«Про-сказки».
Театр-фестиваль «Балтийский дом».
Режиссер Роман Муромцев, драматург Олеся Лихачева, художник Екатерина Гофман

Режиссер Роман Муромцев — сумасшедший художник-изобретатель. Визуально его спектакли — это всегда разнородный, нарочито рукотворный коллаж, алхимия. В спектакле «Про-сказки» Муромцев (сам закончивший режиссерский курс А. А. Праудина с уклоном в сценографию) со сценографом и художницей по костюмам Екатериной Гофман сочетают хаотическое множество разнофактурных объектов и прочно их скрепляют, сшивают, склеивают, сколачивают. На сцене создаются насыщенные шумные миры.

Слабоосвещенное служебное помещение. Серые и казенно-зеленые стены. На одной большое красное пятно то ли разбрызганной краски, то ли крови. Открываются и закрываются, скрипят пронумерованные двери, над ними стандартные зеленые таблички вход-выход. «Выдох» — фальшивит одна. Провода, электрические щитки, оранжевые лопаты, цветочные горшки, кулер, шлагбаум. С потолка угрожающе свисают блестящие сосули. Словом, пространство неуютное — склад, дворницкий подвал. В центре в луче света вращается, как магический предмет из компьютерной игры, фетровая черная корона. Вокруг набросана куча непонятных серых булыжников и сосулек из скотча.

В театре Муромцева фантазия отталкивается от предмета. Сцена — игровая комната, в которой можно схватиться за любой объект и начать его обыгрывать. Одна фантазия рождает другую, другая третью. Границ, кроме пространственных, не существует.

Сцена из спектакля. Фото П. Назаровой

Внешне спектакли Муромцева узнаваемы, но они разные. Предыдущие «Шатуны» состояли сплошь из «артефактов» — обитое поролоном пианино, лес, сколоченный из стульев и поролоновых колпаков, огромное тряпичное яйцо из лоскутов и много гипсовых поменьше, некий деревянный летательный аппарат под потолком и игрушечные пушистые вороны. Спектакль же «Про-сказки» сделан почти из мусора. По крайней мере возникает такое впечатление. Напоминает какой-нибудь блошиный рынок. Эстетика барахолки, на которой ты можешь найти все что угодно — антиквариат, симпатичные и не очень безделушки, лопаты, цветочные горшки, оружие, ковры и огромную резиновую уточку. Барахолка — это Россия.

Содержательно спектакль тоже напоминает барахолку. Сливаются воедино разные культурные и некультурные пласты. Русский фольклор, Ленин, Хармс, Шекспир, Константин Никольский, Александр Татарский и «Шатуны». Ну и современная русская действительность.

«Про-сказки» этюдный спектакль. Хотя и более линейный, чем «Шатуны», в которых порой сложно выудить сюжет из плотного потока вполне самодостаточных этюдов на темы Юрия Мамлеева. Дело в том, что сюжет «Сказок» Муромцева — это, в сущности, дорога. Странствие — базовая и простейшая эпическая фабула. «Одиссея», «Колобок». Но спектакль движется не плавно, а вспышками, его структура больше напоминает монтажную. На сюжет пути прекрасно накладываются этюды и капустные номера. Каждый этюд наполнен черным юмором и стебом над русской сказкой, доходящим до треша и полной бессмыслицы. Роман Муромцев и дружный ансамбль спектакля (игра здесь строится на партнерстве) берут нас под руки и угорелыми прыжками уносят куда-то в космос, на задворки сознания. Происходит деконструкция сказки. Синкретический мир спектакля — космическая свалка в сознании современного человека. Здесь можно строить замки из бесчисленного космического мусора, вечно играть и с гомерическим хохотом ломать построенное. А из всего рождается гулкое ничто.

А. Щетинина (Царь). Фото П. Назаровой

Главные герои «Сказок» — братья Зорька (Александр Муравицкий) и Вечорка (Егор Лесников), богатыри-Иванушки-дурачки. Мы видим сцену их рождения. Их мать (Алла Еминцева) — одинокая уставшая женщина, пьющая русалка с длинными спутанными черными волосами, закрывающими лицо. Братья вылезают из-под стула, на котором сидит кричащая и в то же время успевающая затянуться сигареткой мать. Они изо всех сил ползут и карикатурно по-младенчески плачут. Так же, корчась и крича, вылуплялся из огромного яйца Федор (Владимир Бойков) в «Шатунах». Он близок Зорьке и Вечорке. Все трое немного дети. Федор в черной нелепой шапочке с завязочками, Зорька и Вечорка в черных колпаках с такими же завязочками. Только первый скорее нелюдимый мальчуган-аутсайдер, отрывающий крылья у бабочки и наблюдающий за тлением, а второй и третий — здоровые буйные детины, два русских народных лба. Они сносят все, что попадается на пути, капризничают, дерутся. Детскость есть и в актерском существовании Егора Лесникова и Александра Муравицкого. Они самозабвенно, как дети, но при этом технично играют в театр, не думая о том, куда бегут, откуда падают, чем ударяются.

