Долгое время театр «Шалом» был одним из белых пятен (или черных дыр) на театральной карте Москвы наряду с такими удивительными коллективами, как Театр «Бенефис», Театр «На досках», цыганский театр «Ромэн» или Русский духовный театр «Глас»… Все они числятся на балансе московского департамента культуры, как-то тихо существуют, но практически отсутствуют в столичном информационном поле. «Шалом», возглавляемый семейством Левенбуков, в последние годы был и вовсе в плачевном положении: здание театра на Варшавке стояло на ремонте уже почти десять лет, театр играл на разных площадках бесхитростный антрепризный репертуар — «Вечер еврейского рассказа», шоу-программу «Фаршированная рыба с другим гарниром», комедии Трушкина и так далее.

Поэтому назначение Олега Липовецкого худруком «Шалома» в конце 2021 года многие восприняли скептически — ну гиблое же место… Однако ему удалось почти невозможное — не просто реанимировать театр, но и вывести его в ряды московских ньюсмейкеров. За год здесь вышло четыре премьеры разных режиссеров, в том числе — и самого худрука, каждая из которых стала заметным событием.

При этом Липовецкий делает ставку не на привычный для «Шалома» этнический колорит и развлекательный репертуар, а на сложные темы и нетривиальные сюжеты, современную драматургию и не слишком известную зарубежную прозу. В прошлом сезоне театр начал новую жизнь со спектакля Петра Шерешевского «Исход» по пьесе Полины Бородиной о бегстве от действительности и эмиграции в свой «внутренний Египет», которая сегодня приобрела неожиданно актуальное звучание.

Премьеры второго сезона, сыгранные на сцене Музея Высоцкого, оказались еще более острыми: «Моня Цацкес — знаменосец» Эфраима Севелы и «Полная иллюминация» Джонатана Сафрана Фоера напрямую или косвенно говорят о Второй мировой войне и Холокосте. Появление этих тем в Еврейском театре, конечно, более чем оправданно, но все же требует от постановщиков недюжинной смелости и такта, так как травматичные сами по себе, с одной стороны, и присвоенные пропагандой, с другой, они сегодня попадают в самые болевые точки общества. Но создателям спектаклей, как мне кажется, удалось соблюсти баланс между тяжелым содержанием и яркой театральной формой, трагедией и юмором, слезами и смехом, эпическим масштабом Катастрофы и фокусом на отдельном человеке — на его совести и ответственности.

Э. Севела. «Моня Цацкес — знаменосец»
(инсценировка Л. Бессмертной и О. Липовецкого).
Режиссер Олег Липовецкий, художник Ваня Боуден

Ефим Драбкин — это настоящее имя писателя Эфраима Севелы — прошел войну в качестве «сына полка» и на личном, еще детском, опыте почувствовал весь ее кровавый ужас. Что не помешало ему позже писать сценарии к военным комедиям, таким как «Крепкий орешек» и «Годен к нестроевой». Написанный уже в эмиграции «Моня Цацкес — знаменосец» — это тоже ироничный рассказ о литовской дивизии, состоящей в основном из евреев, плохо знающих русский, явно не готовых к военной службе, но стремящихся выжить вопреки обстоятельствам.

Главный герой Моня Цацкес похож на бравого солдата Швейка и рядового Чонкина разом. Он умудряется выйти сухим из воды в самых невероятных ситуациях: оказывается в постели у любвеобильной жены подполковника — и получает почетное звание знаменосца, которое спасает его от гибели, ибо флаг нужно всегда беречь подальше от линии огня; случайно попадает во вражеский окоп — и выходит оттуда с посылкой невиданных деликатесов; отправляется на почти безнадежное задание «брать языка» — и спасает земляка, завербованного в немецкую армию. Все это описано легким, колоритным и мясистым, как нос рядового Цацкеса, языком — и так же сыграно: динамично, с гротесковым нажимом, но без перехода в карикатуру.

Режиссер Олег Липовецкий тут снова использует прием, блестяще сработавший в его «Мертвых душах» в Лесосибирске. Четверо актеров практически без декораций, на четырех стульях, в жанре сторителлинга пересказывают повесть Севелы. И делают это так азартно и энергично, что искры летят. Авторский юмор даже не нужно особенно педалировать — зал и так постоянно взрывается хохотом от злоключений и шуточек героев. Но при этом внутри застывает леденящий ужас от узнаваемости всех этих ситуаций — премьера спектакля вышла аккурат во время объявления о частичной мобилизации. И марширующие на плацу зеленые, беспомощные новобранцы вызывали острую потребность в таблетке валокордина.

