1 ФЕВРАЛЯ

«Казанова». По произведениям Марины Цветаевой.
Театр «Приют комедианта».
Постановка и хореография Сергея Грицая.
Премьера 2017 г.

Ни винтажные броши, ни настоящие маски, ни пятнадцать видов тканей, которые, как уверяют в «Приюте комедианта», пошли на создание каждого костюма, не могут унять боль от утраты в этом спектакле драматического действия. Его попросту нет. Оно так же фрагментарно, как и сознание стареющего Джакомо Казановы, в исполнении Сергея Мигицко больше похожего на записного враля приграничной таверны, куда иногда захаживают девицы и послы.

В первой же сцене мы видим легендарного шевалье эпохи авантюристов за работой — он что-то пишет, а значит, мы вполне можем предположить, что господин в парике и камзоле не просто проговаривает вслух мемуары, а сочиняет свою жизнь, которой никогда не было. Избитый трюк. Но ладно бы, если так. Беда в том, что эту графоманию не хочется даже читать — это вредно для глаз. И ни карнавальные маски, ни огромные диски ущербной и восходящей луны, ни феерически разодетые послы с фигурными париками, ни готические удлиненные подсвечники, ни резное кресло Казановы, ни какие-либо другие барочные украшательства не спасают от чувства стыда за происходящее на сцене. Как по мне, так соблазнить такого Казанову можно даже не вынимая шпагу из ножен. Он сам готов выпрыгнуть из кальсон и бежать за новой любовницей куда угодно.

«Казанова». Сцена из спектакля. Театр «Приют комедианта». Фото Н. Кореновской

Недержание своих помыслов к пикантной страсти вряд ли имеет какое-то отношение. Это скорее болезнь. Но в отличие от «нежной, бешеной и шумной» Цветаевой, которая интерпретировала встречу Казановы с Генриеттой как свидание любовника с собственной душой, Сергей Грицай вместе с Сергеем Мигицко окарикатуривают образ страстного авантюриста до обычного бабника, несостоятельного во всех смыслах.

Вообще удивительно, как кто-то может соблазниться сесть наколени к этому причмокиваю-щему верзиле, не умеющему обращаться ни со шпагой, ни с пером, ни с деньгами. В этом Казанове вообще нет никакой загадки. Что называется, не мужчина, а сплошное разочарование. Когда он говорит о любви, то брызжет слюной, когда молчит о смерти — манерно кривляется, сводя на нет два полюса жизни великого обольстителя. Этот Казанова явно не любит Генриетту, даже не увлечен ею, его лишь гложет досада, что он не успел показать ей себя во всем своем отвратительном великолепии с сияющей рядами желтых зубов самодовольной улыбкой и непристойными жестами.

Удачным в этом спектакле можно назвать только флегматичного амура-переростка, который разбрасывает свои стрелы в сердца героев, не заботясь ни о какой любви, просто из спортивного мальчишеского интереса. Последствия его не волнуют, и он явно не озабочен зазеркальем Цветаевой. И право же, с таким Казановой Генриетте было бы куда интересней. Равно как и зрителям.