В издательстве «Балтийские сезоны» вышла вторая часть трилогии о чеховских постановках А. В. Эфроса.
«Мне хотелось поставить Чехова так, чтобы он сегодня смотрелся, чтобы был интересен и волнителен. …Мне хочется рассказать о людях Чехова, о том, как они воспринимают мир, в чем они счастливы, в чем несчастны. Передать всю свою боль через их боль и свою радость — через их радость. Мне хочется, чтобы они стали сегодня героями дня, а не какие-нибудь другие герои. Я хочу, чтобы зритель их полюбил, чтобы он плакал, чтобы вошел в круг и через этот круг нас узнал и тоже полюбил и понял. И еще чтобы зритель понял и полюбил то искусство, ту стилистику, какая рождается сегодня и какую еще многие не знают»
Открываю наугад один из томов в мягкой светлой обложке, лаконично оформленной художником Дмитрием Крымовым. Между темных, размытых фотографий, на которых различимы лица Ольги Яковлевой, Льва Круглого, Николая Волкова, Льва Дурова, убористым шрифтом набран текст: «Идет последний из трех разрешенных Фурцевой спектаклей. Спектакль Эфроса „Три сестры“ должен исчезнуть, уйти в небытие, пройдя всего 33 раза. …Смолкнет хор инспирированного осуждения маститыми критиками и „знатными карусельщиками“ с периферии, которые хотя спектакля не видели, но всей душой против извращения русской классики. Сгинут наряды милиции у входа на „Малую Бронную“, исчезнут корреспонденты „голосов“, высохнут слезы зрителей… А пока идет последний спектакль, я стою у портала и, как могу и как позволяет старенький „Зенит“, снимаю последнее представление». И подпись: Виктор Дургин. Художник спектакля Анатолия Эфроса «Три сестры».
Премьера «Трех сестер» состоялась в декабре 1967 года на сцене Московского драматического театра (с 1968 года — Театр на Малой Бронной). Спектакль прошел 33 раза и в мае 1968 года был снят с репертуара.
Не случайно материалы о «Трех сестрах» составители трилогии разделили на два тома, но даже эти две объемные книги не вместили всего написанного о постановке. Пожалуй, ни один другой спектакль Эфроса, ни до, ни после «Трех сестер», не вызывал такой бури откликов, такой острой полемики, такого количества публичных и закрытых обсуждений, не получал такой поддержки от людей театра (оставим в стороне одиозную критику и организованные выступления «простых зрителей» в прессе). Это был в высшей степени современный спектакль, пронизанный экзистенциальным мироощущением, спектакль, который ударял прямо в сердце, через классику открывал внутреннее состояние советской интеллигенции
Первая часть двухтомника детально восстанавливает историю работы Эфроса над пьесой и спектаклем, начиная с ленкомовского периода. Например, в книге впервые публикуются записи его разговоров с артистами Ленкома о «Трех сестрах» с участием молодого поколения актеров, среди которых Геннадий Сайфулин, Антонина Дмитриева, Лев Дуров, Александр Ширвиндт, Валентин Смирнитский, Лев Круглый, а также артистов старшего поколения — Софьи Гиацинтовой, Владимира Соловьева и других. Записи были сделаны и сохранены театроведами Инессой Сидориной и Нонной Скегиной. Как известно, поставить «Три сестры» в Ленкоме Анатолий Эфрос уже не успел. После премьеры «Мольера» он был снят с должности главного режиссера с формулировкой «за несоответствие репертуара задачам театра». «Если разбирать каждый из спектаклей в отдельности, то все это хорошие пьесы, интересно и страстно поставленные, отлично сыгранные — это если в отдельности. Но общая картина репертуара театра — преобладание нравственной темы над революционной — на сегодняшний день однобока» (Из доклада секретаря ЦК ВЛКСМ). На защиту режиссера встали артисты и так называемая культурная общественность, за него «просили» Олег Ефремов, Юрий Любимов…. Но все было тщетно. Эфрос был снят и приказом от 9 марта 1967 года назначен на должность режиссера Московского драматического театра. Также получили разрешение уйти из Ленкома вместе со своим мастером десять артистов — Валентин Гафт, Антонина Дмитриева, Михаил Державин, Лев Дуров, Ирина Кириченко, Лев Круглый, Валентин Смирнитский, Геннадий Сайфулин, Александр Ширвиндт и Ольга Яковлева.