Артисты существуют на сцене в открытом способе и успевают выстраивать внутренние взаимоотношения между собой: на ходу распределяют роли, делают друг другу замечания, просят выйти — отвернуться к стене, если в сцене не должны присутствовать лишние. Каждый исполняет по несколько ролей. Николай Тарасюк играет персонажей нелепых и трогательных, преданных и романтичных, но способных на подвиг ради своей Музы. Антону Ксеневу достались суровые кадровые служаки, антисемиты и патриоты. Карина Пестова, актриса редкой природной органики и шарма, запомнившаяся зрителям в спектакле Петра Шерешевского «Сучилища» Серовского театра драмы, играет тут сразу всех прекрасных дам: от страстной «жены полка» до нежной Фирочки — невесты главного героя.

Антон Шварц исполняет не только центральную роль разбитного парикмахера из Клайпеды, но и стойкого Рэба Мойше, который даже под пистолетом отказывается рыть окопы до первой звезды и устраивает субботнюю молитву под грохот канонады. Но и на долю Мони Цацкеса, поначалу выведенного в комическом ключе, выпадает свой момент истины. Когда он решает отомстить за погибших близких — «кровь за кровь», находит в Германии точно такую же семью, какая была у него, но не может выстрелить в безоружных людей…

Постепенно текст Севелы становится все мрачнее и фрагментарнее, словно реальность распадается на куски, отдельные эпизоды, между которыми пропадают целые годы. Мы не узнаем, как Моня Цацкес получил ранение и попал в госпиталь, где встретил свою любовь. И что случилось с ним после — когда он эту любовь потерял. Интересно, что роман межу Моней и его невестой Фирочкой в инсценировке Лары Бессмертной и Олега Липовецкого превращен в эпистолярный. Ведь во время их реальных встреч, по сюжету, герой не мог говорить, так как у него была раздроблена челюсть. В реалистическом изображении эта ситуация выглядела бы, вероятно, комично. Но тут постановщики выбрали другой прием и ракурс, перейдя от юмора к лирике, от внешней картины — к интимному диалогу. В этом эпизоде броуновское движение на сцене останавливается и герои просто сидят на стульях, лицом к залу, обмениваясь нежными посланиями, одно из которых так и останется без ответа.

К финалу спектакль приближается по интонации к псалмам Давида, прошивающим контрапунктом все действие, и звучит как молитва обо всех погибших в боях, концлагерях, оккупации и гетто, как молитва о мире и милосердии.

Д. С. Фоер. «Полная иллюминация».
Режиссер Галина Зальцман, художник Леша Лобанов

Роман Джонатана Сафрана Фоера «Полная иллюминация» — тоже об исторической памяти, о покаянии и искуплении. Это дебютная книга американского писателя, прославившегося позже бестселлером о теракте 11 сентября «Жутко громко, запредельно близко». В молодости автор, как и его герой, отправился на родину предков, на территорию бывшего СССР, чтобы раскрыть тайну своей семьи. Это путешествие становится главной сюжетной нитью книги, но роман Фоера устроен сложнее, в нем несколько временных пластов и уровней действия, которые, скажем, в американской экранизации с Элайджей Вудом в главной роли (в русском прокате фильм назывался «И все осветилось») были вычеркнуты.

Первый план — это жанровое роуд-муви о приключениях в Украине незадачливого американца и его спутников — плохо говорящего по-английски переводчика Алекса и его полуслепого деда-водителя. Трое в машине, не считая собаки-поводыря по имени Сэмми Дэвис Наимладшая, отправляются на поиски местечка Трахимброд, где когда-то жил дед Джонатана. Параллельно разворачивается эпическая история самого штетла — от основания до полного уничтожения в годы войны, похожая на бесконечную сагу Маркеса: тут всех зовут почти одинаково, и несколько поколений друг за другом повторяют один и тот же жизненный сюжет любви и разлуки. Хроники Трахимброда возникают здесь как главы из книги Джонатана — он пишет историю своего рода и посылает их в письмах Алексу, а тот смешно и незатейливо их комментирует на своем ломаном английском. Этот квазиинглиш — отдельная фишка романа, и переводчику Василию Арканову стоило немалых трудов адекватно передать его на русском.

