет на нем в Петроградском болоте.Утопист.
5. Егоров читая плохие пьесы получает удовольствие.Мазохист.
6. Артемов тащит грязь на сцену.Панк.
7. Шибаев. Алкаш.
Б.Брехт не может иметь отношения к Плохому театру, потому что все его творчество пропитано ненавистью к Вандализму.И может быть если режиссер берется за Бертольда, наверное он разделяет взгляды Автора. Плохой театр — массовое явление. Брехт — уникальное. Плохой театр — призван бороться с плохим театром. Брехт с режимом. Плохой театр жил неделю, а Брехт через пьесы живет и сейчас.
З.Ы. А я вот Брехта очень люблю, мечтаю поставить. Но иногда не мы выбираем путь, а путь выбирает нас.
С нетерпением ждала текста в блоге о «Плохом театре», не потому что чего-то не видела, а именно потому, что видела почти все, и страсть как хотелось подискутировать, поспорить что ли.
Однако, ни спорить, ни соглашаться, увы, не с чем. Можно конечно просто плохо написать о плохом тексте написанном о фестивале «Плохого театра», но лень бессмысленно переводить буквы.
Напишу лучше о тех спектаклях, которые увидела на фестивале в первый раз, и о которых, по-моему, нельзя вот так совсем ничего не сказать.
По поводу «Дневника онаниста» Дениса Шибаева согласна с Мариной Юрьевной. Спектакль «плох» только тем, что пока немного сырой, но определенно он вырастет, когда актер Андрей Панин еще чуть пообживется в своей роли. Но многое уже отлично: способ существования главного героя, выстроенные взаимоотношение между героиней Даши Степановой и Андрея Панина. А главное, у Дениса Шибаева выходит грубо, жестко, по мужски, рассказать историю любви рядового урки, подрабатывающего донором спермы в НИИ и прекрасной докторши из этого же абсурдного заведения.
В программе было три спектакля театра «Организмы» («Марта и Яцек» «Вата» «Фа-фа-фасовка») и два спектакля театра «Тру» («Так сказал Стас» и «Нерест»). «Театр Тру» — это проект молодого режиссера Александра Артемова. А «Организмы» в основе своей – это актер и режиссер Вова Антипов, актер и режиссер Леша Забегин , музыкант, художник, драматург, поэт и актер Саша Бянкин.
И вот тут уже возможно будут спорить со мной…
Но! Спектакль театра «Организмы» «Марта и Яцек», на мой взгляд открывает новый и определенно питерский театральный жанр «Плохой театр». Доказательствами, если получится, закидаю на страницах молодежного ПТЖ. Но одно скажу: в нашей сегодняшней реальности постоянных перфомансов ЕдРА у меня выработалась аллергия на суперпрофессиональный, самодовольный, замкнутый на себе театр. Хочется грубого, площадного, шероховатого и вместе с тем умного, адекватного нашей реальности зрелище. Таким, как мне кажется, и является спектакль «Марта и Яцек». Про спектакль есть отличная статья Насти Мордвиновой. http://okolo.me/2012/02/drunk-poets-society/
И напоследок кратко о спектакле «Театра Тру».
«Так сказал Стас» — спектакль мучительный, страшный, насильно включающиий тебя в затеянную режиссером игру, и не столько игру даже, сколько ритуальное действо. Сначала кажется, что все как всегда: современная пьеса о деревенской банде и её главаре по имени Стас решена как монолог для исполнения одного актера. Стас (а значит и его банда) влюблен в местную девчонку Вику, а так же Стас (и, конечно же, его банда) мечтает быть похожим на главаря итальянской мафии. Стоя за маленькой деревянной трибуной, покрытой розовым бархатом, пьесу читает, проповедует, разыгрывает от лица всех её героев актер Владимир Антипов, рядом на тромбоне ему подыгрывает Алексей Стависский, сидящая в зале Мария Жильченко то и дело поднимается и дурным голосом от лица той самой Вики поет, орет, камлает: «Капают капли с неба на крышу, с неба на крышу, на мокрый асфальт…». И сначала ора этого не ожидаешь, потом ожидаешь, потом все повторяется снова и снова, он — неотвратим, предопределен, невыносим. А потом, вдруг, необходим.
