Ф. Павлофф. «Коричневое утро».
РАМТ.
Режиссер Саша Золотовицкий, художник Софья Шнырева

«Коричневое утро» — дебют молодого режиссера Саши Золотовицкого в РАМТе и одновременно первая постановка на российской сцене детской антифашистской новеллы французского писателя Франка Павлофф(а), инсценировку сделал сам режиссер.

Быть младшим в семье с такой известной фамилией непросто: папа — ректор Школы-студии МХАТ, а старший брат — уже известный молодой режиссер с неотличимыми на письме от твоих собственных инициалами. Однако Саша Золотовицкий, несмотря на это, уже успел зарекомендовать себя как самостоятельная творческая единица, чей режиссерский стиль и почерк выкристаллизовывается на наших глазах. Его эскизы сразу на нескольких лабораториях столичных театров стали обсуждаемыми событиями: на 3-м АРТ-Хабе в МХТ Золотовицкий сделал эскиз «Соня-9» (по одноименному комиксу Алексея Олейникова), о котором жарко спорили эксперты, а эскиз шекспировской «Меры за меру» на лаборатории комедии в Театре им. Маяковского вызвал бурный отклик при зрительском обсуждении. Также он работал над постановкой мюзикла в пермском Театре-Театре совместно с драматургом Екатериной Тимофеевой. Все три столь разных эскиза было решено запустить в работу, что само по себе говорит о многом. Собственно, и «Коричневое утро» как замысел родилось из проекта «ВСЛУХ», который знакомит зрителей РАМТа с современной прозой для детей. Саша Золотовицкий режиссировал читку этой новеллы.

Черную комнату — самую камерную сцену РАМТа, рассчитанную на 40 зрителей, — художник Софья Шнырева превратила в уютное кафе, где уличные круглые столики и гнутые венские стулья стоят аккуратным рядком вдоль стеклянного окна-витрины под темно-зеленым навесом-козырьком. Кто хоть раз был в Париже, мгновенно вспомнит этот типичный вид любой улочки в историческом центре города: маленькие столики кафе и их посетители с чашкой кофе в руках. Безмятежная жизнь городка, которую Франк Павлофф описывает вполне нейтрально, ничем не выдавая своей национальной принадлежности, в спектакле Золотовицкого все же имеет узнаваемо французский шик. Однако это не мешает истории быть универсальной и говорить со зрителем об общей проблеме, касающейся любой нации и любого общества.

Все начинается с появления в кафе симпатичного молодого человека с сияющей улыбкой, в клетчатом пиджаке и с газетой в руках. Наш Герой (именно так назван персонаж в программке) в исполнении Даниила Шперлинга ждет своего друга Чарли, с которым они традиционно вместе пьют кофе и болтают о новостях. Вскоре приходит и Чарли (Николай Угрюмов) в ярко-зеленой вязаной кофте и с такой же беззаботно-счастливой улыбкой, как и его друг. Они обсуждают новости из сегодняшней газеты, которую оба так любят читать, наслаждаясь ее свежим типографским запахом, смешанным с ароматом бодрящего свежесваренного черного кофе в белой фарфоровой чашке. Шперлинг и Угрюмов нарочито мимически и жестово отыгрывают наслаждение всеми этими простыми радостями жизни, апеллируя к детскому восприятию игры как таковой, когда все «взаправду». Они с видимым удовольствием прихлебывают неналитый напиток из чашки или гладят рукой невидимого пса. Режиссер тонко работает с детским восприятием реальности и детской возрастной психологией, хоть и признается в интервью, что это его первая встреча с театром для детей. Еще одна сцена, где повторяется этот прием, — долгая попытка Чарли выговорить название любимого блюда его друга «Беф Буп». Так дети, проговаривая много раз одно и то же слово, превращают его в набор бессмысленных звуков, как будто бы разрушая семантику, «выбрасывая» за борт значение, оставляя лишь чистую радость звукоподражания.

Н. Угрюмов (Чарли), Д. Шперлинг (Герой). Фото М. Моисеевой

Чарли между делом сообщает о том, что ему пришлось усыпить своего черного лабрадора — по декрету нового правительства коричневых все домашние питомцы горожан должны быть только коричневого цвета. С этого закона о «коричневости» всего и вся начинается череда абсурдных новостей и событий в этом некогда счастливом тихом городке. В дуэт Шперлинга и Угрюмова вклинивается Яна Палецкая, которая играет телеведущую, бодрым чеканным голосом с экрана вещающую об изменениях в жизни города. Образ диктора в темно-зеленом мундире военного образца, застегнутом под горло на все металлические пуговицы, Яна молниеносно меняет в следующих сценах на образ женщины-милиционера, следящей за выполнением тех самых правил и предписаний вместе с напарником в надвинутом на глаза шлеме-котелке (Николай Угрюмов).

