В Кургане в третий раз прошел Международный фестиваль театров кукол «Мечта о полете».

Фестивалю кукольных театров 6 лет, и он заметно вырос. В афише 16 спектаклей из 10 стран — редкий случай такой широты географии для отечественного события международного уровня. Но важной цифрой новой встречи, тем не менее, стала цифра 2. В афише было два спектакля из Японии, две постановки Михаэля Фогеля, два спектакля о Василисе — как Прекрасной, так и Премудрой, две концертные программы. Главное, конечно, не в этих формальных совпадениях, куда важнее оказалась тема дуализма, дуэта человека и куклы. Мне хотелось бы остановиться лишь на наиболее неожиданных для России образцах театра кукол, увиденных в Кургане.

Итак, важное направление — театр солистов. Первый спектакль японской труппы «genre: Gray» «Хатэнаси» начинается в отсутствии декораций, цвета, слов и музыки, начинается по-актерски бесстрашно, под стыдливый кашель зала. Впрочем, чуть позже прозвучало несколько слов и несколько нот, но им предназначалась, скорее, роль пауз в напряженном действии. А первые медитативные движения Мияко Куротани делает одна, в черной униформе кукловода. Потом в ее руках появляется белая то ли слепая, то ли когда-то оставившая сцену (а значит, неживая) кукла. Актриса и кукла одного роста. Актриса снимает черную одежду, на ее лице неожиданно появляется маска, и теперь кукловод неотличима от куклы, тем более что этот оживший персонаж уже успел примерить черный костюм. Они поменялись ролями, ведь и актер на сцене не может жить без куклы. И уже неважно, кто из них кто. Все смены мизансцен продолжительны и нарочито аккуратны, хотя спектакль театра из Японии продолжается всего 40 минут, и в этом по ценности высказывания он близок современному танцу и театру буто. «Хатэнаси» оказался танцем равных партнеров, а в финале актриса и кукла становятся кентавром, единым целым.

«Сплин». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Турецкий человек-театр Халюк Юдже обратился к драматургии Беккета, спектакль так и называется — «Играть Беккета». Кажется, что «Действие без слов — 1» как будто специально написано для театра кукол. Клоуна выгоняют на сцену и выдают текст знаменитого абсурдиста. Но почему-то только с помощью марионетки он может приступить к своей роли в спектакле. Предметы появляются на сцене в заданном драматургом порядке, однако кукла ведет себя в предлагаемых обстоятельствах крайне странно, а именно — как человек. То есть постоянно вытирает пот со лба, испытывает физиологические потребности. Персонаж-кукла не чувствует границ своих возможностей, он безуспешно хочет походить на актера из плоти и крови. Спускаются на веревке ножницы, по решению режиссера это призыв к суициду. Всякая уважающая себя марионетка по образцу Пьеро из знаменитого номера Филиппа Жанти обрезала бы себе нити, как подлинный самурай сделал бы харакири, но кукла, представляющая собой лысого господина в плаще, почему-то расстегивает ворот сорочки и приставляет опасные лезвия к шее из папье-маше. Испугаться никто не успеет, посочувствовать тоже, да в этом и нет необходимости — спектакль закончится уже скоро.

«Фигурентеатр Вильде и Фогель» из Лейпцига обратился к жанру фрик-кабаре. Депрессивное действие оправданно названо «Сплин». Детский голос читает стихотворения в прозе Шарля Бодлера из цикла «Парижский сплин», а на сцене в руках Михаэля Фогеля под музыкальный аккомпанемент Шарлотты Вильде материализуются и множатся монстры. Если у Бодлера каждый человек несет за спиной горгулью, то Фогель осиливает сразу три. На сцене царит тлен, он даже не коснулся, а въелся и в кукол, и в костюм исполнителя. Куклы надевают маски, актер снимает, но можно этого и не заметить. Свет, отражающийся от бутылочного стекла и падающий на едва живое лицо, — уже маска. Кукла Смерти разваливается на наших глазах, но череп с вываливающимся языком продолжает наблюдать за всеми и немного ерничать. Мизантроп и экспрессионист Фогель может позволить себе с силой разбрасывать кукол в разные стороны, ведь до этого он работал с ними безупречно, — особенно удается данс-макабр ловкой, любознательной, длинноногой лягушки, как говорят сегодня, «аццки» смешной.