По своей природе сказка груба и цинично жестока. В ней отражаются естественная прямота и брутальность народного архаического сознания. Зорька и Вечорка — двое из ларца. Существуют по принципу сила есть — ума не надо. Лесников и Муравицкий играют преувеличенно широкими мазками — клоунаду. «Аут винцере, аут мори, мама!» — по-детски упрямо, надув губы, прокричит Вечорка на замечание матери («Не кричи на мать!» — немного по-идиотски заорет правильный Зорька). Aut vincere, aut mori — латинское выражение «победа или смерть» — в переводе на язык русской сказки просто «победа», потому что смерти в этом мире нет. На сцене стоит кулер с живой водой. Наломал дров — побрызгал водицей. Практически из всех передряг она вытаскивает героев. Из этого вырастают их безрассудство и молодецкая удаль. Удачливость спасает Ивана-дурака или Емелю. Богатыри умирают и рождаются заново со словами: «Я только что родился. В моей голове так много мыслей, и каждая другой противоречит». Роман Муромцев делает из русской сказки компьютерную игру, в которой ты всегда можешь пройти квест заново, отменить неудачное действие или обновить настройки. На сцену в определенные моменты проецируются анимации, близкие по эстетике компьютерным играм, а некоторые действия сопровождаются характерными звуками (например, звук «Fatality» после смерти героя за сценой, звук удара мечом). «Что наша жизнь? Игра».

А. Еминцева (Баба Яга). Фото П. Назаровой

Царствует в «Сказках» Петрушка (Анна Щетинина). Спектакль начинается с того, что из канализационного люка вылезает человек в красном одеянии. Он пародийно-важной походкой идет к фетровой короне, надевает ее и превращается в Петрушку, утрачивая человеческие ноги и становясь маленьким нелепым существом. Анна Щетинина ходит на коленях, скрытых под платьем, и говорит с пищиком во рту — низкорослый пищащий Петрушка. Актриса ярко, эксцентрически мимирует — преувеличенно реагирует, выпучивая глаза, широко, с зубами улыбаясь. Она действительно как Петрушка с его большими неживыми глазами и зубастой улыбкой.

Петрушка — главный персонаж русского народного театра. Он побеждает всех: и полицейского, и попа, и черта. Петрушка всем раздаст тумаков, кого-то даже убьет, но сам останется бессмертен. Поэтому в «Сказках» у него корона и живая вода и делать он может все, что только взбредет в сумасбродную головушку.

У смешного царя две дочери, которых он из большой любви прячет в своем подземелье с домофоном, шлагбаумом и огромным ружьем-палкой, которое еще не раз выстрелит. Все потому, что вокруг одни враги (хотя, кажется, Петрушка уже всех, кого мог, перестрелял). Психология каждому в зале до боли знакомая. Девицам этот абьюз не по нраву. Они попытаются убить папу, с которым белого света никогда не видели, — одна (Юлия Мен) убивает, причем очень кровожадно, до последнего вонзая в тело жертвы острые сосули, вторая (Алла Еминцева), не выдержав, оживляет живой водой (тут как с Зорькой и Вечоркой — одна сестра злая и хитрая, вторая добрая и простая). Они неуклюже кружат по подземелью, стуча каблуками, по-сестрински жестоко таскают друг друга за волосы. А папа выходит из роли клоуна, вынимает изо рта пищик и со словами «Живите тогда как хотите» отправляет дочек на все четыре стороны, ударяя оземь ружьем, как волшебным посохом. Опьяненные белым светом, сестрицы расходятся на распутье и, пошатываясь, развязно бредут куда глаза глядят. Но только пьяно бьются о дверные косяки. Это злой Ветер водит наивных девиц. Спустя время мы обнаружим бедняжек стоящими в цветных горшках — обращенными Ветром в гибкие обольстительные яблони.

Сцена из спектакля. Фото П. Назаровой

Не только Петрушка бессмертен. На своем пути Зорька и Вечорка встретят сказочного деда (по Проппу — волшебного помощника) — дедушку Ленина (Владимир Бойков) с его деревянной лошадкой Надей. Ильич как часть русского фольклора. Он как бы случайно вылезает оттуда же, откуда Зорька и Вечорка, но забраться обратно в утробу у него не получится. Ленин с самого начала в белом гриме, как мумия из Мавзолея, полумертвый, полуживой. Он то и дело впадает в ступор, забывает, что происходит, или, случайно убитый в угаре богатырями, скрючивается, как окоченелый труп. Нарастает мушиное жужжание.