Режиссер Галина Зальцман в своей инсценировке так же бережно подошла к полифонической форме книги. Конечно, выпали отдельные эпизоды и персонажи объемного романа, но его 3D-структура сохранилась.

В симультанном пространстве, придуманном Лешей Лобановым, параллельно существуют и старинный Трахимброд, от которого остались разрозненные предметы мебели — стулья, столы, этажерки, несколько люстр, и современный город с кожаным диваном и надписью «Туры наследия» — ими как раз занимается отец главного героя.

С одной стороны — забавные дорожные приключения, трудности перевода и столкнове-ние менталитетов (напри-мер, спутники Джонатана, как и официантки в ка-фе, искренне не понимают, как можно не есть мяса. «А колбасу? В ней же нет мяса»). С другой — пульсирующая река времени, которая выносит на поверхность одних жителей еврейского местечка и уносит других, так что порой уже трудно понять, кто из них дядя и племянник, кто бабушка и внучка, поскольку их играют одни и те же актеры.

Но это не так важно, главное, что перед нами род, семья — здесь поют, танцуют, любят, сидят за одним большим столом. Вернее — пели, любили, сидели… до 1942 года.

Между этими полюсами — триста лет истории и напряжение нераскрытой тайны, которая связывает вроде бы случайных попутчиков. Оказывается, что полуслепой дед не случайно так не хотел везти американского туриста в Трахимброд — с этим местом связана и его личная история, история предательства. От самой деревни ничего не осталось, фашисты сожгли ее до основания. Но память о штетле и о его прошлом сохранилась — в фотографиях, письмах и вещдоках, собранных в коробки его единственной уцелевшей жительницей. Но главное — в ее воспоминаниях о том страшном дне, когда нацисты заставляли евреев плевать на Тору, чтобы спасти своих близких от расстрела, — и все плюнули, кроме одного…

В финале спектакля обе сюжетные линии сходятся в пространстве уже не бытовом, но условном, притчевом. На месте пепелища на сцене вырастает необыкновенно красивое поле подсолнухов, среди которых потерянно бродят призраки прошлого и настоящего. Персонажи еще не написанной книги Джонатана, которая должна восстановить историческую память, починить порванную связь поколений. И признание вины, покаяние и искупление — тяжелая, но необходимая часть этого процесса.

Несмотря на трудность темы, спектакль смотрится легко именно благодаря постоянным переключениям регистров. Антон Шварц (Алекс), Дмитрий Уросов (Дед) и Данила Теплов (Джонатан) поначалу разыгрывают комедию из лихих 90-х со всеми атрибутами этого времени на постсоветском пространстве и смешными, неловкими разговорами двух почти что подростков о девушках и сексе.

Современная часть действия соотносится с исторической как яркий полароидный снимок с выцветшей сепией старых архивных фото.

Сказ о погибшем Трахимброде сделан в спектакле совсем в другом, притчевом ключе. Перед актерами поставлена задача сыграть плюсквамперфект — давно прошедшее и завершенное, сыграть практически героев мифа. И она требует совершенно другой энергии и наполненности, пока не всем исполнителям доступной. Но им на помощь приходит хореография Ильи Оши, атмосферная световая партитура Максима Бирюкова и музыка композитора Ванечки («Оркестр приватного танца»), которая представляет собой звучащую среду: играют здесь не только на классических инструментах — трубе, баяне, скрипке и старинной колесной лире, но буквально на всем подряд — банках с водой, счётах, кофемолках и т. д.

Героям не дано найти реальный Трахимброд — он полностью уничтожен. Но по письмам, фотографиям и воспоминаниям они восстанавливают эту Атлантиду прошлого, возможно, восстанавливают с искажениями (в тексте Фоера немало таких намеренных фактологических неточностей вроде унитазов в глухой украинской деревне). На страницах романа Сафрана Фоера младшего все эти Трахимы, Янкели и Колкари обретают новую жизнь. В этом возвращении имен, наверное, и состоит смысл исторической памяти и, в частности, той миссии, которую возложил на себя театр «Шалом».

Ноябрь 2022 г.