«Паноптикон». Сцена из спектакля.
Фото — архив фестиваля.

Фогель, как было упомянуто, представил два спектакля. Второй был мировой премьерой. Хозяева фестиваля — Курганский театр кукол «Гулливер» — закрывали ею фестиваль. Спектакль, скорее даже перформанс, «Паноптикон» (не путать с паноптикумом) навеян мыслями Мишеля Фуко об идеальной тюрьме, наказание в которой строится на отношениях наблюдателя и наблюдаемого. На сцену прямо из зала, читай — из жизни, выходят шесть типажей, от Гопника до Училки. Несмотря на заявленную брутальность и строгость, они не выглядят опасными. Сначала они ведут себя, как на автобусной остановке, потом женское трио обнаруживает в заранее известных местах бумажные части тела — плоскую голову и широкие ладони некоего ящероподобного персонажа. Кукла без тела замечательна, она умеет вырастать и сжиматься. Забегая вперед, скажу, что будет еще одна отличная «кукольная» сцена, когда каждый актер станет управлять бумажными марионетками в образном диапазоне от насекомых до земноводных. Кукловод подсвечивает своего подопечного фонариком, и границы сцены теряются, предоставляя свой космос куклам. Но это будет позже, а до тех пор действие с трудом поддается расшифровке.

Спектакль распадается на серию этюдов с неявными темами, скорее всего, инициированными самими актерами. На оголенной небольшой сцене — изобилие обыденных предметов, по углам притаились любопытнейшие куклы, которые ждут своего часа. Уловить какой-то порядок трудно не только в реквизите, но и в избранных Фогелем мотивах и средствах. Огромный глаз с картин Магритта соседствует с текстом Льва Толстого о дубе из внутреннего монолога Андрея Болконского. Само дерево воплощается тут же, как бумажная кукла-трансформер. Возможно, у Кафки позаимствована огромная «куколка», из которой довольно быстро прорываются человеческие ноги и руки. За вновь появившимся наблюдают, его не боятся, в его действия не вмешиваются, с ним даже идут на контакт, но в итоге, разумеется, бьют.

А потом персонажи то говорят высокопарные банальности на английском, то теряют дар речи, то лузгают семечки из магазинной упаковки, то закутываются в мокрую бумагу. Вдруг вспоминаешь о месте действия: а это, действительно, тюрьма, заявленная в начале? За что всех посадили? Наказание без преступления? Все происходящее больше напоминает ад в понимании Сартра или мучительную репетицию, во время которой происходит поиск нового театрального языка. Второй вариант вероятнее, так как кто-то из актерской шестерки в затяжном, дискомфортном для всех финале достигает просветления, а вместе с ним и возможности физически покинуть сцену. Для труппы «Гулливера» этот шаг — не просто финал спектакля, это шаг в освоении нового театрального языка (вспомним, что недавно Александром Янушкевичем был выпущен здесь же «Эдип»), что для актеров, желающих стать театральными полиглотами, чрезвычайно важно.

И чтобы вы не забыли, что театр кукол часто работает и для детей, надо сказать пару слов о спектакле «Ленка», поставленном молодой венгерской режиссером Като Чато в польском Белостоке. Действие происходит в огромной картонной коробке, которая обозначает как «игрушечность» самого действия, так и замкнутость заглавной героини. Ленка — полная рыжая девочка, с которой никто не играет. Кубики, карандаши, единственный игрушечный поросенок-друг — удел ее одиночества. Ироничные актеры дарят своим характерным кукольным персонажам подробную детскую пластику, иногда они, словно родители, отпускают кукол и заботливо подбадривают со стороны. Конечно, Ленка найдет настоящего друга. Театр для маленьких может быть не только для них, но и про них, про актуальные проблемы детства, но обязательно со счастливым финалом.