Почти все появления «прибабахнутого» и ехидного сказочного деда сопровождаются шутовскими сценками и дивертисментами. Чего только стоит бесконечный номер с извлечением пульта из штанов — чем не дельартовское лаццо? Владимир Бойков, как и остальные актеры, играет буффонаду (технически превосходно). Но он единственный остается на протяжении всего спектакля как бы в одном состоянии. Сказочный Ленин — маска. Герой несколько обособлен от остальных. Он как бы над — в некоторые моменты даже становится героем-рассказчиком. Дед знает, что он в сказке, и как волшебный помощник пытается подсказывать героям путь, то и дело с озорством хлопочет о чем-то, несмотря на свое полумертвое состояние. Но сказка все равно разрушается. Жужжание мух сопровождает гниение мира.

Приключение Зорьки и Вечорки не обходится, конечно, без Бабы Яги (Алла Еминцева). Яга в русской сказке посредник между миром живых и миром мертвых. Она помогает герою попасть в потусторонний мир — Тридевятое царство, в котором обитают царевны, жар-птицы и молодильные яблоки. Баба Яга в спектакле предстает в обличье всесильной роковой женщины-кошки, при этом немного кошки-ученой у Лукоморья. На ней черная маска-балаклава и металлические пальцы-когти, которые проводят электрический ток. Презирающая человечество, она устало философствует, иронизирует по поводу смерти и филологии, цитирует Мамардашвили и Софью Агранович, беседует с Аристотелем и Бахтиным. «Смерть не после жизни, она участвует в ней».

Сцена из спектакля. Фото П. Назаровой

Яга на фоне открытого космоса читает стихотворение Хармса «Постоянство веселья и грязи». Грязь и веселье — две константы, основа этого мира. Грязь плохих русских дорог, размоченных дождем и снегом. Грязь этого мира и нашей жалкой маленькой жизни в нем. Веселье балагана, ярмарки, драка, пьяный угар, утробный смех. Веселье игры со смертью.

Ах, как страшно и смешно,
Зато в конце все будет хорошо!

Но будет ли?..

После, как казалось, хэппи-энда и счастливой тройной свадьбы выстреливает чеховское ружье, и шальная пуля попадает в красного деревянного коника — умирает Надя, декоративная фигурка, Надежда Крупская для Ильича, и верный конь для богатырей, и волшебный предмет-оракул, и лошадка из волчка «Что? Где? Когда?». И, видимо, надежда, которая умирает. Живая вода дает сбой. Роятся мухи.

— Добро когда-нибудь победит зло?

— Не дай Бог, — ответил Бабе Яге Бахтин.

Проходит десять тысяч лет. Побледнели луна и солнце, изменили форму созвездия, песком стало время (как и пророчил звучавший Хармс). Ленин стал грибом.

Во всех парах разлад. Одна съела Емелину щуку, другой напился из лужи и стал козлом. Перед нами повседневный сюжет семейно-бытовой войны, в которой жена пилит, а муж пьет или бьет. Жар-птица уходит от царя. Ветер всю сказку переворошил.

Петрушка уже без пищика со словами «Я устал, я ухожу» из новогодней сказки 1999 года в обнимку с большой плюшевой крысой спускается обратно в канализацию. Без царя в голове богатыри, царевны и Жар-птица готовятся к финальной битве с главным «боссом». «Дуй, ветер!» И дует ветер, настоящий, прямо в зал. Герои в красных одеждах брутально начищают ружья, но тут… Звучит мелодия из мультфильма «Падал прошлогодний снег». Она, как культурный код, мгновенно что-то переключает в голове у зрителя.

Герои играют на ружьях, как на свирелях. Потом они пафосно смотрят в зал, понарошку курят, выбрасывают воображаемые окурки и уходят в закат, как в каком-то будто знакомом старом кино. Зорька, Вечорка, сестры-царевны становятся в цветочные горшки и замирают в разных позах, как статуи, мерно вращаемые постаментами. Застывают вековыми деревьями, монументальными дубами у Лукоморья. Они вращаются, словно персонажи компьютерной игры. Выбирай, за кого будешь играть в следующий раз. На этом фоне идет игрушечная стройка — спрятавшиеся Ленин и Петрушка играют маленькими радиоуправляемыми экскаваторами. Наверное, на месте расписного терема роют котлован для многоэтажки. «Мир опять создается из плоти».

Будет ли построено что-то на месте вырванного корня? Раскуроченный мир в обломках. Спектакль как призма, как разбитое зеркало, которое в своих осколках по-разному преломляет и деконструирует бытие. Сказочная конструкция не выдержала современности — прошлое разрушено, новое разрыто экскаваторами. Мироощущение Романа Муромцева близко мироощущению обэриутов, которые, потеряв почву под ногами, придумали свои законы физики. Режиссер, паря в космосе, уходит в бесконечную фантазию, игру, а потом переносит это в коробочку сцены, чтобы и мы смогли увидеть.

Май 2023 г.