Законы об ограничениях и унификации всей жизни сыплются как из рога изобилия каждый день. Герой рассказывает, как ему сначала пришлось поменять своего кота, которому не повезло родиться черно-белым, на правильно-коричневого кота, позже друзья узнают о том, что их любимая газета закрыта и вместо нее выходит только «Bruna Novajo» (Коричневые новости), потом дело доходит до изъятия из библиотек неугодных книг, затем их любимый черный кофе в белых чашках превращается в коричневый кофе в светло-коричневых чашках, и отныне называть его можно только так и никак иначе, в противном случае вы нарушите закон… Что случится дальше, предугадать, в общем-то, не сложно тем, кто хоть немного знаком с историей XX—ХХI веков. Однако спектакль рассчитан на детей и подростков 12+, поэтому историю рассказывают последовательно, не стараясь, по выражению режиссера, «сюсюкать», но и не сокращая по принципу «это и так всем уже понятно», раскладывая все по полочкам, чтобы в юном сознании логика происходящего не прерывалась и четко прослеживалась вплоть до финала, когда в одно коричневое утро к Герою в дверь ожидаемо постучали.

Спектакль, при всей его внешней простоте и камерности, а также нацеленности именно на детско-подростковую аудиторию, строится на очень тонких нюансах, играет с общими для многих поколений вещами, такими, например, как страх «черной руки» — в нескольких сценах из приоткрытой двери появляется рука милиционерши в черном рукаве и с хищно-черными острыми ногтями, отбирает обычную газету и выдает Герою «Bruna Novajo» или жестом приказывает подойти к ней. Ближе к финалу Милиционерша с безразличным взглядом и жвачкой во рту «строит» Чарли и Героя, заставляя их петь новый коричневый гимн (автор музыки гимна Анжелика Габибова) и маршировать ему в такт. До боли знакомый паттерн поведения вожатых во всех пионерлагерях и даже многих постсоветских детских лагерях, к сожалению возрождающийся в новом изводе.

Н. Угрюмов (Чарли), Д. Шперлинг (Герой). Фото М. Моисеевой

Рассуждения о зарождении фашизма (fascio — пучок, в переводе с итальянского, собранное воедино, связка, объединение), идей тотального контроля над всей общественной жизнью умело соединяются в этом спектакле с вполне конкретными человеческими историями. Чем-то этот метод похож на лекцию, где за теоретическим тезисом следует наглядный пример, дающий возможность приблизить эту идею лично к себе и своей жизни. Судьбы Героя и его друга Чарли даны как бы выхваченными на небольшой период из общего потока их существования. Мы не знаем об их прошлом, слабо можем себе представить их будущее, однако мы видим, как стремительно меняется их настоящее на протяжении очень небольшого отрезка времени — от нескольких месяцев до нескольких дней.

В какой-то момент Чарли приходит в кафе на встречу с другом в длинном коричневом пальто, объясняя это тем, что так модно, стильно, красиво и удобно. На самом же деле в этой сцене впервые отчетливо показан слом личности, победа идеологии над конкретным маленьким человеком, который не выдерживает общественно-политического прессинга. Чарли в своем новом коричневом пальто, мучительно кривясь, пьет свой коричневый кофе из новой светло-коричневой чашки. Мучительность ломки сознания Угрюмов отыгрывает виртуозно. А ведь Чарли вместе с другом вначале смотрел на все эти сумасшедшие законы про цвет котов и собак со смехом и внутренним недоумением. Однако законопослушность брала верх. Вынужденные нехотя подчиняться абсурдным требованиям, друзья втихомолку смеются над ними, ведь новые правильно-коричневые животные ведут себя так же непокорно, как и прежние, облаивая хозяев. Но чем дальше, тем сложнее сохранять улыбку на лице. Чарли «ломается» первым. А его друг все еще пытается протестовать. Это самый тихий и простой протест — Герой ложится на пол в кафе и отказывается вставать. Чарли пробует его поднять, умоляет, встает перед ним на колени, но это ничего не дает. Он даже обращается к зрителям, спрашивая их, нормально ли, что его друг лежит на полу в кафе. На что получает ответ: «Нормально». Эти сцены, филигранно проработанные с точки зрения психологической манеры игры, отчетливо показывают слом сознания человека: как происходит нормализация чудовищного и недопустимого насилия, а до этого — как из конформизма порядочных людей рождается чудовищная идеология. Где та самая черта, за которой соглашаться, идти на уступки с совестью, да просто подчиняться законам уже невозможно, — спектакль не дает ответа, предоставляя искать его самому зрителю.