Этот тот случай, когда за видимой простотой текста, режиссерского решения прячется не один смысловой пласт, Артемов работает с несколькими способами человеческого восприятия. Как театровед я понимаю, что историю о деревенской банде мне рассказывают в форме православной проповеди, вывернутой наизнанку, это заложено и в тексте пьесы и в режиссерском решении. Но как пугает эта «адская» проповедь, прочитанная яростно, на крике и хрипе. Кажется, все клетки твоего организма дрожат и трясутся, причем каждая в своем ритме. Кажется орет все: режиссер, актеры, труба. Нов этом крике вдруг начинаешь различать ритм, он заводит тебя, увлекает, он отзывается в тебе чем-то родным и знакомым, впитанным с русской православной традицией пополам с языческой бесовщинкой. И вот ты уже ждешь рефреном повторяющихся «… ибо так сказал Стас» а потом Вика поет: «Капают капли с неба на крышу». И когда все это резонирующее, бьющееся в конвульсиях тело спектакля становится твоим телом за всем этим ритуальным действом вновь проглядывает история деревенского паренька Стаса, самого умного, знающего все об итальянской мафии, но страдающего от несчастной любви. Так как-то построен спектакль что большое вскрывает маленькое, а громкое режиссеру необходимо, чтобы расслышать тихое.
Оксана, спасибо за прекрасный коммент. По сути уточню про шероховатость. Я тоже за нее. Более того, все знают, что, воспитанная эстетически Габриадзе, я — именно за шероховатость и ассиметрию. «Ничего хуже симметрии нет, посколкьу ее нет в живой природе», — гвоорю я всегда.
Но в искусстве шероховатость — не синоним неумения. А в «Марте и Яцеке» мне было многовато не шероховатости, а графомании и неумения. Одно дело — уметь придать шероховатой фактуре тот ракуср, который сделает ее искусством, другое — просто не уметь обстругать доску. В «Марте и Яцеке» — при вполне понятном мне стремлении уйти от академической полировки — демонстрировали при этом неумение грамотно отфактурить доску…
Согласен с Мариной Юрьевной. Но все-таки самое важное то, что они нащупали свою дорогу, а не то, что пока не прошли по ней достаточно далеко.
Знаете, что важно, мне кажется. Возникло отсутсвующее уже много лет в питерском театре понятие «куража». Такого живительного курехенского сумасбродства. Смотришь на игру актера Антипова, на режиссуру Шибаева и возникает ощущение, что закономерно выстрелила пружина, долгое время находившаяся под прессом.
«Зомбирующий» театр Артемова – явление не новое: приемами ритмических игр, когда тебя путем монотонных повторений погружают в состояние транса, кто только не пользовался, начиная с А. Васильева. Но в сочетании с отчаянной «панковской» (термин украден из коммента выше) наивностью и текстами современной драматургии рождается очень свежий режиссерский язык. Я бы даже сказала, что дело не в современной драматургии, а в абсолютно самобытном сознании самого режиссера. Вспоминается, например, лаборатория А. Могучего, где Артемов делал одну из глав романа Ф. Кафки «Процесс». Там зрители сидели напротив друг друга. Основная часть и зрительская группа поменьше какое-то время в молчании недоуменно смотрели друга на друга, смущенно поеживаясь на своих местах. Затем выяснялось, что последняя – все-таки актеры. Поочередно зрители в этой группе превращались в персонажей, и только один оставался здесь из лагеря «простых смертных» (зрительская рассадка осуществлялась тоже в соответствии с замыслом режиссера). Такое безжалостное вторжение в личное пространство смотрящего – тоже прием, характерный для Артемова. Прямо над головами зрителей неожиданно звучал трубный голос судьи, он повторял одни и те же вопросы, механистично, без выражения, лишенный всего человеческого. И потерявшийся К. (Макс Фомин) казался почему-то необыкновенно маленьким, действительно лишь шурупчиком какой-то огромной невидимой машины. Громкие, требовательные вопросы, которым при этом не нужны ответы; бесконечно повторяющиеся реплики фрустированного К. – все это создавало ощущение полного абсурда (что очень характерно для логики романа Ф. Кафки).
Или, например, читка пьесы «Кеды» О. Стрижак, которую Артемов делал в рамках Володинского фестиваля. Там этот прием повторения создавал комический эффект и выявлял обезличенность персонажей, «картонность» их мышления. Опять же эта реприза оказалась очень соответствующей логике автора.
В общем, это я к тому, что появились имена, действительно заслуживающие внимания. Спасибо «Плохому театру»!
Курехина вспоминала, но недостаточно мы сумасбродные, Оля. Академичные мы всё равно. И в этом что-то есть.
Марина Юрьевна, я знаю ответы на все ваши вопросы. Я всё расскажу, напишу. Очень много мыслей методологических, аналитических, личных.
А в блоге — моё большое человеческое спасибо Саше Савчуку и Сереже Хомченкову за художественные результаты и за удивительную лёгкость в обращении.
Признательна Мите Егорову за инициативу и офигенный результат. От читок в восторге. Вышеперечисленное для меня было сюрпризом, всё остальное хорошее было запланировано и сбылось до мелочей, вплоть до ваших комментариев.
Огромное удовольствие получил от «Каменнолицых». Хороший мастер-класс режиссерам и актерам, что удивительно, от театроведов. Поразила бездна юмора. И заставило скорректировать свое осмысление профессии. Спасибо! Ценно.