«Три сестры» на Малой Бронной стали во многом реакцией режиссера на сложившуюся вокруг него ситуацию. «Посиделки ссыльных» — так охарактеризует он мироощущение героев своего спектакля. «Мучительный спектакль о людях, вынужденных ставить на себе крест» — так напишет Вадим Гаевский в блистательной рецензии на «Три сестры», написанной для журнала «Театр» в 1968 году, в самый разгар травли режиссера и спектакля, и снятой на стадии верстки (опубликована в кн.: Гаевский В. Флейта Гамлета: Образы современного театра. М., 1990).
Из дневниковых записей, репетиционных обсуждений, разговоров со студентами возникает образ режиссера Эфроса, не приглаженный самоцензурой, образ человека талантливого, нетерпимого к фальши и штампам, ревностно отстаивающего право на «чистое» искусство, на эксперимент, на свой собственный личностный взгляд, человека увлекающегося, находящегося в непрестанном поиске, «в движении» (так называлась статья Т. Шах-Азизовой о ленкомовском периоде эфросского творчества). Сборник, в котором все материалы систематизированы и даны в хронологическом порядке, сохраняет, тем не менее, ту «рваность», впечатление «постепенно складывающейся новой работы» (выражение Эфроса), которые и были отличительной чертой всего творчества режиссера, включая и его книги.
Никогда ранее не публиковавшиеся записи разговоров со студентами, обсуждения спектакля с актерами и зрителями — увлекательнейшее чтение.
Вот, например, из беседы со студентами:
«— Как вы на репетициях переходите к точным мизансценам? Придумываете заранее или на месте?
— А это — когда как. ….У меня не мизансцены, а атмосфера мизансцен.
И их не фиксирую — мне кажется, чем „смазаннее“, тем лучше».
Вторая часть книги посвящена судьбе спектакля и называется «Эхо «Трех сестер». Она включает отклики прессы (далеко не все (полную библиографию спектакля см. в библиографическом указателе: Режиссер Анатолий Эфрос. Жизнь и творчество. СПб, 2010), но зато есть, например, ранее не публиковавшаяся рецензия А. Кузичевой «О, если бы не существовать!»); материалы личного архива А. Эфроса (письма, дневниковые записи) и документы (например, выдержка из приказа № 210 Управления культуры московского городского совета депутатов трудящихся от 11 октября 1968 года, в котором сообщается, в частности, о снятии с репертуара Ленкома спектакля «Обольститель Колобашкин» по пьесе Э. Радзинского в постановке А. Эфроса как «произведения неточного в идейном и художественном отношениях», а также о снятом спектакле «Три сестры», в котором «постановщик использовал пьесу А. П. Чехова для популяризации мысли о разобщенности людей в окружающем их мире, сведя на нет чеховскую веру в труд и светлое будущее России»).
Среди писем поддержки — от друзей, критиков, артистов, зрителей — письмо Дмитрия Шостаковича, любимого композитора Эфроса, со словами благодарности и восхищения «Тремя сестрами». «Такое прекрасное современное истолкование Чехова давно уже не появлялось в наших театрах», — писал Шостакович.
Читать о драматической судьбе легендарного спектакля тяжело, почти невыносимо: оживают тени прошлого, встает из небытия жуткая советская идеологическая машина. А люди, завербованные этой машиной, словно утратившие разум, громят один из лучших спектаклей советского театра, травят одного из лучших режиссеров…. Список «основных корректив к спектаклю „Три сестры“ после просмотра министром культуры Е. А. Фурцевой и приглашенной ею комиссией 14 мая 1968 г.», состоящий из пяти пунктов, завершается удивительным указанием: «Спектакль должен носить более лиричный характер». Признанному режиссеру-лирику приказывают стать «более лиричным»!
В книге воссоздан зримый образ того спектакля, его сбитое, синкопированное дыхание, трагическим эхом отозвавшееся в многочисленных откликах счастливцев, видевших легендарных «Трех сестер» 1967 года. Этот спектакль по-прежнему жив, по-прежнему оглушающе современен.
Мы с однокурсниками съездили на «Трех сестер», на один день. Внимание: перед третьим звонком к дверям театра спустился Анатолий Васильевич Эфрос, — и открыл их перед студентами, Это был один из последних спектаклей. «Три сестры» были и об этом. Один наш большой режиссер, говорили, с раздражением и завистью назвал постановку «художественным бандитизмом». Да! Это был экстрим. Выстраданный, личностный, более экспрессивный, чем лирический, и именно что художественный. Надрыв был как бы пропет, Дух захватывало, вас понимали и поднимали при этом. Заряжали стоицизмом. Резонанс был оглушительный, ощутим до сих пор. Эти книги не могли не выйти.