Спектакль Саши Золотовицкого вышел о том, как «коричневость», эта метафора тьмы, мракобесия и насилия, как эпидемия, как природная катастрофа, внезапно врывается в обычную жизнь обывателя, который просто хочет жить, улыбаться прохожим и наслаждаться своей чашечкой кофе со сливками. Герой Шперлинга на протяжении всего спектакля пытается бороться с системой, хоть эти попытки и выглядят робко и порой комично. Так, он пару раз делает попытку разрушить стеклянную стену, экран-витрину, за которой находится ведущая новостей: осторожно протягивает руку в надежде, что ему удастся прорваться к живой девушке, вывести ее из мира «черного зеркала». Ему это даже почти удается в сцене прямого эфира с церемонии возведения в городе Коричневой стены, отделяющей их от всего некоричневого мира. Ведущая в прямом эфире комментирует торжественную речь Бургомистра, а в этот момент над городом проплывает зеленый воздушный шарик, благодаря которому многие жители словно просыпаются от оцепенения и начинают смеяться над речью главы города о победе всего коричневого над другими цветами. На краткий миг кажется, что коричневый морок спал, что у этого городка и его жителей еще есть шанс вернуться к нормальной жизни. Дверь кафе распахивается с другой стороны, с которой была всегда наглухо закрыта, Герой появляется на пороге и хочет вывести Ведущую из этого в прямом смысле затуманенного морока — дымной витрины, из-за которой она вещает. Но его как будто бы засасывает это зазеркалье, и вот уже они оба танцуют, обнявшись, внутри черного пространства.

Д. Шперлинг (Герой), Я. Палецкая (Диктор). Фото М. Моисеевой

В финале Герой, придя, как обычно по воскресеньям, к Чарли, чтобы поиграть в карты и выпить по бутылочке прохладительного, обнаруживает, что дверь в квартиру его друга выломана, а самого Чарли ночью забрали милиционеры. Из разговора соседей Герой узнает причину ареста — теперь уже забирают тех, о ком стало известно, что раньше они держали питомцев неправильного цвета. Это роковое известие и для самого Героя — ведь и у него был черно-белый кот. Липкий страх заставляет быстрее бежать домой. Тот самый страх, который появился лишь недавно, ведь до этого еще можно было чувствовать себя в безопасности, просто соглашаясь молча наблюдать и соблюдать все абсурдные правила нового порядка. Страх и наглядный случай с Чарли заставляют героя прозреть и начать сомневаться в верности выбранной стратегии. «Всю ночь я не сомкнул глаз. Я должен был сразу отнестись с недоверием к коричневым, как только они подсунули нам свой первый закон о животных», — таков внутренний монолог Героя, который слышит зритель. Но теперь уже слишком поздно. Пришедшие милиционеры упаковывают все вокруг в крафтовую бумагу светло-коричневого цвета, а самому Герою надевают на голову крафтовый пакет и делают страшную безглазую маску, отпечатывая в бумаге его лицо. Героя заводят в пространство за черным зеркалом экрана, он попадает в ту самую реальность телевизора и остается там навсегда, звучат рождественские мелодии, и надежда на рождественское чудо медленно тает, как тихо ложащийся на плечи Героя снег.

Для РАМТа и его репертуарной политики, которую театр сознательно выстраивает в диалоге со зрителем и с сегодняшним днем, эта постановка является логическим продолжением довольно важной традиции — не бояться говорить с детьми и подростками на крайне сложные, травматичные и неоднозначные темы. Можно сказать, что эта традиция началась с «Дневника Анны Франк» самого Бородина, продолжилась спектаклем молодого тогда режиссера Карбаускиса «Ничья длится мгновение» и продолжается в чередующихся постановках то на большой («Нюрнберг» Бородина), то на камерных сценах («Волна» Штрассера режиссера Галины Зальцман).

«Коричневое утро» — это успешная попытка говорить с юными зрителями со сцены о важных и актуальных вещах. Режиссер проходит по тонкой грани, не сваливаясь ни в морализаторство и нравоучение, ни в развлекательный формат и актерское «раскрашивание» истории. Редкое по нынешним временам умение РАМТа найти точный материал и точную метафору для происходящего вокруг…

Май 2023 г.